Sweet dreams

Меня снова напичкали какими-то таблетками и усадили на неудобный стул, вжимая пристальным взглядом в деревянную спинку. Женщина плотно обхватила пальцами железную золотистую ручку и ждала моего ответа, забросив одну ногу на другую. Я так же открыто смотрела ей в глаза, как и она мне, только без профессионального напора под редкими, но длинными ресницами. Просто смотрела, можно даже сказать, сквозь неё, не совсем осознавая давления. Серый кабинет был погружен в тишину, а у меня в голове гремела буря из мыслей и воспоминаний. Картинки, берущиеся откуда-то из полусознания, в котором я находилась на крыше; страх, поостывший в жилах за время осознания того, что мое тело не распластано на грязных плитах тротуара и его не окружает толпа незнакомых людей, прижавших к губам ладонь от ужаса. Вместо этого я все ещё могла заставить себя улыбнуться, поднять руку или выпить кофе. Я все еще могла любить, бояться, ненавидеть. Жить. Хотя по взгляду окружающих в тот момент, когда меня вели в кабинет, было понятно, что во мне все застыло. Я сама чувствовала себя замурованной мумией. Чувствовала тяжесть на веках и вместе с тем стук сердца в животе; как стянуло кожу на лице после соленого водопада слез через некоторое время после шока, когда почувствовала под трясущимися ногами твердую поверхность и тепло помещения. Умирать страшно. Для меня. Потому что я слаба, труслива, наивна. Но самых боязливых страх буквально опьяняет: пускает в кровь херову тучу адреналина, освобождает на какое-то время от жизни, превращает тебя в стеклянный сосуд. А отпускает долго и тягостно: сначала начинает трясти руки, они становятся слабыми, потом дрожь поднимается до груди, подбирается к горлу, выдавливая вместо нормальной речи обрывки слов, в то время как ноги уже не в состоянии держать тело. В итоге тебя садят на деревянный стул, пихают в руки стакан и ждут. И не выдерживают: — Мисс Картер, что произошло на крыше? Женский глухой голос, как ни странно, совсем не сливается с шумом внутри меня, и мой взгляд наконец приобретает какую-то окраску. — Я хотела помочь, — подавленно отвечаю, цепляясь за черные зрачки синих глаз, и у меня снова щиплет в глазах. — Вы уверены, что не хотели прыгнуть вместе с Мисс Элмерз? — женщина строго и четко произносит, делая ударение на фамилию девушки, отчего горло сжимается. Психолог встает из-за стола медленно, присаживаясь на стул рядом со мной. Ручка до сих пор зажата в её руке, как и лист бумаги. — Мне кажется, я бы здесь не сидела, если хотела. — Но вы здесь, потому что вас отдернули почти в самый последний момент, Мисс Картер. — И я благодарна, — уже с заглушенным всхлипом тихо шепчу я, вспоминая то, что пережила полтора часа назад. — Так о чем вы разговаривали с Мисс Элмерз? Она билась в истерике, пока ей не вкололи снотворное. Кончик стержня был поднесен к чистому листу, ожидая моих слов. Психолог с испаряющимся каждую секунду терпением покосилась на меня. Но я не могла говорить. Горло зажало от нехватки воздуха, когда я вспомнила большие карие глаза в раздавленности и безумстве. Хрупкость служило отличным прикрытием, дарило иллюзию беззащитности, детской невинности. Безысходность давит на всех. Кто-то выдерживает, кто-то ломается. Николь уже была сломлена окончательно, до последнего хруста. Возможно, растоптана и ужасно напугана. Она видела во мне человека, в котором нашла то же самое. Я это чувствовала. Разве сама не оказалась в такой ситуации? Сильно изношена, растерзана, избита, потеряна. Только я не осознавала до конца свое состояние — так было легче. А если бы осознала? Довела себя до такого состояния? Бросилась с крыши? Позволила утонуть глазам в слезах на