Правила игры

Гермиона мелко шинкует имбирный корень, периодически бросая взгляды на Снейпа. Он сегодня варит Феликс Фелицис. Это настолько интересно, что сконцентрироваться на собственной однообразной работе почти невозможно. Неожиданно привычные звуки лаборатории — бурление жидкостей, стук ножа о доску, шуршание мантии профессора — нарушает хлопок трансгрессии. Посреди комнаты возникает Диди. Он бледен, руки и уши трясутся, глаза полны слез. Гермиона никогда еще не видела маленького слугу в таком плачевном состоянии. — Темный Лорд требует госпожу Гермиону к себе в кабинет, — хнычет домовик, давя более сильные рыдания. Гермиона поднимает испуганные глаза на Снейпа. Что могло понадобиться Волан-де-Морту? Что так напугало домовика? — Что замерли? Темный Лорд не любит ждать, — вырывает ее из задумчивости голос бывшего профессора. Гермиона вздрагивает, скидывает фартук и бегом бежит вверх по лестнице. Если Волан-де-Морт в гневе, будет неосмотрительно заставлять его ждать и сердиться от этого еще больше. Перед дверью кабинета она замирает, стараясь унять бег собственного сердца, но не выходит. Судорожно сглатывает и стучит в дверь. — Войди, — голос Темного Лорда звучит холодно и отстраненно. Гермиона входит в кабинет, она вся дрожит от страха. Посреди комнаты, на ковре с узором из дубовых листьев, на коленях стоит бледный, то есть еще бледнее, чем обычно, Люциус Малфой. Гермиона охает от неожиданности, вот кого она не ожидала увидеть, так это его. Волан-де-Морт направляет на него узловатую Бузинную палочку. Лицо холодное и строгое, чуть более человеческое, чем тогда, когда он спускался в лабораторию. — Я решил, что раз вы супруги, то и неприятности должны переносить вместе. Говорят же, что муж голова, а жена шея, так, может, это ты не туда повернула нашего скользкого Люциуса? — шипит Темный Лорд. Гермиона чувствует, как холодный ручеек пота катится по позвоночнику. Что натворил Люциус? Ее сейчас накажут за его проступок? Малфой не поднимает на нее глаз, внимательно смотрит на дубовые листья на ковре. Ему стыдно? Страшно? Гермиона уже давно не сомневается, что он способен на эти чувства. Беглым взглядом она замечает застывшую фигуру Адаминны Малфой на пустом портрете Мерлина, висящем в кабинете. Она пришла поддержать сына и невестку? — Наш скользкий друг решил, что уже заслужил мое прощение! Он полагал, что своей бездеятельностью, невмешательством в наши дела может заработать мое одобрение! Он осмелился попросить у меня новую волшебную палочку! — объявляет Волан-де-Морт, и голос его дрожит от гнева. Гермиона сжимается в комок от страха. Зачем Люциус это сделал?! Ведь они так постепенно, осторожно шли к своей цели! А теперь он поспешил и разрушил плоды их совместных трудов. Ведь взрослый, опытный человек, а совершил такую глупость! — Ты имеешь отношение к подобной самонадеянности? — спрашивает Темный Лорд. — Нет, — Гермиона заставляет себя смотреть в его красные глаза. Пусть прочтет, что это не ее вина. Она чувствует мерзкое щупальце чужих мыслей в своем сознании. Хочется закричать от отвращения, выкинуть чужой разум из головы. Но Гермиона терпит. Нельзя сопротивляться Волан-де-Морту, это слишком опасно. Если он хочет исследовать ее память — надо терпеть. Сейчас она ничего не скрывает, у нее нет никаких сведений, которых бы он не знал. Тонкие губы Темного Лорда складываются в усмешку. — А вы неплохо сдружились. Я знал, что из вашего брака выйдет толк. — Гермионе кажется, что Волан-де-Морт радуется очередному удачному эксперименту. Это пугает. Как можно так относиться к живым людям? — Слушайся жену почаще, Люциус, она хитрее тебя. Гермионе кажется, что в голосе их Хозяина проскальзывает уважение, но она боится