Правила игры

Гермионе надоедает сидеть в четырех стенах и путешествовать только каминной сетью между поместьями Малфоев и Лестрейнджей. Она скучает по Хогвартсу и Лондону, их тайнам и атмосфере. Хочется выбраться наружу и почувствовать себя свободным человеком. Совершенно неважно, что ей рожать через 2 месяца. Все равно хочется активности. Сопротивление, однако, по-прежнему не уничтожено. После убийства Долохова шестого января прошло уже довольно много времени, Пожиратели Смерти утроили бдительность, но сторонники Рона Уизли затаились. За почти месяц не было совершено ни одного нападения! Просто удивительно, особенно если сравнить с количеством террактов до убийства. Гермионе хочется верить, что сопротивленцы сами испугались своей дерзости и притихли, но на это мало надежды. И все-таки очень хочется вырваться. Совершенно очевидно, что Люциус ни за что ее не отпустит, он слишком печется о безопасности, а уйти просто так, самой, никому не сообщив, чревато долгими ссорами и нервами. Гермиона решает предупредить Асторию, той и в голову не придет ее останавливать, а если хватятся, расскажет, куда делать миссис Малфой. ‒ Я собираюсь прогуляться по Косому переулку, хочешь со мной? ‒ как ни в чем не бывало спрашивает Гермиона у невестки, которая вышивает у камина в гостиной на больших напольных пяльцах. ‒ С ума сошла? Там же сопротивление! ‒ округляет светлые глаза Тори. ‒ Сопротивление? В центре Лондона? Под самым носом у Министерства Магии и Темного Лорда? Это смешно! ‒ улыбается Гермиона. Несмотря на начало февраля, погода стоит отличная, и думать о возможных опасностях совершенно не хочется. ‒ А мне не смешно! Я не хочу рисковать собой и своим ребенком, ‒ отрезает Астория. ‒ Но ты, конечно, можешь делать, что тебе вздумается. ‒ Вот и славно, тогда увидимся вечером, ‒ и Гермиона шагает в камин, предвкушая долгожданную прогулку. В «Дырявом котле», куда она перемещается из собственной гостиной, довольно малолюдно, однако не совсем пусто. Старый лысый Том за стойкой читает «Ежедневный пророк». Увидев гостью, он даже крякает от удивления. ‒ Миссис Малфой! Какой сюрприз! Будете что-нибудь? ‒ он готов лебезить, потому что о фаворе Гермионы у Темного Лорда известно всем. ‒ Нет, спасибо, хочу прогуляться, ‒ дружелюбно улыбается миссис Малфой. Да, теперь не поймешь, где искреннее радушие, а где сплошное лицемерие, придется привыкать. Косой переулок уже ожил после войны, почти все лавки работают, хотя у некоторых и сменились хозяева. Волшебники снуют туда-сюда, делая необходимые покупки. На улице достаточно тепло, несмотря на февраль, поэтому даже у Флориана Фортескью есть клиенты. Как же приятно снова вдохнуть тяжелый воздух Лондона, окунуться в городскую суету. Конечно, быть в центре событий, в штабе Темного Лорда очень интересно, но вынужденный домашний арест никому не идет на пользу. Гермиона заглядывает в магазин с ингредиентами для зелий, а потом во «Флориш и Блоттс», где проводит чуть ли не два часа. Даже огромная библиотека Малфоев, в которой, кажется, есть все, не отбила любви к книжному магазину. Тем более что к известной покупательнице выходит сам пожилой мистер Флориш, они долго говорят о книгах и остаются довольны друг другом, так как интересно проводят время, и Гермиона покупает себе несколько томов. Хозяин магазина настолько любезен, что предлагает воспользоваться его личным камином, чтобы Гермиона могла без проблем вернуться домой. Но она отказывается, ей еще хочется пройтись, причем, как ни странно, еще и заглянуть в «Горбин и