Колется, зараза

Не получалось ничего. Абсолютно. Скуало смотрел пристально, так, что мог своим взглядом десять раз содрать скальп и пару — покромсать на салат. Он буквально вцеплялся глазами, как тяжёлым ржавым крюком, и где-то на периферии сознания возмущался, какого не остаётся следов. Не получалось ничего. Опять. Скуало сказал бы грубее, ведь он не голубой кровью плюётся. Он бы сказал: жопа. Полная и глубокая. Такая, в которую, вроде, падать и падать, а глазом моргнуть — и вот ты на дне. Не один. С чёртовым Ямамото Такеши. С тем самым, которому повезло лишь однажды — он победил самого Императора. С тем самым, который и пальцем не пошевелит, если не приставишь клинок к глотке. Не его — семьи (чёртов мягкотел). С тем самым Ямамото Такеши, который почему-то вдруг повзрослел. Может, это Скуало старый — рискните согласиться, вра-ай! — но вот чёртов баскетболист точно прибавил год или два. Или пять, десять? Сколько ему там уже, раз бриться начал? Давно, вроде. Хотя какая, блин, разница, когда начал бриться Ямамото Такеши? Сейчас беспокоит другое. Беспокоит сам факт этого беспокойства (пошёл нафиг со своими тавтологиями, чертов грамотей-Луссурия!). Выпад — и сталь мягко скользит по стали. Почти как по маслу ухает вниз, к земле, и нападает с хищным, кровожадным замахом. А этот идиот блокирует. Снова. Снова. Снова-а — и как это бесит, вра-ай! Скуало обнажает клыки, когда его взгляд-проржавевший крюк опять не оставляет на коже гадёныша ни следа. Неужто недостаточно страшный — ну так можно прищуриться, добавить каплю огня, презрения, слова "мусор". Улыбается. Он идиот? Что-то мелет про ностальгию, про долгожданный момент — у этих сопляков всегда словесный понос вперемешку с радугой? Новая атака, её бы ещё отработать... Приходится применять. Она без пафосного названия — может, поэтому царапает мусор по скуле. Наконец-то. Скользит легко и непринуждённо, и Скуало наслаждается видом стекающей струйки крови доли секунды, а потом бьёт резче, напористей. Очень уж его бесит, как ходит от всплеска адреналина у мусора вверх-вниз кадык. Поэтому следующая атака метит в горло. Блок. Снова. Снова. Снова-а — ты бить разучился, гадёныш?! Вставай, отхаркивай свою чёртову кровь и перестань, наконец, пялиться не туда! Руки Скуало ниже, ноги подавно, а в глазах ты хрен что отыщешь! Мусор-р... Не получается ничего. Снова. Скуало так задалбывается кружить вокруг этого придурка с мечом, что на мгновение даже прислушивается. Тот говорит ему что-то, втолковывает. Давно не виделись, что-то хочет, что-то сказать — бла-бла. — Заткнись и достань руки из жопы, мусор! — атака без пафосного названия снова проходит, но по другой скуле. Скуало фыркает на вид этого окровавленного недониндзя и решает, что придумал-таки название. Для идиотов. Атака для идиотов. Отлично, врай! Хм, а гадёныш-то не блокирует. В атаку пошёл, да так напористо, словно в штанах натирает — так и скачет, хах. Тогда можно и поиграться серьёзнее. Ничего не выходит. Скуало на той стадии бешенства, когда вокруг холодает и мир кажется замершим. За секунду до взрыва. Взрыв происходит. Его разворачивают. Разворачивают, как неудачника, и берут меч в захват. Холодный-холодный огонь проходится по рукам. Внутри что-то недоверчиво матерится. Его? Нет, стоп. Его? — Отпусти, — в горле комом стоит "победил". Слово не стремится наружу, и Скуало выплёвывает кое-что получше: гортанное "сейчас же". А над ухом: — Не-а. — Ты слишком близко, придурок, — звучит уверенно, снисходительно, и мусор поумнее догадался бы отскочить. А вот мусор-Ямамото Такеши стоит. Достоялся — получил стилет в глотку. — Ого... Они похожи на идиотов. Наполовину — на туповатую черноволосую половину, которая внезапно оказалась одного со Скуало роста. Он уже говорил, действовать этот придурок начинает только с ножом у горла. Если у дружеской глотки — бежит спасать, бум! — превращение в серьёзного человека — пара ударов, злодей повержен, хэппи-энд. Ну и Скуало, с кислой миной добивающий мудака на заднем плане. Если нож приставлен к горлу Ямамото Такеши, превращение происходит иначе. Пш-ш — и он раздувается до ещё большего идиота. Вообще философ из Скуало хреновый. Да и рассказчик тоже. Поэтому он не может сначала докопаться до истины, а потом её оформить в парочку оборотов. Он может только одно. Материться. Материться, когда Ямамото не шарахается от стилуса. Материться, когда он сглатывает — и толчок от его кадыка проходит по лезвию, а следом течёт густая алая капля. Безмозглый мусор. Материться, когда приходится терпеть этого недоноска, прилипшего со спины. Тот не боится проткнуть себе глотку, подаётся вперёд — а рука у Скуало дрожит(болит, ясно?! просто. болит.). Скуало матерится, когда по щеке грубо скребёт щетина. Лучше б не взрослел, колется. То есть лучше б вообще своей мерзкой щекой не тёрся, вра-ай!