столько, чтобы не видеть ничего вокруг? Ухватилась за руку Николь? — Когда вы меня отпустите? — вместо всего выдаю я. — Пока не расскажете. — А если я не сделаю этого? — В моей власти записать вас на приемы в психологу в любой больнице Лондона, Мисс Картер. — Но я не больна. Наверно. — Напомню: вы чуть не спрыгнули с крыши. Это факт. Да к черту факты. Посылаю всё в мыслях. Все верят фактам. Факт — она там была. Факт — с ней что-то не то. Факт — она нестабильна. Факт — она чуть не умерла. Бум. Бум. Бум. Бум. Как на минном поле. Нельзя дать волю чувствам и просто поверить человеку… И тут напрягаешься, чувствуя под стопой очередную опасность. Бум. Поверить во что? В ложь…? И это факт. Сдерживаю горькую ухмылку. У тебя кишка тонка, — так хочется бросить себе самой в лицо. Впиться глазами в венки под кожей, обхватить пальцами мордашку, давя на извилистые голубые нити. Возненавидеть себя. Еще? Куда больше… — Я хочу уйти, — шепчу медленно и понятно, когда к горлу подходит дрожь от тишины, стремящейся сбить меня с ног. Уже коленями чувствую холодную воображаемую бетонную плиту, какую можно часто встретить на стройке, пронизанную железными прутьями. Неровную, шершавую, легко сдирающую тонкую кожу до крови. Любой толчок, шок, легкое касание способно толкнуть вперёд, прямо лицом вниз, прижать щекою до неприятного шипения и мокрых глаз. Жмурюсь от, возможно, неизбежного прилива чувств, от предвкушения вкуса таблеток во рту после приближающего ещё одного неудачного проигрыша… Кажется, кто-то хотел оставить это в прошлом. — Выпейте воды, — бесстрастно произносит женщина, резко щелкает туда сюда ручкой. Она ещё раз оглядывает меня, явно не удовлетворена видом, и пытается не скривить лицо. — Вы обязаны рассказать. Я думала, что никогда не выйду отсюда. С коротким, рваным дыханием отпускаю дверную ручку и тру уставшее запястье. Кажется, коридор стал свежим глотком, от которого вниз по ногам пробежалась дрожь и сквозь подошвы растворилась в земле. Это закончилось. Густой туман испарялся, открывая сознанию реальный ход вещей. Таких невероятных и странных, от которых хочется одновременно спрятаться и тяжело вздохнуть. Что со мной произошло? Прохладный воздух освобождает голову ненадолго. Ловлю на себе несколько пар незнакомых глаз и еще раз потираю запястье. Это уже входит в привычку. Делаю пару смелых и верных шагов и слышу звук собственное имени, произнесенного с вновь набираемыми силу чувствами страха и обеспокоенности. — Сайв! — голос — и две пары глаз передо мной К слову, они женские. — Наконец-то, — ещё одно глухое вздрагивание — ещё одна фигура рядом. И странная тишина, не смотря на присутствие людей. Чужих, знакомых, не важно. Все заткнулись, словно что-то внезапное оборвало доступ к голосам. Например, я. — Что тебе сказали? Вздрагиваю от того, как чьи-то ладони нежно прикасаются к плечам. Даже не сдавливая, легко, чуть тяжелее воздуха. Но все равно сердце в животе успевает встрепенуться. Страшно. — Прости, — закусывая губу, Сьюзен отдергивает руки. Дрожь унимается от знакомого голоса. — Позже, — пытаюсь говорить как обычно, а после добавляю: — Хочу домой. Произношу вслух свое заветное желание и становится в разы легче. Подруги понимающе кивают. Пальцы Марты переплетаются с моими в узел из горячих и ледяные пальцев, и я ощущаю приятный холодок, успокаивающий сердцебиение. Но до того момента, как мы покидаем стены университета, стоим на парковке. — Мама знает? — чуть-ли не вскрикиваю я, теряющая от волнение привычный ритм дыхания. Этот страх, что я стану причиной слез, вызывает панику в итак трясущемся теле. — Да, — мягко, но чётко отвечает Сью. — Я поведу? Ты не против? — обращается к Марте, которая