Правила игры

Когда Гермиона просыпается, Люциуса уже нет в спальне. И куда, позвольте спросить, его унесло в такую рань? Тем более после пьяной ночи! Конечно, чистокровный маг с волшебной палочкой вполне в состоянии снять собственное похмелье, но все же… Гермионе хотелось бы услышать объяснение его вчерашней грубости и появлению под утро в непотребном виде. Однако ее оставили ни с чем. Малфой явно не желает объясняться. Сама Гермиона тоже выглядит совсем неважно после вчерашней истерики. Сегодня она уже спокойнее смотрит на ситуацию. Да, кто-то из ее друзей жив и сопротивляется власти Волан-де-Морта. Да, она хочет к ним присоединиться. Но пороть горячку не стоит, это может быть слишком опасно. Надо сначала все обдумать, а уж потом кидаться в омут с головой. Зеркало над трюмо уже привычно ворчит о «вороньем гнезде» на голове, синяках под глазами и прочих несовершенствах Гермиониной внешности. Конечно, старинному предмету мебели лучше известны все нюансы аристократической красоты, но уж очень хочется запустить в него домашней туфлей, чтобы замолчало. В тот момент, когда Гермиона уже заканчивает завязывать узел на голове, на картине, изображающей туман над оврагом, появляется Адаминна Малфой. Выглядит она крайне недовольной, значит, все еще сердится. — Доброе утро, миссис Малфой, — голос свекрови звучит сухо и строго официально. Гермиона оборачивается к ней от зеркала и широко улыбается. Ей хочется показать Адаминне, что обижаться не на что, и они по-прежнему могут быть союзницами. — По вашему поручению, я нашла способ связаться с портретом профессора Дамблдора. Он отказался от свидания с вами. Улыбка на лице Гермионы гаснет. Это очень печальная новость. Совет бывшего директора Хогвартса сейчас пришелся бы как нельзя кстати. К тому же портрет Дамблдора может что-то знать о сопротивлении и о том, как его искать. Он мог бы рассказать об этом Гермионе или хотя бы просто успокоить ее совесть. Однако если профессор не хочет, то заставить его невозможно никакими методами. — Спасибо за старания, миссис Малфой. Очень жаль, что профессор Дамблдор не согласился на встречу, — ответ получается достаточно вежливым, ведь свекровь не виновата в заморочках бывшего директора. Адаминна кивает и удаляется, не удостоив Гермиону больше ни словом. Видимо, ее обида сильнее, чем это показалось на первый взгляд. Нужно помириться с покойной миссис Малфой, как только выдастся удобный случай. Идти к Волан-де-Морту и говорить с ним сейчас, когда голова занята мыслями о сопротивленцах, — неразумно. Поэтому Гермиона решает сначала заняться бумагами, оттягивая тем самым аудиенцию у Темного Лорда. Завтрак ей подает Диди прямо в маленьком салоне рядом с голубой спальней. Эта комната могла бы служить приемной для гостей, которые останавливались в этих покоях. Маленький домовик задумчив и тих, что удивляет Гермиону. Ведь обычно эльф не упускает случая поговорить. — Что нового слышно в имении? — спрашивает она, кладя в рот первую ложку овсянки. — Ничего, госпожа, — трясет ушами Диди. — Большинство гостей отправились на задание, в доме тихо. Темный Лорд тоже отбыл с утра. — А где господин Люциус? — спрашивает Гермиона, сама не зная, зачем ей эта информация, ведь первая мириться к мужу она не пойдет. — Господин Люциус отбыл в Гринготтс, госпожа, — снова кланяется домовик. Отучить его от этой привычки Гермионе не под силу. Значит, Люциус не от нее сбежал, а отправился разбираться с финансовыми вопросами. Интересно, насколько дорого ему обходится содержание в имении Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти? И насколько на самом деле богаты Малфои? Ведь теперь Гермиона тоже имеет право хотя бы на часть этих денег, как член семьи. Ей впервые приходит в голову, что, став женой Люциуса, она одновременно стала и очень богатой. Гермиона никогда не была совершенно равнодушна к деньгам. Таких людей очень мало, и все они страдают некоторой долей наивности. Деньги делают жизнь проще, комфортнее и интереснее — этого нельзя не признать. Однако жадной Гермиона тоже не является. Малфоевские миллионы галеонов ее никогда не прельщали. Но вот теперь они стали ее реальностью. Закончив завтрак, Гермиона, как и собиралась, отправляется в