поверить в это. Не может она быть хитрее Люциуса, он намного старше, опытнее, умнее нее. Сейчас у него не лучшие времена, но все это временно. Они с этим справятся, переживут. У Малфоя в любом случае больше шансов на положение в этом обществе, чем у нее. — Ты неправильно рассуждаешь, — качает головой Волан-де-Морт. — Не надо сравнивать, надо ставить перед собой цель и идти к ней. Гермиона вздрагивает. Он читает ее мысли, не только исследует память! Надо учиться окклюменции, это здесь просто жизненно необходимый навык. — А вот это уже правильная мысль, — потешается над ней Темный Лорд. Люциус переводит глаза с одного на другого, не понимая, что происходит. Гермионе его жаль. Стоять на коленях при его гордости… — Я позвал тебя, чтобы усилить наказание твоему мужу. Если он не понял с первого раза, то теперь, думаю, поймет. Его жизнь ничего не стоит, он должен благодарить уже за то, что не убит, а не просить чего-то. Круцио! Гермиона видит, как падает на ковер Люциус, как он извивается от боли, как срывается с губ первый стон. Невозможно не кричать от такой пытки, каким бы сильным ты ни был. Хочется помочь ему, но нечем. Гермионе остается только стоять и смотреть, сдерживая беззвучные рыдания. Среди чужих, враждебных людей этот человек успел стать своим. Да, им нелегко вместе, у них совершенно разные взгляды на жизнь и множество разногласий. И все-таки они как-то сосуществуют на маленькой площади общей спальни, даже общаются и больше не стремятся перегрызть друг другу глотки. Гермиона вспоминает слова Адаминны о том, что в этом обществе совершенно другие представления о хорошем и плохом, и чтобы играть здесь по правилам, нужно подавить в себе все человеческое. Она поднимает глаза на замершую на чужом портрете свекровь. Это ли она имела в виду? Безразличие даже в такой момент? Можно ли это одобрить? Адаминна выглядит подавленной. Ей очень жаль сына, но она ничем не может ему помочь. Когда Гермиона встречает ее взгляд, в нем стоит боль и сожаление. Может, это она посоветовала ему пойти и попросить волшебную палочку? Это вполне возможно. И все-таки ее свекровь выглядит строгой и сдержанной, она вполне принимает такой способ наказания. Нет, такой Гермиона становиться не хочет. Она падает на ковер рядом с Люциусом, пытается поймать его руки, которыми он раздирает собственную грудь, пытаясь выцарапать огонь, текущий по венам. Волан-де-Морт смеется, его смех отдается в ушах невыносимым скрежетом. Хочется спрятаться, сбежать. «Круциатус» все еще действует, Люциус красный, почти багровый, дышит с трудом и уже не кричит, а хрипит. Белки глаз покраснели от лопнувших сосудов, вены на шее натянулись. Гермионе страшно за него. — Остановитесь! Вы его убиваете! — кричит она, но Темный Лорд лишь хохочет. Гермиона чувствует опаляющий огонь ненависти к нему. Такая беспримерная жестокость! Совершенно излишняя. Ведь Люциус ничем ему не навредил, можно было просто сказать ему «нет» и дело с концом. Но здесь так не принято. Это черствые, злые люди. Неважно, какие идеи они отстаивают, почти в любых убеждениях можно найти рациональное зерно, но принципиальны методы. Никакие идеалы не стоят такой варварской жестокости. Ничто, полученное через такую боль, не будет иметь цены. Гермионе противен Волан-де-Морт, стоящий рядом. Даже сдержанная Адаминна сейчас вызывает лишь негодование. Люциус начинает кашлять кровью на белую рубашку, его тело помимо «Круциатуса» корежат судороги. Гермионе жутко. Какой извращенный способ убийства! — Вы садист! Это чудовищно! Гермиона уже не думает о своем положении, о том, какой опасности подвергает себя. Все ее существо разрывается от такого издевательства. И наконец все кончается. Малфой замирает на