уже готова занять заднее сиденье рядом со мной. Девушка до сих пор не отпускает мои руки и кидает длинные, опасающиеся чего-то взгляды. И, мне кажется, я знаю причину. Прыгнула бы я? Натыкаюсь на этот взгляд снова и пробую его новый вкус. Осуждение едва дотрагивается до кончика языка, но мне хватает, чтобы быть готовой громко, прямо из гортани крикнуть «нет», раздирающее изнутри, словно кошку. Ещё раз с силой рычу эти долбанные три буквы. Конечно, в мыслях. Резко припадаю лбом к холодному стеклу, когда из машины вижу знакомое авто возле моего дома. Да. Конечно. Пытаюсь впустить воздух в легкие свободно. Мама не оставит меня одну, даже если в шести часах езды отсюда. Придется терпеть его присутствие. Сначала — едкий взгляд, готовый приравнять меня к сумасшедшей, потом — пару слов, ясно выплёскивающие в лицо полное «желание» возиться с такой идиоткой, как я. Мысли о Гарри выколачивает из головы всю жалость, оставляет только сдержанное, скованное равнодушие перед неизбежной стычкой. Лишнее колебание маятника — моих чувств — подорвет рыхлую землю из-под ног, а это, знаете ли, не увязнуть в трясине. Это остаться без возможности на сражение с самой собой, с грязью, тянущей вниз. Сразу без права выбора. Автоматически становишься проигравшей. — Я в порядке, — машинально киваю без каких-либо чувств на моем лице, которые только подпитают жалость ко мне, исходящую от Марты и Сью. — Дома заварю чай и лягу в постель. — Конечно, — Марта оживленно поддакивает, — мы тебе поможем. И первое, что хочется сделать, это оттолкнуть. Хотя самой становиться от себя тошно. Отвергаю, ненавижу помощь, а потом купаюсь в луже грязи, хнычу о своей никчемной жизни. Считаю до трёх, чтобы не ляпнуть ерунду, успокоиться. Гарри в доме — это проблема важнее меня самой. Позволить столкнуться этим людям вместе? Ни-ког-да. Это словно раскрыть чужие карты, когда их владелец ушел покурить, рассказать про маму и Стайлса. Подло, не по правилам. Но разве этого я боюсь? Если опуститься в самую глубину, внутрь, заглянуть под камни моего «я», то там живет страх. Они все поймут… Увидят по взгляду, влюбленному, пылкому и страдающему. Я сломаюсь прямо у них на глазах, открою мои чувства, и мир уйдет из-под ног. Но разве я не ощущаю себя уже сломленной, когда ловлю его взгляд? И уже тогда не замечаю, как открываюсь ему. Почему я раньше думала, что насмешка в газах Гарри из-за моего детского поведения? Может, он уже знает. Он всегда знал. Я. В него. Влюблена. И ему противна моя любовь. — Мама попросила её парня последить за мной. Я буду не одна. Во рту как будто смола, и произносить слова нелегко, разъединяя челюсти. Я почти добралась до сути и чувствовала, что она «та самая». Из-за этого грудь сжалась, прищемила сердце. Сью и Марта не отпускали меня, поэтому я бежала сама. Выбралась из машины и скрылась за громким хлопком двери. Я не знаю, что этим хотела показать. От кого скрылась, если всё равно пришла к нему? И зачем так громко объявила о своем приходе? Просто эмоции, я вся на эмоциях. Звонкий звук разбившегося стекла и последующих мелких отколовшихся осколков испугал меня. С детства боялась разбивать посуду, зажимала уши, когда раздавался неприятный треск. Это было неожиданно, поэтому я только и успела зажмурить глаза, напряглась ещё больше, почти до предела, и вошла в кухню. — Всё в порядке? — задала вопрос, может, на который и не получу ответа. Кто это? Гарри Стайлс, находящийся в моем доме с разбитой тарелкой у ног. Встревоженно разглядываю его профиль. Неловкие движение рук парня, которыми он собирает осколки, кажутся не его. Он поднимает на меня глаза, и в его взгляде есть что-то такое детское и невинное, отчего