Не называй это любовью

      Он был нормальным, правда. Педантично раскладывал дешёвую одежду, пропахшую потом и пылью, по хилым полочкам, держащимся на паре саморезов и забытой мятной жвачки, вёл философские беседы на тему «что хорошо, а что плохо» и никогда не казался будущим злодеем этого чёртового неблагополучного города. Серьёзно, если бы тогда Молли сказали, что её надоедливый брат будет терроризировать Готэм, бездумно грабя банки и убивая местных богатеньких людей — она бы криво усмехнулась и пожелала написать серию подобных идиотских рассказов, чтобы почитать на досуге холодными вечерами, когда станет уж слишком скучно, а по телеку прекратят ежедневно крутить детективные сериалы.       Но он смотрит на неё через экран старенького телевизора, место которому на свалке, но никак не в этой узкой комнатке с витающим ароматом тяжёлых сигарет и порошка с запахом лаванды за цент. Смотритсмотритсмотрит. И Молли понимает, что миленького брата, защищающего её от толпы выпендрёжных старшеклассников и вечно пьяной матери — нет и не было. Как можно было жить в одной комнате с человеком и не замечать, как он медленно сходит с ума? Или она просто не хотела этого замечать, оставляя слабую иллюзию на «всё будет хорошо» в жизни?       Хочется начать курить и пачкать лёгкие в саже от нервного срыва, но она держится и щёлкает по вдавленной красной кнопке на пульте. Экран зависает, позволяя ещё одно мгновение наблюдать за хаотичными кривляниями Аарона, и наконец-то тухнет с громким хлопком.       Она помнит, как мать продала её за жалкую сумму, лишь бы хватило на бутылку недорогого алкоголя и пачку презервативов. Двоих выродков ей предостаточно. Просто сухо поблагодарила старую вдову за мятую купюру и надавила на хрупкое плечо дочери, безжалостно толкая в неизвестность.       Ей было тринадцать, когда пришло осознание, что хуже матери, от которой разит перегаром — может быть только её отсутствие.       Воспоминания врезаются с нарастающей болью в висках, поэтому Молли лихорадочно запускает пятерню в волосы, предпочитая отключиться от мира и никогда не прокручивать в голове тот дождливый октябрьский день.       Тревога поселилась на теле, покрывая каждый сантиметр кожи тугой повязкой подступающей паники.       А а р о н.       Мальчик с лучезарной улыбкой и искристым смехом, оставленный в уголках памяти пылиться в дальней мятой коробке с маркерной пометкой «семья». И отчего-то кажется, что он не забыл её, ждал подходящего часа, чтобы явиться не только в постыдных кошмарах по ночам. Аарон найдёт ее по личному запаху отчаяния, по одной крови в венах, в тот самый неподходящий момент прошепчет «скучала, сестрёнка?» прямо в ухо. Потому что Молли л г у н ь я, ведь нормальным он никогда не был.       Вибрация на телефоне вызывает чёртовую дрожь в теле, и приходится сделать три медленных вдоха и выдоха, чтобы взять трубку и в сотый раз проклясть себя за то, что забывает заносить имена в блок «контакты», каждый раз ориентируясь по памяти.       — Как насчёт цирка, стажёр? — у Джима дурацкая привычка не здороваться и вечный официально-нудный тон, но только подобная стабильность позволяет расслабиться и с лёгкой улыбкой предугадывать следующую реплику.       Хаос не для Молли.

