* * *
Эрик плотнее запахнул плащ, простой и даже грубоватый, но, откровенно говоря, ему большего и не нужно было: куда и на какие празднества выбираться простому кузнецу, пусть и лучшему в своём деле? Дождь хлестал по лицу так, как будто ненавидел Леншерра, но мужчина всё равно упорно смотрел на особняк, без труда находя окна Чарльза: именно там, в этой комнате, больше всего мельтешили тени, да это было и неудивительно. Держать себя в руках и оставаться спокойным было тяжело, но Эрик заставил себя сохранять хладнокровие, зная, что ему ни в коем случае нельзя терять самообладание. От него сейчас действительно зависела жизнь человека, которого он успел полюбить, и Леншерр был намерен сделать всё, чтобы спасти юного графа. И всё-таки от мыслей о том, что случилось с Чарльзом, мурашки пробегали по спине, а вслед за этим — закипала кровь, закипала от ярости и гнева. Неужели нельзя было узнать колдуна? Неужели нельзя было допустить хотя бы мысль, что в пророчестве говорится о нём, об Эрике, раз уж не так давно судьба свела их с молодым Ксавье? Неужели..? Таких вопросов было много, и один за другим они подогревали и без того неспокойный нрав кузнеца, привыкшего работать с жаром печей, но редко выпускающего на волю свой огонь. Но, несмотря на всё это, Эрик понимал, с чем связаны его метания относительно маркиза: ему было страшно. Страшно, как и, наверное, каждому обитателю особняка в эту ночь, а ведь скоро новость разнесётся по всему городку… И Леншерр боялся, отчаянно боялся, что у него не получится понять, что нужно сделать — и он потеряет любовь всей своей жизни навсегда. Эрик был абсолютно прав в том, что все боялись. Поэтому, когда Джин, взъерошенная и запыхавшаяся, вбежала в комнаты графа, старший Ксавье едва не зарычал на неё. — Где тебя носит, Джин?! — маркиз выглядел ужасно: бледный и как будто мгновенно постаревший не меньше, чем на десять лет, он кинул на горничную сердитый взгляд. — Ты принесла? — Эмма оказалась рядом с девушкой быстрее, чем та успела ответить, и как будто у неё из рук забрала связку редкой лесной травы — болиголова. — Прекрасно, это нам очень поможет, — ведунья вернулась к столу, на котором разложила всё, что принесла с собой. — Нужна была эта трава для мази, которая снимет боль немного хоть. Взгляд маркиза переменился, и он кивнул Джин с благодарностью, снова опускаясь на стул рядом с кроватью сына. Ксавье взял юношу за руку, осторожно поглаживая её пальцами, Чарльз дышал тяжело, но был в сознании — и мутным взглядом наблюдал за всем происходящим вокруг, мало что осознавая, но отчаянно цепляясь за реальность. Эмма кинула в чашу несколько стеблей болиголова и принялась растирать его ступкой, чтобы трава дала сок; ведунья всё время что-то пришёптывала над своими приготовлениями, и, в отличие от манипуляций Шоу, это не казалось странным: все знали, что она владеет магией, тёмной или светлой, но владеет. И на этот раз Фрост сама пришла, чтобы помочь, потому что знала: нельзя колдуну отдавать душу юного графа, ни в коем случае нельзя, не только этот мальчик может погибнуть в таком случае, но и большие беды придут в эти земли. Она передала текст пророчества и отцу Чарльза, так что и маркиз был предупреждён о том, как мало у них времени. Джин незаметно подобралась к Хэнку, стоящему в стороне от кровати графа, потому как дворецкий помогал Эмме, подавая ей по команде всё нужное. Девушка едва слышно шепнула что-то МакКою — и тот после секундного колебания кивнул, ведунья, заметив это, ускорила движение ступки, быстро смешивая несколько ингредиентов вместе. Она подхватила чашу и подошла к кровати графа, рана которого уже была промыта, но выглядела всё так же ужасно, хоть и уже почти не кровоточила. Ожог был свежим, словно Чарльза заклеймили только что, и, кажется, боль проникала глубоко в грудь юноши, мешая ему дышать; Эмма ласково провела подушечками пальцев по бледному лбу, покрытому испариной, убирая с него короткие спутавшиеся пряди. Ксавье с трудом