Колючка в сердце

Сознание возвращалось вместе с сотрясающими толчками — толчок-сладкий расходящийся по телу волной спазм-мой хриплый, сорванным сухим горлом, стон, толчок-сладкий спазм-вскрик… О Боже, до чего же хорошо… Еще… Мужика, который меня трахал, уложив на спинку, я не знал вообще: на вид чуток за тридцать, крепко сбитый, с ежиком русых волос, с короткой мощной шеей, не урод и не красавец, вполне стандартной славянской внешности, с конопушками по курносому носу. И, судя по моим ощущениям, обладатель немаленького и нетоненького достоинства, достающего, казалось, аж до желудка. О-о-о-о… Да-а-а… Орать, изгибаясь с задранными распятыми коленями, было трудновато, а я все равно орал, мотая мутящейся головой по простыням. В кровати — уже здорово, спальня, правда, чужая, но чисто и даже уютно. Занавеска на окне колышется под ветром, обо-о-ои…о-о-ом… светл-ы-ыые-е-е в цвето-о-о-че-е-е-ек… Глубже-е-е-е… Сильне-е-е-е… Неизвестный чувак, закусив в старании нижнюю тонкую губу, вколачивался со знанием дела, мощно, размеренно, бил прицельно по простате, заставляя теряться в наслаждении и выть на одной ноте, умоляя о продолжении. Останавливать его? Да ни за что! Аммхх… А мой пытающийся сфокусироваться взгляд таки заметил! — Не больно? — спросил, несколько замедляясь. О, мне было не больно, факт. Ни капельки. И жутко хотелось кончить… А еще — пить, просто пить, много-много прохладной чистой воды, прямо немедленно, чтоб лилась, охладила пылающую липкую от пота кожу… Мужик, не прекращая двигать бедрами, улыбнулся сверху и резво ускорился, догоняя до столь желанного оргазма. Меня скрутило, разорвало в клочья и швырнуло хрен знает куда. Бля-я-я-ядь… А-а-а-а-а-а-а!!! Сжимавшие под коленки руки разжались, и я смог распрямиться, распластался, свисая ягодицами с края постели, задыхаясь, ощущая внутри внезапно наступившую пустоту. — Оохх, — пролепетал, — воды дай… Заодно и познакомиться бы не помешало. Ебарь — высший класс, даже под Леркой ТАК не кончалось. Или виновато мое непонятное состояние? Мужик между тем подхватил меня и уложил уже нормально, вдоль койки, помог приподняться, сунул стакан с водой и наблюдал, как пью, посмеивался. Погладил по щеке — ладонь горячая, шершавая — скривил уголок рта. — Что ж ты, маленький, так ужрался-то? — поинтересовался сочувственно. Вопрос следовало обдумать, и я «завис», хлопая ресницами. — Ясно, — буркнул мой неизвестный любовник, — мозги еще тютю. Эх, наркомания. А я, бля, продолжал «висеть» — и опять куда-то полетел. Ааххх… Мужик чего-то говорил, сам хлебал из стакана, чесал живот, потом приподнялся, навалился боком, пошарил на тумбочке и нашел мятую пачку сигарет. Выбил одну, прикурил от зажигалки, приложил к губам, дал затянуться. — Хорошо? — мурлыкнул, припадая к фильтру сам. Мне, безусловно, было хорошо. А вот протянутое зеркальце с белой дорожкой я оттолкнул, выныривая из неги. — Что это? — вякнул в испуге. И получил короткий исчерпывающий ответ: — Кокс. Наркотики?! Ой, мама! — Убери, — потребовал, закрываясь предплечьем, — я не принимаю наркотиков. Незнакомец некоторое время пялился, и вдруг заржал конем. — Не принимаешь? — выдавил сквозь хохот. — Совсем-совсем? Не рассказывай мне сказки, деточка, ненавижу врунов! Я малость обиделся и на вруна, и на деточку, затрепыхался и возразил, смелея, гордо: — Да, не принимаю! И мужик прекратил смеяться. Резко. Прищурил изучающе темно-зеленый в коротких светлых ресницах глаз. Почесал в паху. Стряхнул с сигареты пепел в керамическую кружку, служившую пепельницей. — Чего зыришь? — тихо возмутился я. — Ничего, — мужик вздохнул и отодвинулся, помолчал, кивнул и сообщил: — Я тебя, родной, на полу в углу нашел. Ты сидел и лыбился в потолок, укушанный в драбадан колесами, во-о-о-от с такенными зрачками, — показал кружочки из пальцев, — вообще без радужки, уже лет пять подобного обдолбыша не встречал, чесслово. Оправдываться станешь? Я мотнул головой и вновь «завис», а незнакомец не отставал, затряс за плечо, позвал: — Пацан… Да пацан же! — А? — вяло откликнулся я из глубин «зависа». — Посмотри на меня! — Смотрю… — мне не жалко… — Тебе кто-нибудь из друзей, ну, с кем ты в клуб пришел, таблетки какие давал? Или, может, ты воду у чужих брал? Ага. Лерка анальгин давал. И воду тоже совали пить, кто, и не вспомню — вливал в пересохшее горло ото всех добрых людей без разбору… И?.. …Я лежал, словно пыльным мешком из-за угла ударенный, ошарашенный догадкой. Вот тебе, Ёжа, и «и». Дураком имею право быть. Но Лера?! Только ведь с его анальгина все и началось. Не со стаканчика же водочного коктейля, который мне, кстати, тоже Лера приволок. — Понятно, — нахмурился мужик. — Ну что ж, с почином тебя, малыш — теперь можешь спокойно всем говорить, что пробовал экстази, и тебе зашибись понравилось. В последний раз спрашиваю — кокс будешь? И я принял на ладонь зеркальце и обрезок трубочки. Понятия не имею, как это вышло, не лгу. Зажал ноздрю, подражая предателю-блонди, втянул белый порошок. Оо-о-о-о… Сверкающий холод охватил череп изнутри. — Молодец! — похвалил мой искуситель, отбирая опустевшее зеркальце и сооружая на нем новую дорожку, уже для себя. И мы с ним помчали. Так помчали… Трахаться на коксе оказалось охуенно здорово! Позже мы с Вадей — русого звали Вадей — пили водку, курили косяк на двоих и вдыхали из коричневого стеклянного флакончика вонючую выносящую башку дрянь, и опять трахались, трахались… До темноты. А потом упали и вырубились обляпанными спермой, потными, обкончавшимися, выжатыми досуха амебами. И всё. Провал. На следующее утро Вадик меня растолкал, наскоро ополоснул в душе, кое-как одел и выставил из квартиры вон, сунув на прощание в кулак две мятые тысячные бумажки на такси. — Прощай, чудо, — сказал, — было сладко. Постарайся больше так не ужираться — может плохо кончиться. И захлопнул перед носом дверь. Я стоял в незнакомом обшарпанном подъезде, тупо хлопал глазюками на украшающие его стены похабные надписи, комкал в ладони деньги — и ничего вообще не соображал, кроме того, что меня послали, как распоследнюю шлюху. Не просто хреново — ужасно. Аж до слез. Я потоптался на лестничной клетке, вытер мокрые щеки рукавом нечистой рубашки, сплюнул — во рту до сих пор царил привкус водки и спермы — вышел в раскоряку на улицу — дико болела растраханная задница — тормознул не имею понятия с какой попытки машинку с шашечками и поехал домой, к Диме. О Лерке даже вспоминать не хотелось.