Твоё имя

      Последний короткий луч бегло скользнул по хмурым верхушкам деревьев и, виляя, скрылся за алеющей чертой. Сквозь пепельное кружево небес стали робко проглядывать первые крошечные звезды; озеро, еще несколько минут назад так беспокойно и исступленно полыхавшее и красневшее, теперь было мертвенно темно, молчаливо и устало; глыба мрачно и угрюмо синела и бросала ледяные тени на водную, ровную, точно зеркальную, гладь. Начинало ощутимо холодать. Повеяло ночной свежестью. Где-то в глубине леса что-то громко всполохнулось и опять затихло — замерло.       Ал сидел на песчаном зыбком берегу, обхватив руками подобранные колени и грустно уткнувшись в них носом; липкие пряди мокрых волос темным золотом спускались ему на глаза, с них крупно и змеисто струилась вода — по лицу, по шее, под воротник рубашки — по согнутой в колесо спине и опустошенно вздымающейся утомленной груди. Весь этот немой и так внезапно посеревший и померкнувший пейзаж до сих пор носил для него явственный и глубокий отпечаток их с Иваном связи. Америка изредка со смутной тоской косил глаза на неподвижно лежавшего подле него Россию, также уже одетого, но все еще вздрагивавшего мелкой зябкой дрожью и непонятно заломившего над головой руки. Ал украдкой, через плечо, ловил его влажный, неморгающий и устремленный в скоро чернеющую высь взгляд, замечал, как, едва уловимо и точно сдерживая смешок, прыгают острые уголки его посинелых треснувших губ, как сквозь плотно сжатые зубы неровно и сипло выталкивается из груди его горячее дыхание. Джонс ломал себе голову в тщетных попытках отгадать, о чем же думает его соулмейт, и страшная тоска с каждой минутой все сильнее и больнее теснила ему сердце; кожа его до сих пор отчетливо помнила чужие жадные прикосновения, перед взором его вновь и вновь сверкали помутневшие от желания, лукаво подманивающие и поддразнивающие глаза Ивана, и лицо Ала при воспоминании об этом точно огонь начинал лизать, а во рту — вязко сохла слюна. Еще слышались слабые и неясные отголоски натянутой до предела и вдруг лопнувшей нити. Но слышит, чувствует ли эти отголоски Брагинский? Должно быть, что слышит.       Так молчали они довольно долго, пока окончательно не стемнело и над их головами полноправной хозяйкой ночи не засеребрилась луна. Тогда Альфред тяжело вздохнул, пошевелился на своем месте и, чуть наклонив к плечу голову, пытливо и уже в открытую посмотрел на Брагинского. Тот подметил жест Ала, однако виду не подал и остался безответен.       — Хочешь расскажу, почему ты тогда оказался в квартире Дейва и почему ты теперь здесь, со мной? — звенящим и пересыпающимся полушепотом проговорил Джонс и с любопытством пригляделся к Ивану повнимательнее: как-то он отреагирует.       Брагинский мимолетно и отрешенно усмехнулся, но все-таки приподнялся и сел, оперевшись сзади руками о мягкий остывающий песок. Он болезненно поморщился от своих движений, взор его неохотно устремился на Альфреда, но прямо в глаза он не глядел, а смотрел ниже, на чужие губы, на шею и даже как-то сквозь них; Иван, видимо, боролся с усталостью и с усилием раздирал упрямо слипающиеся веки.       — Ну говори, — как можно безразличнее ответил он наконец.       Ал прищурил на него свои светлые глаза.       — Не хочешь — я вижу. — Вдруг хитро улыбнулся он.       Брагинский злобно на него зыркнул.       — Не раздражай меня, Альфред. Ты ведь не в том положении. Неужели сам не понимаешь? — лениво и тихо проговорил Иван, и усмешка его, вмиг сделавшаяся злой и живой, расползлась еще шире.       