библиотеку. Волан-де-Морт взялся за написание идеологически правильных воспоминаний о двух Магических войнах. Историю пишут победители, и главный из победителей нашел время на это нелегкое дело. Темный Лорд умеет произносить речи, после которых все слушавшие готовы ринуться в бой за его идеалы, но книга — это другое. Поэтому править, переписывать начисто, снова править и снова переписывать приходится по нескольку раз. И перепиской занимается, разумеется, Гермиона, как секретарь Волан-де-Морта. Она заканчивает второй свиток, когда в библиотеку входит Антонин Долохов. Все внутри сразу сжимается, слишком свежа память о его издевках, сальных шуточках, «Империусе». Долохов как неприрученный хищник, ему в голову может взбрести все что угодно. В первое мгновение кажется, что Пожиратель Смерти не ожидал увидеть в библиотеке Гермиону, однако через пару мгновений он приходит к какому-то решению. Глаза щурятся, губы собираются в тонкую полоску, на лбу собирается задумчивая складочка. Долохов уверенным шагом направляется к Гермионе, а она сжимается на своем стуле, не зная, что предпринять и кого позвать на помощь. Ведь у нее даже нет волшебной палочки! — Наконец-то мы с тобой вдвоем, грязнокровка! — почти сладко цедит Долохов, и от этого становится совсем жутко. — Я так долго ждал момента, когда мы встретимся один на один, и я смогу с тобой расквитаться! Радость Антонина просачивается сквозь плотную маску бесстрастности. Гермиону бьет дрожь. — Хотите доказать свою силу за счет слабой? — пытается она парировать. — Я не хочу доказывать силу, в ней никто не сомневается. Я хочу проучить тебя, — Долохов гаденько улыбается. Его волшебная палочка пляшет у него между пальцами. Гермиона чувствует, как по виску катится капля пота. В библиотеку заходят очень редко, поэтому спасти ее может только чудо. Долохов приближается, нависает над Гермионой, так что она чувствует запах его тела. Ее мутит. Чувство собственной беспомощности накрывает волнами. «Кто-нибудь! Помогите!» — бьется в голове. — Оглохни, — Долохов обводит палочкой библиотеку, отгораживая ее от остального мира. Теперь на крик Гермионы никто не придет, даже если найдется желающий ее спасти. — Начнем мы с простого, — голос Антонина звучит мечтательно. — Круцио! Кажется, что кто-то дробит кости, выкручивает суставы, пускает по венам раскаленный металл. С диким криком боли Гермиона падает со стула прямо под ноги улыбающемуся Долохову. Хочется выцарапать боль из-под кожи, но это невозможно. Расцарапывая собственное тело, делаешь еще больнее. Боль прекращается так же неожиданно, как и началась. Гермиона лежит на паркетном полу вся красная и не может подняться. Дышит тяжело. Долохов произносит еще какое-то заклинание, которое она не слышит за стуком собственной крови в ушах. По телу ползут жуткие полосы, как от кнута. Ощущения такие, словно их выжигают. Гермиона бьется и кричит, но Долохов безжалостен. — Прекратить! — и боль тут же отступает. Широкими шагами по библиотеке идет Темный Лорд, и черная мантия развивается у него за спиной. Теперь он больше не похож на жуткое земноводное, наоборот, приятный мужчина лет пятидесяти с виду, только с красными радужками и вертикальными зрачками. Долохов подобострастно кланяется. Теперь его очередь дрожать. Гермиона пытается отдышаться и сесть. На ее коже остались жуткие рубцы там, где прошло заклинание мучителя. Она и раньше не считалась красавицей, а теперь ее тело изуродовано. — Я отдавал приказ пытать миссис Малфой? — холодно спрашивает Волан-де-Морт, направляя на Долохова узловатую Бузинную палочку. Его голос больше не похож на шипение змеи, но от этого звучит не менее зловеще. — Нет, милорд, — Антонин склоняется еще ниже. Гермиона находит в себе силы сесть на полу. — Тогда почему ты это делал? Долохов молчит. Ему нечего сказать. Ведь Темный Лорд наказал его за наложенный на Гермиону «Империус». — Никогда не думал, что ты не понимаешь с первого раза. Я разочарован, Антонин. Круцио! И теперь уже сам Пожиратель Смерти падает и корчится на паркете с криком, разрывающим глотку. Гермионе становится жутко. Сразу вспоминается, как Волан-де-Морт пытал Люциуса. Тот чуть не погиб. И сейчас в ее сердце просыпается жалость, хотя сам Долохов