***

      Стоило остаться в своей старенькой квартирке, на которую она копила денег чуть ли не всю жизнь. Своим домом это место назвать можно с натяжкой, морща нос и закатывая глаза. Обычное наблюдение за разряженными воздушными акробатами превратилось в огромный клубок проблем. За кулисами нет улыбающихся клоунов и очаровательных жонглёров, не так ли?       Металлический трейлер имеет какое-то потустороннее свечение при свете луны. Не нужно было устраивать марафон экранизаций Стивена Кинга, если не уверена, что храбро пройдёшь мимо шевелящихся кустов в полнейшей темноте или не будешь придавать сверхъестественное обычным вещам.       Молли ёжится, дрожащими пальцами играя с «собачкой» на куртке.       Дверца трейлера беззвучно открывается, выпуская юношу с рыжими волосами, кажущимися при слабом освещении — кровавыми, запоминающимися чертами лица, которые пазлом складывают картинку милого парня, который уж точно всегда делает домашнее задание, задерживается в библиотеке до вечера и раскладывает вымытую посуду, стараясь помочь уставшей матери. Такой п р а в и л ь н ы й, вызывающий раздражение и минутное желание его встряхнуть.       Что-то обвивает её лёгкие, не давая сделать лишний вдох живительного кислорода. Конечно, Молли всего лишь это кажется, не более. Какая глупость, быть может, она просто поперхнулась воздухом?       — Полиция. Мне нужно поговорить с Лайлой, — Джим щурится, впитывая каждое движение и смену эмоций на лице бедного парня, дотошно анализирует, сразу включаясь в дело. Этим он ей и нравится. Настоящий герой.       Длинное серое пальто мальчика-паиньки развивается на ветру, а руки нервно сминают крупные пуговицы:       — Её здесь нет.       Он смешно сутулится и по типу похож на тех парней, над которыми издеваются в школе. Гордон делает пометку у себя в голове, в ту минуту не осознавая, как сильно ошибается.       — А что произошло? — конечно, он волнуется, его мамочка может оказаться с пробитой черепной коробкой в поле неподалёку.       — Где она? — Гордон как всегда не отвечает на поставленный вопрос и щедро «осыпает» парня своими.       Молли испытывает жалкое подобие жалости, внимательно вслушиваясь в разговор. Когда-нибудь она будет также стоять и деловито расспрашивать, раскрывать самые громкие дела и создавать тот мир, который её брат в эту минуту медленно разрушает. А сейчас ей приходится выслушивать от грузного клоуна ненужные подробности семьи этого паренька. Джейсон делает вид, что старательно записывает каждое слово, в который раз выводя дурацкие кривые ромбики в маленьком блокноте.       — Ты родственник? — Джим задаёт очередной вопрос и устало трёт переносицу. С каждым днём желание наплевать на всё и уйти в заслуженный отпуск — усиливается.       Взгляд скользит по трейлеру и натыкается на хилую клетку со змеёй внутри. Тварь извивается, утыкаясь в слишком узкие прутья. Ком отвращения и страха подкатывает к глотке, но это не тот момент, когда есть возможность убежать с громким визгом.       Давай, детка, ты же хочешь стать самым крутым детективом в городе?       — Она танцует со змеёй, да? — старается, чтобы голос не дрожал, и получает слабый кивок от клоуна, который, видимо, потерял к ней всякий интерес и медленно шагает к Джиму.       Шаг.       Выдох.       Медленно, растягивая время, но она подходит к клетке.       Что-то не так.       — Что с ней?       Его взгляд буквально в неё впечатывается, скользит без здорового интереса. Он кажется ей странным и подавленным. Розовые очки бьются стеклами внутрь, не так ли?       — Это Шеба. Она явно что-то неладное чувствует, — паренёк подходит и проводит своими длинными пальцами по металлическим прутьям. И всё это так зловеще, похоже на предзнаменования конца.       Да ты просто параноик.       Что такое страх? Это вязкий слой, прилипший к коже или чья-то рука, сжимающая сердце? И часто ли вы боитесь? Молли — всю жизнь. Все семнадцать лет вымощены бегом, ночными кошмарами и желанием казаться совершенно другой, забыть старую жизнь, словно страшный сон, из-за которого первые несколько минут ты жадно глотаешь воздух и дрожишь всем телом, но к концу дня уже точно его не вспоминаешь.       