повернул голову к ведунье. — Любовь спасёт тебя, юный граф, — Фрост улыбнулась нежно, погладив юношу по щеке тыльной стороной ладони, — верь в неё, как никогда ни во что не верил — и она спасёт тебя. Эмма присела на край кровати, осторожно прижимая влажную полупрозрачную тканевую полосу к ожогу, и Чарльз дёрнулся от боли, но почти сразу затих, успокоенный голосом ведуньи, которая начала негромко петь, выкладывая на ткань перетёртые и смешанные травы: — Спи, сегодня Звёзды В гости к тебе придут, Спи, для них не поздно, Ночью они цветут, Спи, Луна заглянет И поцелует тебя, Спи, тебя Ночь обнимет, В объятьях своих храня… Чарльз чувствовал, как проваливается в тяжёлый сон, убаюканный этими простыми строками, которые лились сладкой мелодией из губ ведуньи. Эмма наклонилась и осторожно поцеловала юношу в лоб, и граф уснул, шумно и глубоко вдохнув; дрожь его прекратилась, молодой Ксавье задышал ровно: боль на время отступила. — Оставить нужно юного графа и дать ему поспать, — Фрост подняла взгляд на маркиза. — Травы боль сдержат, чтобы были силы продолжить битву, но надо уйти нам и свет погасить. Старший Ксавье кивнул, с трудом заставляя себя отпустить руку сына, и поднялся, жестом показывая Хэнку и Джин, чтобы они тоже покинули комнаты. Вслед за маркизом вышел и граф Хоулетт, который всё это время сидел в кресле рядом, так тихо, что про него как будто все забыли. Когда всё случилось, его первого заподозрили в сговоре с колдуном, но быстро стало ясно, что Джеймс ничего не знал о намерениях своего алхимика. Он не помнил, когда этот человек появился в их доме, но знал, что он часто спасал отца от тяжёлых мигреней, как и всю их семью от самых различных болезней, но почему-то при этом называл себя именно алхимиком, а не лекарем: поговаривали, что в своих подвальных комнатах он проводил какие-то жуткие эксперименты с металлами, но никого не подпускал к своим владениям. Не было ничего удивительного и в том, что никто в доме Ксавье не узнал Шоу: много лет прошло с тех пор, как он попытался украсть юного графа, и… всё-таки он был колдуном, которому ничего не стоило изменить свой облик для окружающих, точнее, это, конечно, стоило ему немалых сил, но результат того стоил: его действительно подпустили к Чарльзу и позволили околдовать снова. Маркиз знал, что он виноват, и от этого было ещё больнее. Все вернулись в малую гостиную, Джин исчезла по дороге, чтобы надеть сухое платье и принести лёгкий ужин, Эмма раздувала огонь в камине, ставя большую металлическую чашу на специальную подставку прямо здесь, намереваясь сварить успокаивающий чай. — Где Хэнк? — Ксавье слабо огляделся, опускаясь в кресло. — Остался дворецкий у комнат графа, чтобы покой его охранять, — отозвалась ведунья. — Вернейший он из друзей для вашего сына, никогда не причинит ему зла. — Да, я знаю… Маркиз потёр переносицу, чувствуя вселенскую усталость, но понимая, что ему предстоит бессонная ночь. Эмма говорила правду, когда назвала Хэнка вернейшим из друзей графа, но слукавила, объясняя его отсутствие: не у комнат Чарльза он остался. Дворецкий шёл по тёмным коридорам особняка, тайными коридорам, намереваясь провести к своему молодому господину того, кто был их последней надеждой.* * *
Он успел промокнуть насквозь, но это казалось такой мелочью по сравнению с тем, что Эрик увидел… Леншерр замер на пороге, ему казалось, что он спит: таким бледным и болезненным выглядел молодой граф, который цветом кожи несильно отличался от постельного белья, на котором лежал. Хэнку пришлось едва ли не силой забирать у кузнеца плащ, потому как мужчина в него вцепился, мало что осознавая, и только после этого Эрик смог сдвинуться с места. Оказавшись у кровати Чарльза в несколько больших шагов, он опустился рядом на колени, осторожно и трепетно проводя ладонью по волосам графа. Странной и чужой казалась рука кузнеца на фоне богатого убранства и шёлка простыней, но не было жеста ласковей и нежней, чем этот, наверное, во всём доме и