* * *
Чарльз сидел в библиотеке, без особого интереса листая одну из книг. Первое время после возвращения домой он не мог оторваться от изучения многочисленных корешков на полке, столько всего интересного и нечитаного было в их семейной библиотеке, не уступавшей по размерам той, в которой он проводил часы в пансионе. Но теперь не было ни настроения, ни желания посвящать время чтению в этом доме, оказавшимся для Ксавье почти чужим. Совершенно иначе он представлял себе свою жизнь тут. Разумеется, и в его представлении никакие спасающие его из озёр кузнецы даже не маячили на горизонте, но Чарльз не думал, что будет чувствовать себя настолько некомфортно в родном поместье. Он уже успел выяснить, что никто из прислуги ничего не докладывал, так что никаких подозрений у Ксавье не было относительно людей вокруг, несмотря на то, что некое ощущение паранойи всё-таки присутствовало. Хэнк был рядом всё время, но как раз его Чарльз подозревал в слежке меньше всех, потому что отлично знал мотивы своего дворецкого: невооружённым взглядом было понятно, что он беспокоится за юного графа, потому и не отходит от него ни на шаг. И Хэнк действительно волновался, он, кажется, ни разу в жизни не видел своего подопечного в столь подавленном состоянии, вечно вдохновлённый, Чарльз обычно просто не мог усидеть на месте, везде ему нужно было искать приключения, сейчас же он был тише воды, ниже травы. - Сэр, вам надо поесть, - дворецкий поставил поднос на письменный стол в библиотеке, хотя граф настаивал на том, чтобы сын ел за одним столом со всеми. «Вы хотите, чтобы он сидел с вами за одним столом или чтобы он ел?» - спросил его Хэнк максимально вежливо, но по его выражению лица старший Ксавье понял, что перевоспитывать сына и бесполезно, и поздно. Единственная причина, по которой он позволял дворецкому ослушиваться его указаний, - это то, что он отлично знал, как МакКой относится к его сыну, вернее человека вряд ли можно было найти, а Ксавье всё-таки хотел для Чарльза счастья. - Я не хочу, - юноша смотрел в книгу, но не видел ни строчки, у него перед глазами раз за разом возникал образ кузнеца, причём каждый раз какой-то новый. Вот Чарльз видит его лицо, в капельках воды, невероятные серые глаза, смотрящие с таким искренним беспокойством, что невозможно представить этого человека холодным и равнодушным. Вот он стоит со шпагой в руках, такой одновременно решительный и робеющий, ещё не подозревающий о том, как юный граф к нему относится. Вот он совсем близко, там, у фонтана, и смотрит страстно, любяще, настолько, что Чарльз вспыхивал даже сейчас при одном воспоминании о том взгляде. Он очень хотел увидеть Эрика, но отец запретил пока покидать пределы дома и территории вокруг, боясь, что сын всё-таки спутается с этим кузнецом. Граф был знаком с отцом молодого Леншерра и помнил о том, что тот сделал для их семьи, но это же не повод позволять сыну связать свою судьбу с простым работягой! Старший Ксавье отлично это осознавал, но вот уже который раз проходил свой кабинет от окна до двери и обратно, не в силах выкинуть из головы взгляд Чарльза, который он кинул на отца, прежде чем сорваться и убежать из комнаты. С одной стороны, это было очень похоже на простой каприз, бунт против того, что запрещают. С другой… Граф тяжело вздохнул, смотря в окно, наблюдая за тем, как сын в сопровождении дворецкого направляется к фонтану. Хэнк нёс за ним поднос с едой, всё ещё уговаривая пообедать, кажется, Чарльз согласился сделать это только там, и Ксавье-старший всё чаще видел его в этом месте сада. Было совершенно очевидно, что тянет туда юного графа, и тем сильнее были сомнения его отца по поводу своей строгости. Но мужчина отгонял от себя подобные мысли, поджимая губы и хмурясь. Нет, его наследник, его единственный сын никогда не свяжет свою жизнь с простым кузнецом, это исключено. Если вдруг окажется так, что девушки Чарльзу не по нраву, то пусть выберет себе спутника достойного. Ксавье приподнял уголки губ, отходя от окна, чтобы сесть за стол и достать чистый лист. Граф быстро набросал