Джонс удивленно вскинул брови. У него закралось подозрение, что Брагинский уже давно обо всем догадался, а теперь только из одной своей прихоти мучает его, Ала. Америка судорожно сглотнул.       — Если расскажу, не рассмеешься? — несмело спросил он, пытаясь пересечься взглядом со взглядом России.       — Посмотрим, — небрежно протянул Иван, поводя плечами.       Альфред помолчал с минуту. Ночная чернь роняла на его молодое красивое лицо тяжелые холодные тени, что придавало ему вид крайнего напряжения и сосредоточения. Он, кажется, подыскивал более подходящие для такого случая слова, но, не подыскав наконец ничего, плюнул и без всяких обиняков, негромко и с расстановкой прошептал:       — Потому что я был тогда у тебя и видел имя твоего соулмейта. Для того и приходил.       Иван вдруг поймал своими глазами — чужие, и едкое насмешливое выражение медленно сползло с его побледневшего лица; губы дрогнули, но ничего не произнесли и так и застыли небрежно полураскрытыми. Ал не испугался и не смутился взгляда Брагинского, и выдержал его с достоинством: Иван отвернулся первым.       Альфред продолжал:       — И знаешь, чье имя я увидел у тебя?       Россия побелел еще мучительнее и отворотил голову почти до хруста. «Нет, он не хочет знать, по крайней мере, не хочет, чтобы я это сказал, ведь тогда всё будет кончено. Не думал, видно, что я решусь», — злорадно и победоносно пронеслось в уме Ала.       Брагинский не отвечал. Комочки желваков под его белой тонкой кожей беспокойно задвигались. Джонс придвинулся ближе и над самым ухом Ивана — сладко выдохнул:       — Моё. — Криво улыбнулся.       Брагинский томительно долго сжимал и кусал губы, ресницы его мелко подрагивали; за спиной — пальцы машинально и бездумно загребали и пропускали сквозь себя пригорошнями текучий песок.       Вдруг — к щекам его стремительно прилила краска, Брагинский совершенно неожиданно прыснул и нервно, металлически расхохотался. Альфред опешил и очень нахмурился.       — Какой ты нелепый, Альфред. Даже в этом — нелепый до последней черты, — со смехом и через силу выдал Иван.       — В чем «в этом»? — с недоумением и досадой вскинулся Ал.       — Решил узнать имя соулмейта — и теперь сидишь, холодный и голодный, в лесу. Да еще и… — Брагинский задыхался. — Соулмейтом этим оказался я.       Америка поглядел несколько минут на исступленное веселье России и сам мягко заулыбался, рассмеялся — и вправду, звучало смешно и глупо.       — Так что скажешь? — неловко спросил Ал, когда Иван поутих.       — Ммм… Это как-то неправильно и некрасиво выходит. — Брагинский торопливо облизал сухие губы. — К тому же, всем очень, очень не понравится, если узнают. Да и нам обоим может повредить.       — Так это «да» или «нет»? — Ал нетерпеливо заглянул ему в лицо.       Россия часто заморгал на него, и какой-то обольстительный дурманящий огонь коснулся его губ, обжег их.       — Это «да», — очень тихо, но отчетливо вымолвил Иван, тонко усмехаясь и убирая со лба влажные вьющиеся пряди. — Только не пожалей потом, что спросил и узнал.       — Сам не пожалей, что согласился, — весело отозвался Ал; ему стало очень легко, и в груди теплился приятный жар.       Его так и подмывало сделать что-нибудь, чтобы выразить свою радость и нежность: он мягко окинул взором всю фигуру Ивана и наконец зацепился за один очень притягательный изгиб его тела. Он быстро потянулся к Брагинскому и игриво мазнул губами по его шее, по которой темными узкими смутными дорожками ползли вены; Иван так и шарахнулся от Джонса и с непонятным блуждающим выражением округлил глаза.       — Что же ты? — с горькой ноткой в голосе спросил Ал.       — Сам видишь, в каком я состоянии. Я сейчас и не хочу, и не могу. — Россию действительно била мелкая лихорадочная дрожь, и каждая черта его выдавала болезненное недоброе состояние.       — Я и не думал намекать или… заставлять, — заволновался и смутился Америка. — Я только так. — Он замялся и потер затылок.       Иван замолчал и закрыл глаза.       — Ты бы поспал, — с участием предложил Ал. — А я — посторожу.       — Мне бы и вправду не помешало немного вздремнуть. — Тяжело вздохнул Иван и лег на песок, подложив под голову согнутую в локте руку. — Сам-то спать не хочешь? — Блекло улыбнулся он.       Альфред решительно отмахнулся и устроился поудобнее.       Через несколько минут Брагинский забылся тревожным сном. Ал стоически оберегал его, глядел, стараясь согнать сонливость и скуку, то на Россию, то на мерцающую изломанную тропинку лунного света на воде озера, бессмысленно чертил что-то на песке коротенькой веточкой. Так выдержал он около часа. Потом прикрыл глаза, о чем-то задумался, замечтался и, наконец, задремал.       Однако ему чудилось, снилось, что он до сих пор не спит и все так же чертит по песку — зыбко шипящие нити, все так же всматривается сквозь ночную черноту в смутный силуэт спящего Ивана, и все так же блаженно пришепетывает ему что-то свое ночной порывистый ветер.       Очнулся Ал очень внезапно и неприятно оттого, что кто-то с силой схватил его за плечи и несколько раз безжалостно и ожесточенно тряхнул. Джонс вздрогнул и распахнул глаза: он понял, что заснул, и страшно испугался. Но еще больший ужас охватил Ала, когда он вгляделся в нездоровое лицо Брагинского: это он разбудил его. Россия был крайне встревожен, бледен и что-то сбивчиво, яростным шепотом бормотал Америке, судорожно цепляясь за его плечи: Ал сначала ничего не мог разобрать, но наконец напряженно прислушался — понял.       Кругом было так же темно, как и в тот момент, когда Джонс задремал. С озера тянуло прохладной свежестью. Лес был черен, безмолвен, лишь изредка улавливались боязливые шорохи и перекликания птиц. Все было спокойно, неколебимо.       — Давай уйдем отсюда, а? Мне кажется, там кто-то есть. Там точно кто-то есть. — Иван трепетал и настойчиво притягивал к себе Альфреда. — Вставай.       — Там никого нет. Тебе померещилось со сна, — отвечал Ал с заботливой и ласковой улыбкой. — Успокойся.       — Я здесь не останусь, — мрачно прошелестел Брагинский, нетвердо поднимаясь на ноги. — А ты — как хочешь.       — Но ведь совсем темно. Подожди, когда хоть немного яснее станет, — спокойно уговаривал его Джонс, он ухватил Россию за рукав, останавливая.       Иван остервенело вырвал свою руку, обернулся и, непреклонный и не поддающийся ни на какие увещания своего соулмейта, поплелся с берега в лес.       — Ты мало поспал, — переполошился Америка, подхватываясь следом и преграждая ему путь.       — И того довольно, — хрипло отрезал Иван. — Ну же, пусти. — Он толкнул Ала; тот с явным неудовольствием посторонился.       — Ваня! — приглушенно окликнул в последний раз Джонс, но никто не отозвался.       Америка, выругавшись, пошел за Россией. Короткий мнительный сон не имел никакого целительного свойства на Ивана и только еще больше разлил в нем желчь.       Брагинский шел наугад, очень быстро, не оглядываясь, однако он прекрасно слышал и чувствовал, что Ал следует за ним. Джонс ежился от влажной прохлады, раздвигал низкие колючие ветви и смахивал с лица и волос липкую паутину — все резкими и раздраженными жестами. Они оба двигались почти на ощупь.       