Колючка в сердце

Я возился на кухне, заворачивая голубцы. Проклятые капустные листья упорно рвались, пусть и отваренные предварительно маленько в кипятке, и жутко раздражали — через дырки вылезал фарш. Уу-у-у-у! Блядь! Не могу готовить этот сраный обед, не могу-не-могу-не могу! У меня крыша едет! О-ох. Такое ощущение, что из головы вынули мозги и напихали вместо них ваты. Серой, грязной, в комочку. И эта едрическая долбанутая вата не лежит спокойно, как положено приличной вате, нет, она медленно и печально, отдельными клочками-астероидами, крутит внутри черепа хороводики, будто ищет выход. Сталкивается между собой, бьется в кости, без конца и края. Она, бля, пихается, вата, а я пухну. Или это вата пухнет? О-о-охх-х-х. Короче, очень хуево вместо мозгов иметь вату. Честно. Что еще? Ничего. Я — никчемное, безмозглое — вата же — ничего не умеющее, кроме как подставлять жопу и отсасывать, жалкое, шалавное укешко. Мне плохо и одиноко. Моя цена — две тысячи деревянных за сутки. У меня даже простые голубцы не получаются… Лерка утверждает: это — послеколёсный даун. Депрессуха по простому. Весы, видите ли, химией качнуло в одну сторону, и было попрыгуче-весело, а теперь химия закончилась, приперлась расплата, и нужно потерпеть и погрустевать. Рр-р-р. Погрустевать — слово неправильное, любимый. Грустят вечером под осенний дождик с хорошей книжкой в руках. А тут… Тут жить не хочется. И всё — черное, без просвета и надежды. Пойти, что ли, повеситься? Ага. А голубцы? У Лерки триппер, и он глотает антибиотики: мало ему рваной на мальтийский крест задницы, ёб, гонорею подцепил. А остальные анализы пока не пришли. Я жутко боюсь за Лерку — а вдруг у него не только триппер обнаружат? Что тогда? Триппер хоть лечится… Уу-у-у-у! Ненавижу голубцы!!! Выкину их в помойку, жрите сосиски, гады! А мне — до фонаря, у меня лично аппетита нет! И у Лерки аппетита нет. Зато страх в глазах, в его обычно смеющихся, полных задорных искорок, а теперь тусклых глазах есть. Там целые моря-океаны страха. Мой Валерочка, зачем мы с тобой вообще поперлись в клубешник, а? Развлеклись на славу, правда. Кстати — я смартфон похерил. Тот самый, который мне Славин подарил. Там, Лер, наши с тобой фотки остались с последней поездки на Ладогу. Хороший был аппаратик, красивенький, с игрушками, с интернетом и с музычкой разной, Игорь закачивал. Смартфона жалко до слез. Привык я к нему. Интересно, а если подластиться к Диме, попросить купить новый? Не купит. Злой сейчас Дима и на меня, и на тебя. Скорее поколотит. Ну какого лысого хуя нам не торчалось в субботу дома!!! Бля, заебал бардак в башке! А-а-а!!! Бум-бряк-дзинь. Ну вот. Теперь придется фарш с полу собирать, размахался кулаками, ниндзя недоделанный… Я опустился на корточки перед погибшим фаршем и таки зашмыгал носом. Невыносимо. Валерка подошел неслышно, присел рядом, обнял порывисто, прижался. — Ёжик, — выдохнул в ухо, щекочась губами, — не наводи психи… И мне стало стыдно. Нашел из-за чего кухню громить — голубцы не сворачиваются, цацку модную потерял, джинсы брендовые порвал… Дурачина, ватные мозги. Лерке в реале намного хуже, парниш под смертью ходит! Блонди между тем протягивал собственный телефончик, простенькую, без наворотов, Нокию. — Ёжа, — проговорил чуть удивленно, — тебя чел какой-то ищет… Любопытно. Я перехватил трубку, прижал к уху: — Да? Сергей слушает? — Привет, — услышал из динамика смутно знакомый, низко-бархатный, ласковый, рождающий по коже мурашки голос, — это я, Вадик. Помнишь меня? Так вот где я оставил смартфон!!! Ё-маё… А номер-то не определяется! Трубка же мурчала дальше: — Сережа, мальчик мой сладкий… Я по тебе соскучился… Вадик. Мне звонит Вадик. Конопатый мужик, укравший меня с дискотеки. Тот самый нежный супер-ебарь с кокаином и косяками. Он спрашивает, не хочу ли я встретиться с ним повторно. Приглашает на свидание, снова потрахаться на наркотиках, сразу к себе на хату, не стесняясь. О-о-о-о…. Потому что я — хочу. И — приду, бегом прискачу. И к Ваде, и к наркотикам, не могу больше находиться в четырёх стенах, Господи, с ума схожу! И плевать на голубцы, и Лерку с его взглядом смертельно раненой собаки, и на Диму-инфарктника, и на все-про все! Упасть в крепкие объятия русого, втянуть в ноздрю белый мелкий порошок и улететь в рай: во вседозволенность, в ослепительное наслаждение, в отсутствие мыслей. Да. А деньги на такси есть — Вадик целых две тысячи давал, а водила взял всего шестьсот рублей. Быстрее! — Ты куда?! — изумился блонди, когда я, на ходу срывая фартук, метнулся из кухни. — Ёжа! — За смартфоном и обратно, — я лишь отмахнулся, сунул хлопающему ресницами любимому парню скомканный передник вместе с мобильником, сцапал с полочки валяющийся кошелек и пулей вылетел в холл. Лерка обалдело смотрел вслед. А меня… меня ждал Вадик! Ну, и кокаин. Я осознавал, что чеканулся и позже сильно пожалею, и ничегошеньки не мог с собой поделать. Душа жаждала свободы, тело — жаркого секса, мозги — амфетаминной эйфории. Договорились, ироды, между собой и напрочь задушили в зародыше мои совесть и силу воли. Такси поймалось с первого взмаха руки. Я юркнул в пахнущий сигаретами и кожей салон машины и без запинки назвал адрес Вадика. Меня аж перетряхивало от нетерпения и предвкушения. Быстре-е-е-е-е! И ведь ни единой пробки, словно назло, по дороге не попалось, чтобы очнуться и одуматься. За пятнадцать минут домчали, с ветерком.