ковре. Гермиона тут же протягивает руку к его шее и нащупывает пульс. И, о чудо, он есть, пусть и слабый. — Не бойся, он жив, и я отдаю его тебе, — говорит Волан-де-Морт теперь уже почти мягко. — Это было необходимо, чтобы он запомнил урок. Мои слуги уже почти выработали иммунитет к пыткам, поэтому приходится с каждым разом доводить их до все худшего и худшего состояния. Ты же понимаешь, что Люциус не заслужил еще палочку. Гермиону трясет от истерики, но она старается говорить внятно. — Вы же чуть его не убили! — Не убил же. Я всегда чувствую грань. Да и теперь у тебя есть шанс его выходить. Тогда он будет тебе благодарен, и ты получишь в его лице самого преданного сторонника, которого могла пожелать. Это звучит так цинично, что Гермиону передергивает. Ей сделали подарок, но настолько ужасный, что она не хочет его принимать. А выбора нет, ведь бросить Люциуса сейчас просто невозможно. — А если он возненавидит меня за то, что я была свидетельницей его слабости? — Поверь мне, он не сочтет это слабостью, ведь это было наказанием от меня. Ты видела его в состоянии намного худшем, когда он сам осознавал собственную ничтожность, и никто кроме него не был в ней виноват. Однако же, он принял тебя в круг доверенных лиц. Не по своей воле, конечно, вынужденно, но принял. — Зачем вы так упорно сталкиваете нас вместе? — осмеливается спросить Гермиона. — Ты должна сама это понять, — усмехается Волан-де-Морт и выходит. Ей не по себе от этой ухмылки, но размышлять сейчас некогда. — Диди! — громко зовет Гермиона, зная, что домовик ее услышит, ведь став миссис Малфой, она стала и его хозяйкой. — Да, госпожа, — с подобострастным поклоном появляется заплаканный эльф. Он любит Гермиону, она это знает. Хозяева никогда не баловали его ни вниманием, ни заботой, а новая хозяйка помнит свои идеи об освобождении домовиков, поэтому старается быть как можно добрее по отношению к маленькому слуге. Он это ценит. — Отнеси, пожалуйста, хозяина в нашу спальню, — просит Гермиона. И Диди, все еще хлюпая носом, переносит их обоих. Он очень боится за хозяина Люциуса, его жизнь. Ведь эльфы преданы роду волшебников, их неудачи часто воспринимают как собственные. Всю следующую неделю Гермиона не появляется в лаборатории у Снейпа, она самоотверженно ухаживает за мужем. Неважно, что ее заставили выйти за него замуж, они супруги и принесли клятвы самой магии. Да и кто поможет ему, если не Гермиона? У него же никого нет! Драко даже не зашел к ним, хотя точно знает о случившемся. На картине в голубой спальне постоянно дежурит Адаминна Малфой. Она помогает советом, страдая от того, что не может сама ухаживать за сыном. Порой Гермиона посылает Диди к Снейпу за зельями, и зельевар всегда предоставляет ей требуемое или быстро готовит нужное. Он не злорадствует и не задает вопросов, за что Гермиона безмерно ему благодарна. Она сама почти не спит, мало ест, и то только тогда, когда верный Диди сунет ей тарелку под нос. С каким-то болезненным рвением она выхаживает Люциуса, словно сама виновата в случившемся. Ведь если б не его самонадеянность, все было бы хорошо. Одновременно с заботами о муже Гермиона много размышляет. В душе ее растет стойкий протест против всего происходящего. Неслыханная жестокость, игры с человеческими жизнями — она не может этого одобрить, не может принять. Ей с детства прививали совершенно иные ценности. Гермиона отчетливо понимает, что никогда не сможет подстроиться под устои чистокровного магического общества. А значит, ее ждет смерть. Рано или поздно ее убьют за провинность или просто из прихоти. Все, что было свято для самой Гермионы, ее семьи, ее друзей, Дамблдора и МакГонагалл, которые были для нее непререкаемыми авторитетами, здесь