Только через несколько часов пути Америка заметил, что в посветлевшем небе медленно дотлевают звезды и бледнеет луна. Близился рассвет.       Вскоре лес стал приметно редеть, а спустя двадцать минут сквозь чернеющую завесу стволов замаячило что-то серое, широкое: страны выбрались к пустынной пыльной трассе. Было уже достаточно светло; машин видно не было. Америка озадаченно вертел головой и всматривался в сереющую даль; Иван стоял подле, мрачный и молчаливый.       — Глупости. Вернемся, — негромко и неуверенно промолвил наконец Брагинский.       — Подожди, подожди, — бойко отвечал ему Ал и все на что-то надеялся.       Они неспешно поплелись вдоль дороги.       Вдруг — вихрем промчался легковой автомобиль — и прямо мимо усердно махавшего ему Ала. Джонс ужасно рассердился и тряхнул головой. Иван сдержанно улыбнулся, глядя на его растерянную и раздосадованную физиономию.       Снова двинулись в полном безмолвии — и на этот раз шагали очень долго.       Наконец Америка остановился, внимательно прислушиваясь, обернулся и подался всем телом вперед; Иван встрепенулся и с недоумением позвал его, тоже заглядывая назад через плечо. На них с устрашающим гулом и ревом летел огромный американский тягач. Альфред с ликующим и отважным видом кинулся на середину дороги, прямо под колеса, и яростно стал махать водителю; Брагинский задушенно вскрикнул и испуганно потащил его обратно к обочине, осыпая всеми доступными ему ругательствами — на всех языках, которые только знал. Однако Ал не поддавался и изо всех сил отбивался одной рукой, другой — продолжал усиленно делать знаки тягачу.       В самый последний момент России все-таки удалось отпихнуть его с пути под визг и треск тормозов — грузовик начал останавливаться слишком поздно и чуть не наехал на отчаянного Джонса.       Когда тягач замер окончательно, оставив страны немного позади, Америка подбежал к нему и в приоткрытое окно что-то скоро и живо заговорил, жестикулируя, улыбаясь своей самой добродушной и приветливой улыбкой и изредка указывая на своего соулмейта. Иван стоял на прежнем месте, уперев в просиявшего Ала встревоженный взор. Вскоре Альфред вернулся к нему, взял его за руку и повел к грузовику; однако Брагинский воспротивился, отшатнулся от него и скривил губы.       — Ну что такое? — почти простонал Джонс. — Что тебе опять не нравится? Этот дальнобойщик милостиво согласился довезти нас до ближайшей крупной стоянки. В чем проблема?       — Мне что-то слабо верится в его доброту и бескорыстие, — зло проскрежетал Иван.       — Ваня, одумайся! Ведь нам так повезло, что он остановился и выслушал меня.       — И это тоже весьма подозрительно — такое-то везение. — Брагинский слабо усмехнулся.       — Ты всегда был таким параноиком, — не то спросил, не то сказал утвердительно Ал, хмурясь и выходя из терпения.       — А ты всегда был таким наивным и доверчивым идиотом, — вторя его манере, передразнил Иван.       — Ребята, так вы поедете?! — высовываясь из окна, крикнул им дальнобойщик.       — Мне силой тебя, что ли, в машину запихивать? — раздраженно прошипел Альфред, грозно надвигаясь на Россию. — Сам же понимаешь: если останемся, нас обязательно, непременно догонят и схватят. А здесь — хоть какой-то шанс добраться до цивилизации. И ведь мы не скажем ему, кто мы такие. Ну же!       Иван поколебался несколько мгновений, но видя, что отвечать ему нечем, с ненавистью сплюнул и позволил усадить себя в машину.       Грузовик тяжело тронулся и затарахтел по безжизненной трассе. Свежей кровью алела кайма неба — затевалась заря. Страны наконец-то начали свой путь домой.