Колючка в сердце

Разумеется, Дмитрий Константиныч не умер — бабахнувший его инфаркт оказался не очень велик. Но в реанимации продержал-таки трое суток. Убедившись, что основная опасность миновала, кардиологи провели первое шунтирование и спустили приходящего в себя денежного пациента на отделение, со всеми предосторожностями расположили в отдельной палате «люкс», убедились, что он подключен к мониторам и спокоен, и лишь после разрешили нам с Леркой войти. Ну, мы и вошли: просочились по стеночке привидениями, одергивая одноразовые халатики, робко, сдерживая нервную трясучку, приблизились к кровати и впились жадными, вопрошающими зрачками в лицо лежащего на спине нашего мужчины. Одного на двоих. Дима, казалось, спал — осунувшийся, бледный, заросший щетиной, выглядящий резко постаревшим и измученным. Руки сложены поверх одеяла. На нижней губе — подсохшая кровью отметина, похоже, от зубов. Обмотанный разноцветными проводочками, вокруг — непонятные попискивающие аппараты со светящимися циферками и графиками по экранчикам. Чужой и отрешенный. Окликать его мы с Лерой побоялись и просто стояли и смотрели. Вслушивались в издаваемые приборами звуки. Пугались непонятно чего. Трепетные лани над обрывом, ей-богу. А потом Дима вдруг раскрыл глаза и недовольно уставился в ответ. — Долго вы тут еще сопеть собираетесь? — негромко вопросил он, слегка задыхаясь. — Живой я, живой. Не дождетесь! Я и Валера на редкость слаженно подпрыгнули от неожиданности — и дружно, облегченно выдохнули: наш мужчина вернулся. Безусловно, еще очень слабый, нуждающийся в длительном лечении, но его характер не изменился ни на волосок — все тот же Дмитрий Константиныч, лев и газовый магнат. Ура. Заболевший царь зверей поглядел еще немножко и улыбнулся нам, своим дурачатам. Тепло и успокаивающе. — Измаялись в неизвестности, ребятки? — вздохнул. — И не ели, небось, ничего почти? Хоть спали, или тоже нет, на одном кофе держитесь? Поморщился, как от боли, передохнул несколько мгновений, поманил движением пальцев и предложил: — Идите уже ко мне, почмокаю вас. Только аккуратно — доктора двигаться пока особо не разрешают… Ох, с какой готовностью мы с Леркой кинулись на зов! Попадали коленками на пол, захватили каждый по родной руке, уткнулись мордашками в прохладные мужские ладони — и разревелись девчонками, выплескивая накопившееся громадное напряжение. Захлебнувшись в наших эмоциях, Дима едва слышно застонал, и аппараты вокруг него словно взбесились — замигали красным, запиликали противными сиренками. И я, и Лерка в испуге отпрянули прочь, а в палату уже врывались медики. Нас, шугающихся пацанят, шустро вытолкнули в коридор, и мы залипли у дверей в растерянности, оба почти в истерике, размазывая по щекам слезы. Пробегающая мимо медсестра средних лет наткнулась взглядом на две чужеродные фигурки у палаты люкс, приостановилась, вроде собираясь отругать, и вдруг передумала — похоже, поняла нечто эдакое чутким материнским сердцем. Шагнула, мягко обняла, прихватывая под локти, повлекла прочь. — Куда?.. — неуверенно вякнул блонди, пытаясь упереться. Женщина лишь мотнула темной стриженной головой. — В сестринскую, — ответила просто, — там пока посидите, нечего вам тут маяться, мальчики, без вас справятся. И мы с Леркой покорно, словно ее дети, позволили себя увести. Медсестра привела нас в комнату отдыха сестер, пустую по горячему дневному времени, толкнула за стол, сунула по чашке со свежим чаем, вывалила на тарелку пачку печенья, рулон туалетной бумаги поставила — сопли сморкать. — Пейте, ешьте, — велела. — На вас смотреть страшно. Мне голодные обмороки в отделении не нужны, — подумала, залезла в шкафчик, достала стеклянный коричневый пузырек, пару рюмок и початую бутылку водки, разлила, накапала в алкоголь жидкости с острым запахом корвалола и бдительно проследила, чтобы приняли лекарство. Просветлела лицом, сказала: — Вот и умнички. А теперь покушайте — я скоро. И ушла по своим делам, прикрыла дверь. Мы с Валерой вяло сжевали по несколько печенек, прихлебывая чайком. От тепла и тишины, от водки с корвалолом расслабило, зазевалось, веки начали наливаться тяжестью… Когда добрая медсестра вернулась, мы уже отрубились, попадав головами на диванную спинку — замученные вусмерть, издергавшиеся, бесхозные, более трех суток почти не спавшие парнишки в измятой пропотевшей одежде. Так и продрыхли до темноты. Вечером нас разбудила та же коротко стриженная шатенка, заставила съесть по пирожку с яблоками, пустила на пять минут к Диме: чтобы убедились — с ним все в порядке, и выставила домой, сдав Диминой охране с грозным наказом следить за ребенками, иначе найдет всех и самолично бошки пооткручивает бестолковым мужикам. Амбалы впечатлились гневом пусть и чужой, но явно — матери, засмущались и шустро ретировались, таща нас с блонди едва не волоком. Оказавшись в родных стенах, я и Валера по-быстрому приняли душ — вместе, потому что боялись оставаться в одиночестве даже ненадолго — зажевали по паре размороженных в микроволновке сосисок и залегли в постель — как были, в халатах на голое тело. Обнялись крепко-крепко, без всякого сексуального подтекста, при включенном свете и долго лежали, вздрагивая и обмениваясь утешающими прикосновениями, потом помаленьку заснули. Нам по-прежнему было чудовищно страшно.