Бэрк». Мисс Грейнджер никогда бы не опустилась до посещения подобной лавки, но миссис Малфой многое о ней слышала, лично знакома с мистером Горбином, побывавшем у ее мужа и даже у Темного Лорда, и ее жжет интерес познакомиться с редкими темномагическими артефактами, которыми торгуют в лавке. Уже почти стемнело, погода явно портится, поднимается противный ветер с Темзы, поэтому вышедшая из теплого книжного магазина Гермиона зябко ежится и поднимает повыше воротник пальто. Приходит мысль не ходить в Лютный переулок, а вернуться домой, но до ужина еще добрых два часа, а дел совершенно нет. Ноги сами несут в сторону «Горбина и Бэрка». На улице пусто ‒ холодный ветер разогнал всех покупателей. Идти одной по самой оживленной магической улице в Лондоне, да еще и в полутьме неуютно, но Гермиона ругает себя за мнительность. Это беременность так на нее действует, не иначе! И тут… ‒ Остолбеней! ‒ Гермиона как подкошенная рушится на брусчатку Косого переулка, с ужасом думая о том, что ей нужно беречь себя и ребенка. Несколько теней в мгновение ока оказываются рядом с ней. Лиц не видно, фонари освещают их со спин, поэтому лишь очерчивают контуры фигур. ‒ Скорее! ‒ Иди сюда, Гермиона, скоро все будет в порядке! ‒ ужас накатывает ледяной волной, потому что последний голос она узнает, это Рон Уизли. К ней тянется рука. Рубашка задралась, и на предплечье можно различить очертания взмывающего ввысь феникса. Еще мгновение, и обездвиженную Гермиону затягивает в воронку парной трансгрессии. Ее сумка с книгами остается лежать на тротуаре, а в ней и волшебная палочка из вишни. Вся операция не заняла и минуты. Перемещение стягивает живот. Это так вредно! Беременные не трансгрессируют! Но никому кроме самой Гермионы нет до этого дела. Скоро все заканчивается. Весь небольшой отряд оказывается в чистом поле, продуваемом всеми ветрами. Отчетливо пахнет морем. Моросит мелкий холодный дождь, значит, они далеко от Лондона. Но где именно? Гермиона чувствует рядом с собой сопение Рона, который ее трансгрессировал, а затем резкую боль в руке. Он до крови рассек ей ладонь. Почти сразу проходит действие заклинания, теперь можно двигаться, но бежать нет никакого смысла. Гермиона понимает, что ее притащили в таинственное убежище Сопротивления, если она узнает, где оно находится, Темный Лорд будет ей очень благодарен. Рон заставляет ее вытянуть руку и приложить ее, казалось бы, к воздуху, а на самом деле ‒ к защитному барьеру. Магия втягивает кровь с хлюпающим звуком, запоминая ее. Теперь можно пройти. Шаг вперед, и пейзаж резко меняется. Гермиона видит развалины старинного замка среди деревьев и чуть в стороне несколько холмиков с крестами, видимо, могил. Заметив, куда смотрит Гермиона, Рон подает голос: ‒ Там мы похоронили раненных в битве за Хогвартс, но не выживших, и сейчас хороним тех, кто погибает в стычках с Пожирателями, чьи тела нам удается вытащить. Там лежит профессор МакГонагалл. Склизкий колючий ком подкатывает к горлу Гермионы. Она не знала, что ее любимая декан мертва, думать об этом неприятно. Гордая, несгибаемая МакГонагалл погибла за дело Сопротивления и похоронена здесь, рядом с этими руинами. А сама Гермиона сражается по другую сторону баррикад. В этом есть что-то неправильное, неестественное. Осознание собственного предательства накатывает снова. Казалось, что чувство вины осталось в прошлом, и теперь есть только миссис Малфой, верная своей семье и Темному Лорду, но оказывается, где-то в самой глубине подсознания все еще живет маленькая мисс Грейнджер, верившая