пожалеть ее явно не способен. — Прошу, не надо! Он понял! — выкрикивает она голосом, охрипшим от воплей. Волан-де-Морт переводит на нее красный взгляд. Всего мгновение на его лице читается недоумение, а потом он опускает палочку. Антонин замирает. — Убирайся отсюда. И помни, что сегодня от долгой и медленной пытки тебя спасла миссис Малфой, которую ты хотел убить. Темный Лорд знает, что эти слова еще долго будут жечь Долохова, отравлять его ненавистью, потому что мотивов поступка Гермионы он не способен понять. Сам Волан-де-Морт знает о них, хоть никогда и не почувствует того же. Долохов с трудом встает и выходит из библиотеки. Ему тяжело двигаться, но оставаться рядом с Темным Лордом после того, как тот его отпустил, немыслимо. Когда за ним закрывается дверь, Волан-де-Морт снова переводит взгляд на так и сидящую на полу Гермиону. На его лице нет гнева, только интерес. Он словно впервые видит в своей помощнице качества, которые раньше не замечал, которые не способен понять, но, как ни странно, способен оценить. — Почему ты попросила меня его отпустить? — Волан-де-Морт опускается на корточки и протягивает Гермионе руку. Та не сразу понимает, чего от нее хотят, но когда протягивает свою, кожи касается кончик Бузинной палочки. Теплая волна магии прокатывается по всему ее телу, и рубцы от заклинания постепенно начинают исчезать. — Я не хочу, чтобы кого-то пытали, — признается Гермиона. — Это ужасно. Никто этого не заслуживает. — Но ведь Долохов хотел пытать тебя! — Платить злом за зло — только умножать зло, — смущенно улыбается Гермиона, на время забывая, что говорит с «величайшим злодеем современности». — Доброта слишком беззащитна, чтобы долго жить, — вздыхает Волан-де-Морт. Он заканчивает лечение и садится на стул, с которого совсем недавно упала Гермиона. — Добротой не достичь величия, вершин власти. Добротой пользуются другие, более сильные, поэтому она слаба. — Вы правы, но я не могу иначе, — вздыхает Гермиона. Она вспоминает Дамблдора, который своего авторитета достиг именно через доброту и любовь. Однако спорить с Волан-де-Мортом слишком опасно, и потому лучше не приводить этого аргумента. Но окклюменция Гермионы еще не достаточно отработана, поэтому Темный Лорд видит ее мысли и усмехается. — Ты можешь спорить со мной, когда мы одни. Я позволяю. Ведь ты моя ученица, если ты не будешь спорить, я не смогу объяснить тебе некоторые вещи, научить тебя. Это будет большая потеря для нас обоих, — он делает многозначительную паузу и только потом продолжает. А Гермиона все еще сидит на полу, смотрит на него снизу вверх и не понимает, куда делся «величайший злодей современности». — Что касается Дамблдора, то доброта и любовь были лишь прикрытием. Он говорил о них, но что он делал? Они с Гриндевальдом совершали такие эксперименты с магией, на которые даже я решился лишь совсем недавно. Он был тонким манипулятором. Вспомни, что за его идеи погибло не меньше народа, чем за мои. — Они умирали добровольно, — осмеливается сказать Гермиона. — Пожиратели Смерти тоже никогда не действуют под «Империусом», они так же верят в меня, как фениксовцы верили в Дамблдора. Ты читала книги, ты сама теперь понимаешь, что мои принципы основаны не на пустом месте. Можешь обдумать сама. Мы с Дамблдором стоили друг друга. Он был умелым противником. Вот только менее честным, потому что прикрывался красивыми словами о любви и доброте. — Хотите сказать, что Дамблдор лгал нам? — Гермиона шокирована этой мыслью. — Я приведу тебе только самый показательный пример. Гарри Поттер. Почему Дамблдор раз за разом втравливал школьника в смертельно опасную схватку со мной, зная, что рано или поздно я должен буду его убить? Неужели святоша Альбус не мог защитить сироту, а не отправлять его на смерть раз за разом? Ведь юный Поттер мог оказаться куда менее изобретательным. Но Дамблдор растил героя, символ, ничуть не думая о чувствах мальчика, калеча его психику гипертрофированным чувством ответственности за весь мир. Но ведь Гарри не хотел этой ответственности, ему ее навязали. Гермиона слушает и с ужасом понимает, что Волан-де-Морт прав. Ее кумир рушится с пьедестала. На месте в душе, где раньше сиял непререкаемый авторитет директора, теперь