во все времена. Ресницы юноши дрогнули — и он поднял веки, слабая улыбка тронула губы Чарльза, когда он увидел мужчину. — Ты мне снишься, да? — голос Ксавье был тихим и сиплым, он протянул руку к Эрику, и кузнец перехватил едва не прозрачную от слабости ладонь своими, прижимаясь губами к тонкой коже. — Я здесь, Чарльз, — Леншерр шептал, чувствуя настоящий ужас от того, каким хрупким и беззащитным был сейчас его цветок. — Я спасу тебя, я обещаю… Странная догадка озарила сознание Эрика, и он, продолжая что-то нашёптывать юноше, осторожно подхватил его на руки, приподнимая над кроватью. Леншерр вдруг понял, о чём говорилось в пророчестве, и не собирался медлить: Чарльзу явно становилось хуже с каждым часом. Но, не успел кузнец сделать и двух шагов, как топот в коридоре заставил его замереть, и через мгновение в дверях возник маркиз — в сопровождении охраны особняка. — Это ты… — старший Ксавье был подобен грому в своём гневе. — Это ты помог колдуну проникнуть сюда! Это ты задурил голову моему сыну! Это всё ты! — Я знаю, как спасти его! — Эрик тоже повысил голос, делая шаг назад и сильнее прижимая к себе графа. — И это могу сделать только я! — Ты лжец и преступник, — разум маркиза был затуманен страхом и яростью. — Взять его! — Эрик… — Чарльз попытался обнять кузнеца за шею. — Эрик, не уходи, пожалуйста… Отец, нет!.. Но голос юного графа звучал слишком слабо, чтобы его могли услышать, и отец сам отобрал Чарльза из рук незваного гостя, когда того схватили. Хэнка держали тоже, потому как он рвался помочь Леншерру, продолжая повторять, что только тот сможет помочь юноше. Эрик успел шепнуть графу: «Я спасу тебя», — и его выволокли из комнат Чарльза, а двери захлопнули. — Милорд, — Хэнк не унимался, даже когда его отпустили, — послушайте же, они любят друг друга, об этом говорилось в пророчестве!.. — Я должен и тебя запереть в подвале, — старший Ксавье, которому о чужаке доложила одна из горничных — тех, кого не успела предупредить Джин, кинул на дворецкого устало-раздражённый взгляд, — но он и тебя обманул, видимо. Хэнк, этот кузнец ничем не может помочь моему сыну, и ему явно заплатил этот колдун… Маркиз продолжал говорить, говорить, говорить, словно убеждал самого себя — и Хэнк понял, что его не переспорить. Сам он чудом спасся от участи Леншерра, но это не значит, что нужно опустить руки. Дождь за окнами немного утих — и сквозь плотные тучи пробились несколько предрассветных лучей… МакКой сглотнул, кинув короткий взгляд на погрузившегося в болезненную дрёму графа. Сутки. До второго рассвета у них остались всего сутки.* * *
Подвал был тёмным и сырым, кандалы — тяжёлыми и ржавыми, и Эрику оставалось только догадываться о том, зачем в особняке маркиза вообще существует подобная вещь. Впрочем, с другой стороны, ответ лежал на поверхности: наверняка не всегда всё было так радужно и процветающе, как сейчас, и у городка, раскинувшегося во владениях Ксавье, были свои скелеты в шкафу. Или в подвале дома маркиза. Судя по слою ржавчины на металле, эти кандалы давным-давно не использовались по назначению, но это служило для кузнеца слабым утешением. Эрик пытался освободиться, разбить оковы, вырвать цепь из стены и даже подумывал о том, чтобы сломать себе руку в запястье, лишь бы вытащить её из металлического плена, но все его старания были тщетны: сколько бы лет (или столетий?) ни было этим цепям, они оставались надёжными. Выбившись из сил, кузнец тяжело опустился на пол, с тоской глядя на небольшое окошко у самого потолка, в которое уже вовсю пробивался свет утреннего солнца. Леншерр глубоко вдохнул, медленно выдохнул — и снова поднялся на ноги. Он должен выбраться, он ведь обещал Чарльзу, что спасёт его, даже если ради этого придётся разобрать стену камень за камнем.* * *
Fault lines tremble underneath our glass house. But I put it out of my mind Long enough to call it courage To live without a lifeline. I bend the definition Of faith to exonerate my blind eye. "'til the sirens sound, I'm safe". ♫ Sleeping At Last – Earth