в чудеса и доброту профессора Дамблдора, и эта наивная девчонка порой подает голос. Гермиону ведут дальше, к развалинам. Она оказывается в огромном зале, над которым сумели возвести какую-никакую крышу. Посередине горит огромный костер. Здесь множество людей, знакомых и незнакомых, и все они с опаской смотрят на Гермиону с ее огромным животом. Она старается не встречаться ни с кем взглядами. Ей страшно. Казалось бы давно знакомые люди теперь кажутся совершенно чужими, и Гермиона гораздо охотнее увидела бы сейчас Руквуда с Трэверсом или даже покойного Долохова. ‒ У нас получилось, но думаю, для приветствий еще рановато, дайте ей прийти в себя, ‒ в полной тишине объявляет Рон. Голос его звучит теперь низко и хрипловато. Прошло меньше года с того момента, как они виделись в последний раз, но как же все изменилось! Рон подталкивает Гермиону к маленькой лестнице в подвал. Теперь они одни, очевидно, что никто не ждет подвоха. Интересно, не останься ее волшебная палочка в сумке, подняла бы она руку на этих людей? Они входят в крохотную подвальную комнату. Здесь тепло и сухо, пылает очаг. Тесно. Из мебели только небольшая кровать и стул, заваленный одеждой. ‒ Не хоромы, конечно, понимаю, что последнее время ты жила совсем в других условиях, но зато теперь ты с нами! Гермиона слышит в голосе Рона искреннюю радость. Она опускается на кровать, потому что поясницу уже ломит от долгого напряжения, и внимательно рассматривает старого друга. Он все еще долговязый и нескладный, каким и запомнился, волосы такие же огненно-рыжие, и множество веснушек на лице. Но щеку располосовал безобразный рваный шрам, губы превратились в сжатую полоску, а глаза заледенели. Добрый, веселый и не очень умный Рон Уизли, которого Гермиона знала в школе, никогда не смотрел так. Холод, решительность, расчетливость и ненависть ‒ вот что живет теперь в его взгляде. Становится страшно. ‒ Ты изменилась, стала еще красивее, чем я помню! ‒ Рон улыбается, но глаза остаются такими же страшными. Интересно, он умеет теперь расслабляться? Искренне радоваться? ‒ Ты тоже изменился, ‒ заставляет выдавить себя Гермиона. Ей ужасно жаль эту сломанную жизнь. Они там, по другую сторону баррикад, тоже ожесточаются, твердеют, но все-таки живут и видят в мире что-то помимо войны. А Рон ‒ нет. Он исковеркал себя в угоду своей борьбе, своей мести, превратился в бездушную машину для сопротивления Темному Лорду. Вот в чем беда. Повелитель не может справиться с ними, потому что они этим живут и другого не видят! Гермионе становится жутко. Перед ней стоит совершенно чужой ей человек, незнакомый. Она боится его. Хочется закрыть глаза, а открыв, увидеть привычные стены спальни и родную улыбку Люциуса. ‒ Я так рад, что мы наконец-то смогли тебя спасти! Прости, что шли к этому так долго. Но мы старались, правда. И вот теперь ты снова с нами! ‒ Рон оправдывается перед ней за задержку. Неужели Ричард Кребб не успел рассказать ему, что она переметнулась на другую сторону? Гермиона смотрит на Рона ничего не понимающим взглядом. Ей кажется, что он сумасшедший. Живет иллюзиями. Бредит наяву. ‒ Кребб не сказал тебе? ‒ слова с трудом продираются сквозь внезапно пересохшую гортань. ‒ Сказал, он был здесь, прежде чем я отослал его на квартиру, где его убили. Но я не виню тебя в его смерти, ты не могла поступить иначе. Ты должна была защищаться! Одна, в стане врагов. Бедная! Даже представить страшно, каково тебе пришлось! Рон садится рядом и порывисто обнимает Гермиону. Ей неприятны его объятия. Он убил Долохова! И