зияет пустота. — Он мог спасти Поттеров? Долгопупсов? — в ужасе шепчет Гермиона, боясь услышать ответ. — Разумеется, мог. Он мог выйти и сразиться со мной сам. Возможно, я проиграл бы эту дуэль, но никогда бы от нее не отказался. Вот только Дамблдор не хотел прекращения войны, она спасала его от скуки. — Это же чудовищно! — Все великие политики — чудовища. Иначе просто невозможно управлять людьми. Когда отправляешь соратников на смерть — это калечит душу. И после нескольких раз перестаешь чувствовать, перестаешь видеть в людях людей, только средство достижения цели. — Вы прошли через это? — Конечно. И Дамблдор прошел. И Гриндевальд. Это залог власти. За нее всегда надо платить. Только те, кто способны заплатить страшную цену, достойны управлять судьбами. — Неужели вы больше не видите в людях людей? — теперь Гермиона понимает, почему он так легко опускается до пыток. Если видеть не человека, а лишь марионетку, очень легко произнести «Круцио». — В некоторых — вижу, но не во всех, нельзя видеть во всех. Иначе невозможно отпустить их на смерть… — В ком вы видите сейчас? — Гермиона уже не чувствует страха перед ним, только жгучее, всепоглощающее любопытство. Ей впервые кажется, что она понимает этого человека. Он всю жизнь шел к власти, видел в людях лишь средство достижения цели, и вот теперь он на вершине могущества. Но дает ли ему это счастье? — Да, я по-своему счастлив, — отвечает на невысказанный вопрос Волан-де-Морт. — Но теперь я понимаю то, о чем говорил Дамблдор. Семья — это важно. У меня никогда не было семьи. Я не знал родителей, не был женат, у меня нет детей. Я отдал всю жизнь на достижение могущества и развитие изучения темных искусств. И я не жалею. Это было важно. Не смог бы я стать обычным семьянином. Это не моя жизнь. Но у меня была Белла, она долго делила со мной мой путь. Она меня боготворила. Я не ценил этого, пока она не погибла. Теперь не хватает ее преданности. Такая откровенность несказанно удивляет Гермиону. Она и представить себе не могла, что может услышать подобное. — В ней я тоже не видел человека. Она выполняла очень опасные поручения и доставляла мне удовольствие. Белла готова была выдержать ради меня что угодно. Но я не ценил ее никогда. Зато видел человека в Рабастане. Он был моим другом много лет. Не боялся меня, понимал, давал советы. Мы с ним прошли вместе огонь и воду. Рабастан был единственным, кого я всегда берёг. Берёг ради себя самого. Он скрашивал мое одиночество среди людей-кукол. Он погиб около года назад. Неудачный магический эксперимент. Даже мстить некому. Какая ирония! — Мне жаль, — произносит Гермиона сочувственно. Ей хотелось бы познакомится с Рабастаном Лестрейнджем, чтобы просто понять, какого человека способен так ценить Волан-де-Морт. — Теперь я вижу человека в тебе, — неожиданно говорит Темный Лорд. — Поэтому не позволю тебя пытать. Ты напоминаешь мне молодую Беллу, Беллу, которую я проглядел и потому потерял. Ты не сдаешься, ты горишь жаждой знать, уметь, пробовать. Ты не пасуешь перед трудностями. И ты веришь, ты умеешь думать, а не подчиняться. Тебя не так-то легко убедить, но, поверив, ты отдаешься со всем пылом. Это очень дорого. Странно, что Дамблдор, который так хорошо разбирался в людях, не приблизил тебя. Поттер был искорежен его воспитанием. Но ты… Ты росла сама, под влиянием самоотверженного поттеровского героизма. И это дало горючую смесь, всю силу которой ты еще не можешь оценить. Возможно, и я еще не до конца ее понял. Но твой талант нельзя растратить понапрасну. Гермиона краснеет и опускает глаза. Она чувствует, что Волан-де-Морт говорит искренне, но не понимает, откуда он все это увидел. Ведь ей самой это ничуть не очевидно. Она не чувствует в себе той силы, о которой говорит Темный Лорд. — В тебе есть то, что мне недоступно. Дамблдор лишь прикрывался добротой и любовью, но не знал их истинной природы. А ты знаешь. Ты умеешь любить, умеешь быть доброй. И это не мешает внутреннему стержню, внутренней силе. Почему, думаешь, Долохов так на тебя взъелся? Он почувствовал, насколько ты сильнее его самого. Возможно, когда-нибудь ты станешь сильнее меня! Я научу тебя, чтобы ты стала сильнее. Гермиона по-прежнему сидит на полу. В окна