письмо, запечатал его и вместе со слугой отослал своему ближайшему другу, чей сын, несколько старше Чарльза, мог бы погостить у них некоторое время. В конце концов, он был другом семьи, надёжным человеком и отличной партией, раз уж нечто традиционное не складывается. - Это несправедливо, Хэнк, - юноша больше ковырялся в тарелке, чем действительно ел. – Я же не птица, чтобы меня в клетке держать… - Да, сэр, - МакКой стоял рядом, пристально наблюдая за тем, чтобы его молодой хозяин съел хоть что-нибудь. – Это абсолютно несправедливо, но мы ничего не можем сделать. - Мне очень нужно его увидеть, - Чарльз тяжело вздохнул. – Мы так и не поговорили толком… - Конечно, вы были заняты более интересными вещами. - Хэнк!.. - Простите, сэр, - дворецкий покачал головой, - я не смеюсь над вами. Но и не представляю, как можно осуществить ваше желание. - Раньше же как-то справлялись, - молодой Ксавье улыбнулся хитро, поднимая взгляд на Хэнка. - Вы хотите, чтобы я ослушался графа? – МакКой приподнял бровь. - Я хочу, чтобы ты помог мне, – Чарльз улыбнулся шире, зная, что Хэнк его не бросит и не предаст. – И вообще, ты чей дворецкий - мой или отца? Дворецкий тяжело вздохнул, понимая и то, что действительно всегда будет на стороне Чарльза, и то, что его молодой господин в курсе того, как обстоят дела с его отношением к Ксавье. Хэнк всего один раз дал понять, что всегда будет на стороне юного графа – и всё, тот сразу это усвоил, так что теперь говорить что-то было совершенно бесполезно. Мужчина укорительно покачал головой. - Мне правда очень нужно его увидеть, - Ксавье заглянул в глаза Хэнку, и по этому взгляду дворецкий понял, что это не прихоть, а необходимость. Всё, что было необходимо юному графу, МакКой был готов сделать незамедлительно.* * *
- Нет лекарства от любви, - Эмма поставила перед Эриком глиняную пиалу, от которой поднимался пар вместе с ароматом трав. – И боль твою уменьшить не способна я. Ведунья взяла из рук мужчины амулет, который давала ему в их прошлую встречу, и мягко завязала кожаный шнурок на шее Леншерра. Тот продолжал сидеть неподвижно, смотря прямо перед собой, игнорируя и чай, и мазь в ступке, которой Эмма наказала обработать ладони. Он провёл всё утро, собирая для неё болиголов, чтобы прийти не с пустыми руками, но совершенно себя не контролировал – и не заметил, как кожа покрылась красными пятнами. Ядовитое растение, дурманящее разум и отравляющее всё, что к нему прикасается, оно при правильном использовании могло стать прекрасным лекарством. По крайней мере, Эмма точно знала, что с ним делать, но не знала, как помочь своему гостю, которого приняла бы и без дара. - Амулет носи, не снимая ни на минуту, - женщина села напротив Эрика, вновь опуская тарелку на треножник, как и в тот раз, и вновь зажигая под ним свечу. – Сгущаются тучи над вашими судьбами, чувствую это я. - Он в опасности? – кажется, эта новость была единственным, что привело кузнеца в чувство. Он выглядел очень плохо – успевший исхудать всего за неделю, бледный, ослабший, лучший кузнец всех окрестных земель выглядел так, словно его морили голодом, но это боль от невозможности быть с человеком, которого любил всем сердцем, изматывала его, не давая ни есть, ни пить. Эрик буквально сидел на хлебе и воде, выпивая и съедая ровно столько, чтобы подняться с кровати утром, на большее его не хватало, любой кусок вставал поперёк горла, а желания есть не было никакого. Эмма была последней его надеждой – и кузнец пришёл к ней за помощью с просьбой избавить его от страданий. - Пока нет, но всё ближе подбирается тот, кто забрать с собой поклялся графа юного или жизнь его, - ведунья налила отвар из фляги, доставая из небольшого мешочка красные лепестки, напоминающие о цветах мака. Эрик не успел переспросить – Эмма кинула лепестки в отвар, и они вспыхнули неестественным ярко-красным пламенем, но, вопреки ожиданиям кузнеца, не сгорали, а продолжали пылать. Женщина протянула руки над огнём, требуя взглядом того же самого от Леншерра, и тот послушно вложил свои ладони в её. - Говорила тебе