пусть Долохов пытал саму миссис Малфой, но он был из ближнего круга Темного Лорда, а Рон его убил. Гермиона напрягается и старается высвободиться из объятий. ‒ Прости, я понимаю, тебе тяжело пришлось, тебя насиловали. Я дам тебе время, столько, сколько нужно. Дам тебе прийти в себя. Пожалуйста, не волнуйся. Ты теперь со своими, тебе больше ничто не грозит. И мы ни в чем тебя не виним. Гермиона ежится еще сильнее. У нее не хватает сил открыть рот и разубедить Рона. Накатывает страшная усталость. Она тяжело моргает. ‒ Дорогая, ты устала! Конечно, такое потрясение! Ложись здесь, тебе тут будет удобно, и никто не потревожит. Располагайся, я принесу тебе поесть. Все позади, теперь ты дома! Гермиона снимает пальто и сапоги и ложится на кровать. От волнения кружится голова. Ее же уже должны были хватиться? Какая она глупая, что отправилась одна в Косой переулок! И почему только она вечно лезет в авантюры, не думая о последствиях? Теперь опять попала в передрягу, причем исключительно по собственной глупости. ‒ Я запру тебя, чтоб никто не тревожил. А то знаю я наших, они страшно любопытные, захотят тебя повидать, все страшно соскучились! Особенно мама и Джинни. Но это терпит. Сначала тебе надо отдохнуть и прийти в себя. Подожди немного, я принесу тебе еду. Рон выходит и запирает за собой дверь. Но когда он возвращается с миской жаркого, Гермиона крепко спит в одежде на его кровати. Она слишком измучена нервным потрясением. Рон решает за благо не будить ее. Все разговоры подождут до завтра. А пока он впервые за много месяцев может позволить себе быть счастливым, рассматривая знакомые и незнакомые одновременно черты изменившейся Гермионы.

* * *

‒ Милорд, это ее сумка, в ней книги и волшебная палочка! ‒ голос Трэверса долетает до Малфоя, сидящего в жестком неудобном кресле в хозяйском кабинете поместья Лестрейнджей, словно сквозь вату. ‒ Спасибо. Что говорят магические следы? ‒ голос Волан-де-Морта сух и деловит. Но за маской скрывается целый пожар гнева, и Люциус это прекрасно знает. ‒ Миссис Малфой не колдовала. Но мы засекли магический след Рона Уизли, ‒ рапортует Трэверс. Сердце Люциуса болезненно сжимается. Не колдовала? Просто не успела достать палочку или ушла добровольно? ‒ Еще что-нибудь? ‒ Никаких улик, продолжаем работать в штатном режиме. ‒ Работайте быстрее! Вы должны найти мне миссис Малфой живой! ‒ рявкает Повелитель, и Трэверс весь сжимается, чтобы казаться меньше и незаметнее. ‒ Вон отсюда! Трэверса как ветром сдувает. Темный Лорд переводит красный взгляд, пышащий настоящей яростью, на Люциуса. Тот вжимается в свое жесткое кресло. Волан-де-Морт в гневе совершенно непредсказуем. ‒ Как она вообще оказалась в Косом переулке? ‒ шипит Повелитель. ‒ Кто ее отпустил туда одну? Ты идиот? Ты не понимаешь, что она самая желанная мишень Сопротивления? Что она нужна нам живой для укрепления нашей власти? Люциус прекрасно понимает, что Волан-де-Морту плевать на укрепление власти, он сможет сделать это силой и без Гермионы, но для него это личная потеря, как и для самого Малфоя. Но от этого понимания не легче, потому что ярость Темного Лорда сейчас обрушится на него. Она его жена, и следить за ней было его обязанностью, а он не уследил. ‒ Она не спросила меня, милорд. Я ни за что не отпустил бы ее! Но она ушла сама, предупредив только Асторию. Мы же не держали ее под замком! ‒ Почему ты не уследил?! ‒ Милорд… ‒ Люциус не знает, что сказать в свое оправдание, настолько абсурден упрек. Они ведь уже давно не следят за Гермионой, она одна из