мне хочется стоять и смотреть, даже подойти ближе… — Я хотел… — на этом неожиданная фраза заканчивается, будто Гарри решает, что мне необязательно это знать. — Как скоро приедет мама? — задаю вопрос я, ведь прекрасно знаю, что она уже едет. — Лора сначала едет в Эдинбиург, чтобы сесть на самолет, если успеет. Утром она должна быть дома. — Гарри резко бросает осколки в мусорное ведро. От легкого звона закладывает в ушах, и я дергаюсь. Блять, какого чёрта он здесь забыл? Ещё одна волна холодных мурашек проходит по телу. Такое ощущения, что меня сейчас вырвет. Глубоко вздыхаю, потому что это должно быть от большого количества таблеток, от которых мой желудок превратился в мешочек для пилюль. Боже мой, остановите эту чертову вибрацию у меня в висках, делающую моё сознание таким слабым. — Ты не хочешь поговорить об этом? Я застываю в шоке. Это, блять, было странно. Я могла бы начать радоваться, что он начал мной интересоваться, если бы не одно но… Довольно жирное но, и без того не очень приятное. Может, он и говорил без иронии, насмешки или чего-то такого, однако Гарри по-прежнему был парнем моей мамы. Самым ужасным и одновременно прекрасным парнем. За время, что мы играли с ним в нашу «любимую игру », вроде игнорирования друг друга и обрушения ненависти, я поняла одну очень важную вещь. Вещь, которая в конце-концов добивала меня своим существованием и одновременно предотвращала кучу ошибок. Между нами не должно быть ничего. Даже простой фразы «Как дела? » Мы должны молчать, находясь рядом, потому что моя дурацкая привязанность к нему кружит мне голову. Я чувствую, как сейчас готова раскрыть ему все свои карты, рассказать всю свою жизнь. И продолжать любить. До беспамятства целовать эти губы. Произносить его имя. Я не знала, что мне делать с этим. Вот она, слабость. Мне было слишком больно и трудно отпускать всё это. Чертовски сложно. И поэтому, когда он задал этот вопрос, я на секунду забыла себя, не зная, что делать. Мне понадобилось пару секунд, чтобы собраться, и я подняла уставшие серые глаза на него. — Я сидела на блядском стуле психолога почти два часа, Гарри, и устала говорить об этом настолько сильно, что даже не чувствую себя живой. Меня сейчас мало волнует твоя забота, или как это можно назвать, а особенно то, что ты думаешь по этому поводу. Я иду спать, не нуждаясь в душевном разговоре, — быстро произношу я. Тем более с тобой. Оставляя Гарри на кухне, я так сильно ненавижу себя, что начинаю жалеть о том не сделанном прыжке вниз. На улицу. На дорогу. Лишь бы подальше от самой себя и него. Конечно, любимого него. Чёрт, что со мной? Слёзы застывают на глазах.  — Сладких снов, Сайв, — слышу его голос. — Надеюсь, что ты перестала сопеть моё имя во сне, — опять слышу его и от шока, стыда, гремучей смеси всего этого, спотыкаюсь о ступеньку, с грохотом растягиваюсь на лестнице. — Вот дерьмо! — это единственное, что я могла простонать сквозь зубы. Дальше — ещё лучше. Гарри бросился на звук грохота и у меня оставалось несколько секунд, чтобы собрать воедино свое измученное тело со ступенек и вскарабкаться по лестнице в свою комнату. Руки и ноги бешено дрожали, когда я с громким от резких действий хлопком закрыла дверь, защелкнув на замок. — Господи, господи… — бормотала под нос я, обхватив руками голову. — Что я делаю? — Всё в порядке? — спокойный ровный голос за дверью. Я перевожу взгляд на колено, которое болит, и потираю его ладонью, покусывая губу. Ручка дергается, и я подскакиваю к двери на всякий случай, если всё-таки не закрыла её. Но она закрыта. Я с облегчением закрывая глаза. — Да, — выдавливаю я. — Оставь меня. Да, Гарри Стайлс, вам нужно оставить меня. Прошу. Пожалуйста.