Скуало матерится, когда его меч отпускают. Матерится, когда собственное пламя тухнет — работай, мразь, чего расслабилось?! Матерится, когда за спиной вдруг начинаются телодвижения. Оборачивается. Матер-мпф!... когда ему не дают материться самым банальным способом. Знаете, сейчас Скуало не матерится только по одному поводу — из-за того, что дуэль завела их в чёртову глухомань. Здесь есть лес с парой недавно(случайно) упавших деревьев, поляна и ворох мятой травы. Она, кстати, мягкая. Скуало потом наверняка задолбается вычёсывать цветочки-лепесточки из шевелюры, но, верите, нет, сейчас ему как-то похрен. Он матерится. Рычаще, гортанно, извлекая звуки откуда-то из живота или даже пониже. Он не будет стонать, лучше повозмущается, это всегда выходило лучше. Только сейчас звуки какие-то мягкие, протяжные. Горло сорвал, что ли? Он двигается неосознанно, взад-вперёд, и тяжеленное тело, нависшее сверху, движется в такт. Разожрался, ворчит Скуало, и непонятно, о чём это он — о весе или неслыханной наглости. Больше, неверно, о первом. Что же касается второго — Ямамото уже задыхается от мощного удара под рёбра. Не отступает, а прижимается ближе и трётся, трётся своей чёртовой щетиной, а она колется, врай! Наверняка сразу после задания сюда ломанулся, думает Скуало и вдруг пропускает вражескую атаку — его целуют. Просовывают ладонь под спину, шепчут что-то, фиксируют руку с мечом. Целуют снова и снова — и в какой-то момент под звонкий щелчок Скуало прямо-таки захлёбывается матами. Отцепил меч, зараза! Зато в отместку получается стилетом разодрать рубашку, оставить парочку красных полос — не только ножом. Скуало выгибается и проклинает физиологию. Да, теперь он не матерится, а проклинает. Чертова босса, спалившего Десятому, где он будет тренироваться. Недомерка-Десятого, растрепавшего всё Ямамото. Ямамото, который внезапно вырос. Ямамото, который навалился своим полыхающим телом. Ямамото, который уже шарит где-то под майкой, внаглую оставляя мокрую колючую полоску на шее. Ямамото, Ямамото, Ямамото... Много, врай, тебя слишком много! А ещё жарко. Так жарко, что намокает одежда, а грудь, в которую приходится упираться, вздымается чаще и чаще. Скуало на мгновение кажется, что его задавит. Когда этот гадёныш отъелся? — Стоять, — выходит тихо и угрожающе. Дальше — ещё страшнее. — Руки. Живо. И его, чёрт возьми, слушаются. Ямамото садится на его бёдрах, позволяя опереться на локти. И на том спасибо — Скуало угрожающе щурится и бросает цепкий колючий взгляд. Наконец, попадает — точно в тёмные глаза напротив. В них можно увидеть дождь. Настоящий ливень из мыслей и чувств, и самое яркое — это радость. Рад видеть. Кого-то. Скуало отводит взгляд. Хмурится так, что брови почти что соприкасаются, ещё раз оглядывается — а мало ли — и говорит так мрачно, так угрожающе, как только может при виде полуголого Ямамото Такеши, отчаянно ёрзающего на его бёдрах: — Хоть раз за волосы дёрни, сволочь. Этот придурок мурчит. Скуало откидывает голову на траву и думает, что щетина не так уж и колется. Особенно если в это же время проворно звякает бляха ремня, а горячие руки идут сразу в двух направлениях. Первое — грудь, не очень приятно, он не баба какая-то, чтобы сразу вестись. А вот второй — за ним уже прокладывается дорожка из колючих прикосновений, и Скуало вздыхает наигранно тяжко. Ямамото фырчит. Прямо туда, за что получает по голове и утыкается куда надо. Скуало ухмыляется криво, немного нервно. Самое то. Он даже позволяет себе ухватиться за чёрные волосы, сглотнуть и рвано вздохнуть. Вырос, зараза, на практике. Когда опускается вечер, Скуало вдруг вспоминает, когда у Ямамото появилась щетина. Это происходит примерно так: он ворочается в покрывале из собственных волос и, подминая под себя больше травы, вдруг смотрит на спящего парня. Молодого такого, с одним-единственным шрамом на подбородке и колючей тёмной щетиной. В голове щёлкает — и вот Скуало всё помнит. Помнит, как его обезоружили лет пять назад. Случайность какая-то, уж слишком он заскучал и оказался повёрнут спиной к мальчишке. А тот застыл, тяжело дыша — крови тогда пролил в разы больше — и вдруг ткнулся своей внезапно колючей щекой куда-то в район шеи и нашептал свои подростковые банальности. А Скуало даже не рыкнул. Кажется, сразу вырубил. И вот сейчас — снова щетина. Взрослее, грубее, но всё такая же неопрятная и... щетина, блин. Просто щетина. Она, кстати, снова царапнула шею. Ямамото смотрит своим этим взглядом, после которого не особо ругаться хочется. Нашаривает где-то рубашку, пытается накрыть, отговариваясь холодами, и мимоходом вставляет: — Я скучал. — С возвращением, — язвит Скуало, но выходит совсем не язвительно. Теряет хватку. Он косится на рубашку на своих бёдрах с занзасовским презрением и хватает горячую руку прежде, чем она вернётся к телу владельца. Грудь обдаёт жаром, а в макушку приходится удивлённый вздох. Молчи уж, мусор. Зря, что ли, старался, на день раньше миссию завершал, сюда ломился, как конь. Теперь уж просто молчи. Сам виноват, что так быстро вырос.