библиотеки струится яркий солнечный свет, но она смотрит только в красные глаза Волан-де-Морта, словно загипнотизированная. Этот разговор переворачивает весь ее мир, все мировоззрение. Она готова идти за ним. Возможно, когда-то точно так же была очарована Беллатриса Лестрейндж, всю жизнь потом она была его тенью, жила для него, но он не увидел в ней человека, лишь средство достижения цели. И пусть теперь Волан-де-Морт раскаивается в этом, прошлого не воротишь. — Почему именно меня? — ей кажется, что язык еле ворочается во рту, слишком много чувств ее распирает. — В тебе есть потенциал. Есть способности. Твоя сила еще не развилась, но мне интересно посмотреть, что выйдет, когда она достигнет апогея. Это как эксперимент. Волан-де-Морт задумывается на мгновение, прикрыв глаза. — Мне семьдесят два года. Я жил долго, не думая о возрасте, я отдавал всю энергию своему делу. И не жалею. Но будь я моложе, никогда не отдал бы тебя Малфою. Он тебя не заслуживает! Ты была бы моей, и тебе бы я отдал то, что должен был отдать Белле. Волан-де-Морт наклоняется, протягивает руки. Гермиона сидит перед ним как в трансе, а он тянет ее вверх, к себе на колени. Она позволяет ему, даже помогает, не осознавая, как абсурдна это картина. Грязнокровная подружка Гарри Поттера сидит на коленях у «величайшего злодея современности». Теперь это навязанное определение кажется ей ужасно глупым. Темный Лорд несомненно велик, но он не злодей, у него просто своя философия, как была своя философия и у Дамблдора. С точки зрения фениксовцев, он злодей, а с точки зрения Пожирателей Смерти — Дамблдор. Кто прав? Может, все правы и неправы одновременно. Волан-де-Морт целует ее, отвлекая от всех мыслей, мечущихся в голове. Целует по-настоящему, по-взрослому, но в нем нет страсти, как в Люциусе, и он не будит страсти. Видимо, его возрасту уже чужды сильные плотские порывы. Он остыл и больше не загорится. Но и ему хочется нежности, хоть и никогда он не признается в этом. Гермиона тоже целует его. Хотя и не чувствует в этом ничего плотского. Люциус заставлял электричество бежать по венам, а все женское естество трепетать, требуя большего. Темный Лорд этого не может. Или это просто не ее мужчина. Она воспринимает его как учителя, наставника, но не как любовника. — Будь я моложе, ты была бы моей, — говорит Волан-де-Морт, ласково проводя рукой по ее волосам. Но это не чувственная ласка, а почти родственная. ? Но я стар. И я сам выдал тебя замуж. Твой муж не лучший из людей, но он даст тебе все, что тебе нужно. Чистокровное общество примет тебя как миссис Малфой. У тебя будут имя и деньги, всего остального ты сможешь достичь сама, под моим руководством. Гермиона смущенно кивает. Она еще не может осознать всего значения этих слов, но чувствует, что для нее это начало новой жизни. А главное — теперь ее преданность окончательно принадлежит этому лагерю. Больше не хочется бежать. — Роди ребенка. Женщине нужны дети, — говорит Темный Лорд, и ужасно странно слышать это от него. — У Беллы не было детей, и это сделало ее одержимой. Роди ребенка, я помогу тебе, сам воспитаю. И вы будете моими наследниками. Не Люциус, а ты и ваш ребенок или дети. Я не хочу жить вечно. Долго, но не вечно. Когда твой сын вырастет, править будет он, а я позволю себе умереть. — Почему мой ребенок? — Я не могу этого объяснить. Чутье, интуиция, называй, как хочешь. Я просто знаю, что так стоит сделать. Наш с тобой ребенок стал бы величайшим магом всех времен и народов, но ему не суждено родиться. Может, оно и к лучшему? Гермиона не может представить себя в постели с Темным Лордом и потому кивает. Она признает, что любит Люциуса, и потому готова родить от него ребенка. Если Волан-де-Морт примет его, за будущее малыша можно не беспокоиться. — Пора приобрести тебе волшебную палочку. Слишком долго ходишь безоружной, — совсем другим, уже не доверительным тоном, говорит Волан-де-Морт. Гермиона улавливает перемену настроения и слезает с колен. Теперь это неуместно. Она настолько шокирована всем произошедшим, что даже не может искренне порадоваться новой волшебной палочке. Темный Лорд протягивает ей руку. — Идем, нам надо навестить Олливандера, — и они трансгрессируют вместе из библиотеки.