них. Никому, в том числе и Люциусу, в голову не могло прийти, что ее надо контролировать. ‒ Круцио! ‒ Малфой рушится на холодный каменный пол и корчится от боли. Он воет как подстреленный волк и чувствует на языке металлический привкус крови из прокушенной губы. Люциус страдает и в то же время рад этим страданиям. Они притупляют жестокую душевную муку от страха за жену. Возможно, он уже потерял ее, возможно, больше никогда не увидит… Сопротивленцы могли убить ее! А самое страшное, что она ведь раньше собиралась сбежать к ним и даже говорила ему об этом! Неужели Гермиона все-таки осуществила свой план? Дождалась, пока ей начали полностью доверять, и сбежала! Но тогда почему бросила волшебную палочку? Боялась, что Волан-де-Морт успел сделать слепок и сможет отследить магию? Правильно, конечно, боялась. Умная девочка. Очень умная и очень храбрая. И от этого еще больнее ее терять. Боль заканчивается внезапно. Малфой лежит, чувствуя щекой холодный камень пола, и тяжело дышит. ‒ Убирайся, Люциус! Видеть тебя не хочу! Он встает и уходит через камин. Ему и самому хочется убраться подальше от красных всепроникающих глаз Темного Лорда. Даже сейчас Люциуса гложет ревность. Ведь Повелитель страдает от потери Гермионы не меньше самого Малфоя. В спальне темно и пусто. Холодная заправленная кровать. Люциус призывает из кабинета бутылку огневиски и стакан. Пьет, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Хочется напиться, но мозг остается болезненно ясным. Как страшно осознавать, что он снова один. Когда погибла Нарцисса, Люциусу казалось, что вокруг ад кромешный. Да, он изменял жене и не раз, ему хотелось разнообразия, огня страсти, острых ощущений, а Цисси была спокойной и холодной, аристократка во всем, даже в постели. Темпераментному Люциусу этого всегда не хватало. Но он ее любил, как верную подругу, родного человека, мать своего сына, понимающего слушателя. Без Цисси душа тосковала и ныла. Но Гермиона сумела растопить сердце, впустить в грудь новые чувства, новые помыслы. И снова захотелось жить, стремиться к лучшему, совершать невозможное. Ведь Люциус Малфой не промах! Он многое может! А что теперь? Пустая холодная постель! Гермиона не такая дурочка, чтоб не понимать опасности. Она, конечно, нашла какой-то способ связаться со старыми друзьями и ушла к ним. Может, все ее слова, все ласки были ложью? А на самом деле Гермиона любила только своего Уизли? Этого чудовищного маньяка? Эти мысли отдаются жуткой болью в сердце, перед которой меркнет даже «Круциатус» Волан-де-Морта. Ничто не может быть страшнее для человека, чем его собственные мысли, кромсающие изнутри. Никто не сделает нам больнее, чем мы сами. Люциус пьет почти до утра, пока не засыпает прямо во одежде на той стороне кровати, которую обычно занимала Гермиона. Слишком больно осознавать, что храбрая, дерзкая девочка с Гриффиндора, которая сумела пробраться ему в сердце и свернуться там нежным пушистым котенком, могла вонзить в спину острый нож предательства, бросив его. Малфой стремится найти оправдание Гермионе и не может. Он полюбил, плюнув на все принципы, которые ему вбивали в голову с самого детства, а его бросили, растоптали как ненужную игрушку. Сон спасает от пытки мыслями, но и он тревожен и изменчив, подбрасывает видения, танцующие где-то на краю сознания, неуловимые, неприятные, болезненные и манящие одновременно. А вот Астория Малфой, легко отпустившая Гермиону в Косой переулок, спит в своей спальне совершенно спокойно, положив светлую головку на грудь любимому мужу.