Или стараешься не вспоминать.       Взгляд юноши скользкий, змеиный, совсем не вяжется с образом маминого ангелочка, на которого она ни разу не повысила голос и периодически с любовью зарывалась ладонью в кислотно-оранжевые волосы. Очевидно же. Молли отдала бы ради этого момента коллекцию маленьких фигурок Людей Икс, полученных из шоколадных яиц, безразмерную любимую джинсовку и всё, что найдёт в узкой квартире почти в центре Готэма. В с ё. Лишь бы ощутить материнское тепло и заботу.       — Выпусти её, — и она сама удивляется сказанному, глупо хлопая ресницами и прокручивая в голове порыв своей отчаянной глупости.       — Что? — конечно, мальчик, ты и не догадывался, что среди копов водятся такие отбитые.       Джим рвано выдыхает, потеряв нить смысла всего этого, но Джейсон, кажется, нашла то, за что можно схватиться, резко потянуть и разгадать идиотскую загадку для взрослых.       Создаётся впечатление, что они все ещё наблюдают с трибун за разворачивающимся шоу, билеты на которое никто из них не хотел покупать.       Гордон не терпит подобные выкрутасы в виде «выпусти змею», ему важно всё продумать, следовать чёткому плану без всякой импровизации, но сейчас отступает, кивая головой парню.       У Молли в крови ненавистный хаос. Плохие гены, не иначе.       — Выпусти, — более уверенно, упёрто стоя на своём.       А что-то внутри ещё больше стягивает лёгкие, распускается в нечто убийственно-прекрасное.       Змея извивается на влажной от расы земле. Джейсон прикусывает губу и борется с комом отвращения в глотке.       Тыпроебалась.       Телефон противно вибрирует в кармане джинс и Молли готова поставить сто долларов, что это Мария, не иначе. Рослая, с седыми волосами, собранными в тугой пучок, с кучей морщин и в вечных закрытых платьях, позволяя себе только крупный принт тонких цветков, не более. В своём огромном доме она напоминает призрака, который каждую ночь приходит ровно в полночь и шепчет ужасы новым владельцам. Зачем ей целых двенадцать детей, которых она так ненавидит? Джейсон живёт у нее целых четыре года и не разгадала ни одну пыльную тайну, заглянув в шкаф со скелетами.       Лето выдалось холодным, туманным, с огромными лужами и жутким завыванием ветра. Приближается самый ненавистный сезон с неоновой табличкой «Старт издевательствам». Что может быть хуже школы, напичканной идиотами и любителями завысить свои очки популярности, унижая слабых?       А Молли ещё та слабачка.       Это идея абсурдная, вредная, смертельная. Все, кто следуют за змеёй ложатся на неё грузом ненужной ответственностью.       Она скользит по влажной траве, изумрудом переливаясь при свете луны. Это можно было бы назвать красивым, если бы не тугой страх, обтягивающий участки кожи. Змея напоминает ей тонкую дорожку жизни, которая неминуемо сползает вниз.       Джейсон чувствует взгляд, наполненный непониманием, и лишь пожимает плечами, нацепив фальшивую дежурную улыбку, выученную ещё в первый день в департаменте. Мол «чувак, плохие гены, ничего личного».       Идёт первой, включая фонарик на почти разряженном телефоне, и спотыкается на каждом шагу.       Она бы непременно сказала что-то ободряющее, ласково похлопала бы по мужественному плечу, чтобы успокоить, дать понять, что любимая мама скоро найдется и этот день просто станет забытым кошмаром для Джерома Валески.       Но именно в этот момент весь ужас только для неё.       Молли запоздало поняла, что откидывать брезент с повозки не стоит. Ничем хорошим это бы не закончилось в любом случае.       Лайла Валеска точно не вернётся домой.       Джейсон находит горячее запястье единственного живого тут человека, крепко перехватывая, создавая контраст с её холодной кожей.       — Ох, чёрт возьми, не смотри.       А он и не смотрит. Это всё игра на публику, понимаешь? Дешёвая постановка. Добро пожаловать в первый ряд.