Чарльзу становилось хуже и хуже, он уже не приходил в себя и не отзывался на своё имя, кожа приобрела сероватый оттенок, рана выглядела всё безобразнее, несмотря на все старания Эммы. — Плохой знак, — сказала она утром маркизу, едва увидев, как изменился юноша за эти несколько часов. — Торопиться должны мы, иначе не вернуть нам юного графа. Она знала, о чём говорит. Пророчество обещало, что внешне младший Ксавье не изменится, точнее, что его глаза останутся голубыми, а губы — алыми, и пока что всё было именно так: только в губах, кажется, и осталась жизнь, вся жизнь тела графа, потому как они всё ещё были красными, словно маки, но тем страшнее выглядела бледность юноши. Хэнка маркиз и слушать не желал, считая, что тот всё ещё очарован колдуном или кузнецом — без разницы, но освобождать Леншерра он точно не собирался. Дворецкого и близко не подпускали к подвалу, равно как и всех остальных, на этот счёт старший Ксавье дал абсолютно чёткие указания: если кузнец окажется на свободе, то всем несдобровать. Маркиз заперся в библиотеке, отказываясь от еды и просматривая книгу за книгой в поисках ответа. Времени было мало, так мало, что отправлять гонцов за советом в ближайшие земли было совершенно бессмысленно: ни один из них не успеет вернуться в срок… Ксавье был готов рвать на себе волосы, его всё больше захватывала паника — и мужчина в отчаянии отшвырнул очередную книгу, а за ней перевернул и стол, роняя всё его содержимое на пол. Рухнув обратно на стул, маркиз сжал голову руками, сгибаясь почти пополам, он дышал тяжело и рвано, чувствуя, как приближается новый приступ — и следующими его жертвами могли стать книжные стеллажи, которые не имени никакого смысла в этом доме, если не станет Чарльза. Ксавье потерял жену после её долгой и тяжёлой болезни, когда сын был ещё совсем мал — и поклялся защищать его всеми силами… Но солнце уже село, давно село, а спасение так и не было найдено. Ничего, даже намёка… — Открой сердце своё любви, — Эмма положила руку на плечо маркиза и мягко сжала, заставив его замереть. — Знает кузнец, куда нужно идти, чтобы спасти графа. Доверься ему. — Все беды начались с его появлением, — мужчина говорил сквозь зубы, медленно отнимая руки от лица. — Может, мне следует обезглавить его — и умыть Чарльза его кровью? А? В пророчестве же есть про кровь — может, это поможет? — Знаешь ты, что зря гневишься на него, — ведунья скользнула тонкими бледными пальцами по тёмным волосам Ксавье — таким же густым и слегка вьющимся, как и у его сына. — Почти нет времени у нас, как нет и решения — кроме очевидного. Любовь спасёт графа. А его любовь ты заточил в подвал и держишь на цепи. Маркиз поднял голову, смотря на Эмму долго и внимательно. Фрост в своих привычных белоснежных одеждах была прекрасна и одновременно страшна — и вспомнил Ксавье, почему её так боятся. Слишком молода была ведунья, никто не знал, сколько ей лет, но о мудрости легенды ходили уже очень, очень давно… Маркиз сглотнул, невольно прислушиваясь к раскатам грома за окном: снова начиналась гроза.* * *
Эрик бился с кандалами весь день, он совершенно потерял счёт времени, не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды, пока не свалился на пол подвала без сил. Он не мог подняться, но раз за разом пытался это сделать, думая только о Чарльзе, о его бедном маленьком Чарльзе, который медленно угасал в своей кровати. Вдруг какой-то шум заставил Леншерра вскинуть голову — и уже через секунду, несмотря на измотанность, кузнец был на ногах. Он щурился от света, источник которого пока не видел, но был готов броситься на любого, если это поможет освободиться. Маркиз убрал фонарь чуть в сторону, он был бледен и решителен, передавая ключ от оков одному из стражей; второй подошёл вместе с товарищем, держа в руках плотную верёвку. — Отведёшь нас туда, куда собрался нести Чарльза, — голос немного подвёл Ксавье, но мужчина сразу с ним справился. — Прямо сейчас.