не играет роли. Среди Пожирателей Смерти живет совсем другой кодекс чести, извращенный, по ее мнению. Но делиться с кем-то своими мыслями Гермиона пока боится. Тем более что никакого четкого плана действий у нее в голове пока нет. Спустя неделю Малфой впервые приходит в себя. Его лицо землисто-серого цвета, глаза ввалились. Он очень слаб и все же жив. Теперь ясно, что выздоровление вполне реально, и Гермиону это радует. Она облегченно вздыхает, видя его открытые глаза. — Все будет хорошо, — тихо говорит она. — Мы справимся. Он еще слишком слаб, чтобы ответить, но его глаза светятся благодарностью, какой Гермиона раньше не знала. Видимо, Темный Лорд был прав. На следующий день Гермиона уже привычно обтирает его с утра влажной губкой, расчесывает ему мягкие волосы. Она старается не думать о том, что теперь он осознает все ее действия. Когда утренний туалет окончен, Диди открывает окно в сад. Разгар лета, на улице тепло и солнышко. В спальню доносится пение птиц, устроившихся в густых зарослях шиповника. Просто идиллическая картина, если забыть о том, в каком ужасном положении они находятся. — Спасибо тебе за все, — слышит Гермиона хриплый голос. Она улыбается и осторожно поправляет Люциусу одеяло. — Тебе не дует из окна? — Нет, наоборот, приятно подышать воздухом, — он тоже пытается улыбнуться, но получается только болезненная гримаса. — Я рада, что ты пришел в себя и теперь можешь говорить, — признается Гермиона. Она и правда рада, без него ей было одиноко, все-таки Диди с его вечным подобострастием — не лучший собеседник, а больше ей не с кем здесь общаться. — Правда? — Люциус кажется удивленным. Гермиона лишь кивает и отходит к окну, чтобы поправить штору. За эту неделю Малфой стал ей почти родным. Сложно не проникнуться к человеку, который так беспомощен, зависим от тебя. Но это плохое чувство, именно о нем говорил Волан-де-Морт. Гермиона не хочет воспринимать Люциуса как более слабого. Он должен быть сильным и уверенным как скала. Тогда им обоим будет намного проще. — Ты осуждаешь меня? — вновь заговаривает Малфой. Она оборачивается к нему от окна. Его взгляд полон невысказанных сомнений. — Нет, потому что понимаю, почему ты так поступил, — просто отвечает Гермиона. Она возвращается и садится в кресло у кровати. — Тебе тяжело в таком положении, я понимаю. Я-то пленница, мне не имело смысла ждать чего-то иного, мое положение даже лучше, чем можно было рассчитывать. А ты среди своих и раньше имел большую власть. Все это несправедливо по отношению к тебе. Но ты поспешил… — Да, поспешил... — эхом отзывается Малфой. По его лицу проходит тень разочарования. Гермиона осторожно пожимает его ладонь, лежащую на одеяле. Чем она может помочь кроме заботы? У нее нет такого влияния, которое могло бы вернуть ему прежнее положение. Только прихоть Волан-де-Морта в силах карать и миловать. Все они здесь зависят только от его желаний. Это ужасно, но так и есть. — Давай я лучше почитаю тебе что-нибудь, — старается отвлечь мужа Гермиона. — Хочешь «Ежедневный пророк»? Хотя в нем теперь нет ни слова правды, все поют дифирамбы Темному Лорду. Хотя, наверно, журналисты никогда не писали по существу, им всегда кто-то платит. Может, лучше мемуары Фрайдика Однорукого? Ты их не дочитал же, верно? Тут и уголок загнут… Гермиона начинает читать, а Люциус тихо лежит и наблюдает за ней, ее мимикой, манерой то и дело поправлять непослушные волосы, умением разыгрывать интонации персонажей книги… Он обращает внимание, что воротничок ее блузки лежит чуть неровно, что на левом запястье болтается простенький серебряный браслетик, а на скулах веснушки, яркие на бледной, незагорелой коже. Совсем еще девочка, девочка, прошедшая войну.