я – не колдовство это, - ведунья скользила кончиками пальцев по огрубевшей коже, в которую въелась копоть и жар кузни. – Это любовь, а она никому и ничему не подчиняется. Кузнец слушал внимательно, даже не замечая, что совершенно не чувствует жара, хотя держал руки прямо над огнём. Он смотрел в глаза Эмме, не отрываясь, боясь пропустить что-то важное, а важным он считал абсолютно всё, что было связано с Чарльзом. - Не делал ты зла в своей жизни, - Фрост разглядывала руки мужчины с интересом, об этом она знала и раньше, но сейчас решила напомнить об этом самому Эрику. – Но помогу я тебе обрести силу, которой сейчас не хватает тебе. Она рывком и без предупреждения опустила ладони кузнеца в огонь, и Леншерр вздрогнул, но рук не отдёрнул, хоть и приготовился испытать боль. Но боли не было, алые языки пламени окутывали его кисти, мягко касаясь кожи, и Эрик поражённо смотрел на них, не понимая, как такое возможно. Ведунья закрыла глаза, негромко проговаривая: - Безумец графа унести пытался, Мотивы непрозрачны у него, Судьба сильна – и с носом вор остался, Судьба сильна – опасность всё равно За юным графом следует степенно, Хоть минуло семнадцать уже лет, Угроза есть, дежурит враг бессменно, Он ждёт, ударить хочет он в ответ. Сбежал безумец из-под стражи ночью И скрылся в темноте глухих лесов, В истории поставить нужно точку, Но не укрыться от судьбы оков. Колдун то был – и проклял он младенца, Украсть его в ту ночь никак не смог, Но заклеймил дитя – напротив сердца, Обиду затаил, исходит срок, Теперь вернуть он тот намерен долг. Эмма выдохнула тяжело, отпуская руки Эрика и чуть горбясь, словно всё это действо отняло у неё немало сил, должно быть, так и было, но она тут же выпрямилась, вперившись взглядом в кузнеца, который разглядывал свои ладони, всё ещё не веря, что огонь не причинил им никакого вреда. Ведунья словно гипнотизировала его, смотря в самую душу, но Леншерр никогда не боялся её, сколько себя помнил – не боялся он и теперь, и Фрост это чувствовала. И была ему благодарна. - Тебе зла желали всё равно, как бы хорош ни был ты, - Эмма чуть сощурилась. – И есть тьма на роду твоём – колдун свёл в могилу родителей твоих проклятьем, часть и на тебя перекинуться успела. Очищаю я руки твои от всего мрака, что окутывал их, что связывал их, что связывал тебя самого. Эрик перевёл взгляд на ведунью, до него постепенно начал доходить смысл её слов, и тем сильнее сжимались челюсти кузнеца – до боли в скулах. Значит, колдун… Свёл в могилу, а теперь решил добраться до Чарльза… Ведунья протянула руку и крепко сжала пальцы Леншерра в своих, заставляя кузнеца сосредоточиться, чтобы до него дошёл смысл её слов. - Осторожен ты должен быть, Эрик, - он не помнил ни разу, чтобы Эмма называла его по имени, и почему-то вздрогнул от этого. – Вижу я пророчество о юном графе, но пока не вижу его сути. Знаю, что ты там замешан, знаю, что ты или спасёшь, или погубишь вас обоих, - в глазах кузнеца мелькнул страх, и Фрост сильнее сжала его пальцы, - знаю, что враг – не тот, кого ты считаешь врагом. Овечьих шкур бойся, а не серой шерсти. Амулет носи каждую минуту, он укажет на зло тебе. - Я могу увидеть его? – Эрик даже чуть подался вперёд, он знал, что должен спросить об этом, прежде чем предпринимать какие-то действия. - Судьба вас связала, - ведунья отпустила пальцы Леншерра, и в его руке остался крохотный мешочек. – По лепестку пусть юный граф в питьё добавляет, когда новые люди в их доме появятся. Вижу уже я зло рядом с ним, но это лишь отголосок тьмы той, что преследует вас. Эмма заставила выпить его отвар, покрыла всё ещё немного красную кожу рук кузнеца целебной мазью и наказала набираться сил. Эрик покинул её дом в крайней задумчивости, амулет на груди почти не чувствовался, как будто там этому оберегу было самое место. Мешочек в кармане брюк Леншерр проверял всё время, пока шёл к себе, чтобы убедиться, что нигде его не потерял. Колдун, значит… Леншерр вновь сжал челюсти, подавляя в себе гнев. Кто-то отнял у него родителей, но Чарльза он отнять у себя не позволит.