POV Аня Баринова
— Ты больная что ли? — Крид расхаживал по комнате, перекидывая телефон из одной руки в другую. Его лицо было темнее грозовой тучи, и я впервые видела его таким и даже не скрывала своего ужаса. — Он же помириться хотел, прилетел из Москвы, отменил две важные встречи, а ты просто взяла и все разрушила. То, что случилось возле офиса моего радио нельзя было сравнить ни с чем, но я, на самом деле, не могла понять, то ли это так гормоны веселились, то ли обида подначивала меня на такие странные проступки. Впав в истерику от своих же слов, я ударила Воробьева кулаком по лицу и, пока тот приходил в себя, села в его такси. Быстро сориентировавшийся таксист вдавил педаль газа в пол, и через несколько секунд Леша пропал из виду. Это было ужасно. Настолько ужасно, что мне хотелось вернуться, извиниться, но я боялась быть не принятой. Наверняка, Воробьев был ужасно зол, а попасть под его горячую руку я никогда не хотела. А я переживала. Мне было безумно стыдно за то, что я сделала, я хотела извиниться, но вовремя одергивала руку от телефона, умоляя себя выждать хотя бы пару часов. Естественно, мне противопоказаны переживания. Но как можно быть равнодушным, если своими руками рушишь счастье и делаешь все, чтобы твой любимый, твой жених, отец твоего ребенка потерял и доверие, и желание дальше строить семью. Как можно быть такой дурой? Усевшись на диван, Егор одарил меня взглядом «какая же ты ненормальная». Я закрыла лицо руками и шумно выдохнула. Я очень нервничала. Все съедобное, что попадалось мне, безоговорочно съедалось и запивалось купленной на эмоциях двухлитровый колой. — Да хватит есть всякую ерунду, Аня, — прикрикнул на меня Крид, хлопнув ладонью по подушке. Я подскочила от неожиданности и залилась слезами. — О боже мой, прости. Успокойся, пожалуйста. Он крепко обнял меня и легонько поцеловал в макушку, как делал Воробьев, когда я бесилась. От этой мысли мне стало еще хуже, и я зарыдала в голос, дергаясь и сильно сжимая футболку друга. Все меньше и меньше мне нравилось быть беременной. А если представить, что такое будет твориться еще, как минимум, 6 месяцев, и с ума сойти можно. — В общем так, — Егор выпустил меня из объятий и взял в руки телефон. — Сегодня возвращаемся в Москву, там уже придумаем, — он набрал номер Тимура, но тот не отвечал, поэтому Крид зашел в приложение и, пока я искала свой паспорт, покупал нам билеты. Придется огорчить родителей своим скорым отлетом, хотя и не очень хочется это делать. В надежде, что они успеют вернуться домой до того, как мы свалим в аэропорт, я подошла к окну. С неба срывались мелкие снежинки, но тут же таяли, касаясь подоконника. Сильный ветер трепал сонные деревья, поднимая в воздух не убранные с осени, старые, рассыпающиеся на кусочки листья. — Все, мы никуда не летим, — заявил Егор, запахнув передо мной окно. Он одарил меня строгим взглядом, мол, "не студись" и накинул на плечи плед. — Все рейсы, вылетающие после обеда, отменяются из-за надвигающегося циклона. Так что сидеть нам тут еще двое суток, как минимум. — Но Леша… — я прикусила губу, соображая, что все мои планы по примирению накрылись медным тазом, и все, что оставалось делать в такой ситуации — это позвонить, но вряд ли телефонный звонок мог оказать такое влияние, как личная встреча. — А если он уже улетел? Или полетит в обед… и попадет в буран? Самолет такое выдержит? Я в ужасе открыла глаза, представляя картину падения лайнера: огромные, ватные, седые тучи, ужасный ветер гоняет снежные потоки из стороны в сторону, а самолет, подхваченный непогодой, стремительно идет на снижение. — Так. Усмири свою фантазию, — сказал Егор, приобняв меня за плечи. — И хватит думать только о плохом. Даже несмотря на то, что ты такая дурная, Воробьев тебя все равно любит. Все мои мысли были заняты непогодой и ее влиянием на воздушное сообщение. Картины страшных катастроф становились все ярче, а я все сильнее переживала. Остановила полет моего воображения лишь резкая боль, появившаяся из неоткуда. Я согнулась пополам, схватившись за живот, и прикрыла глаза. Дыхание сбилось. — Нют, Нют, ты чего?! — встревоженно посмотрел на меня певец. Мне становилось все хуже: боль разгоралась, как пожар, и я сжала руки в кулаки, корчась. — О боже мой, Нюта, — Егор усадил меня на диван и схватил телефон. Началось помутнение, и я уже слабо слышала, что он говорил и что вообще дальше происходило. Картинка перед глазами плыла, и вскоре мебель, телевизор, камин и сам Крид превратились в яркие пятна, какие бывают на тепловых радарах. По голове будто молотком ударили, и я отключилась.***
Все началось с неясного шума, и я с трудом открыла глаза, щурясь от яркого света из окна. Я огляделась: конечно же, я в больнице. Мои руки были свободны от капельниц, отсутствовали какие-либо приборы. Чувствовала я себя прекрасно. У самого окно, в кресле, перекинув одну ногу на ногу, спал Воробьев. Несмотря на то, что во сне человек расслабляется, брови певца были собраны в кучу, губы поджаты, руки сжаты в кулаки. Значит, он не успел улететь. Значит, он не попал в непогоду. За окном бушевала стихия, снежинки носились в хаотичных направлениях, деревья качались из стороны в сторону. Завывания ветра было слышно через вентиляцию в палате. Аккуратно ступив на пол, я поднялась на ноги, но не почувствовала неприятного головокружения. Лешу скрип кровати даже не потревожил. Смотреть, как ему не комфортно в кресле, я больше не могла, но я поднять певца тоже было не в моих силах. Я выдохнула и коснулась губами лба жениха. Воробьев поморщился, потер глаза руками и улыбнулся. — Я очень рад, что ты проснулась, — хрипло сказал он и притянул меня к себе. По Леше было видно, что он ужасно устал. А виной всему я и мои психи. — Признайся честно, ты ведь уснул совсем недавно, — на выдохе произнесла я и убрала челку со лба жениха. — Ну, не то, чтобы… — Воробьев невинно улыбнулся и усадил меня к себе на колени. — Ясно, — протянула я. — Тогда пошли в кровать. Немедленно! — Но милая, тебе еще до появления малыша нельзя… — ехидно похлопал по попе меня Леша. — Воробьев! — взвизгнула я. Мы уместились на кушетке, плотно прижавшись друг к другу. Певец крепко обнял меня, зарывшись носом в мои волосы, а я уткнулась в его грудь. Леша медленно постукивал пальцами по моей спине, а я просто наслаждалась его присутствием. — Ты ведь простишь меня? — тихо спросила я, подняв голову, чтобы видеть глаза жениха. — Я тебя уже простил, любимая моя, — так же негромко ответил Воробьев. Наши губы соприкоснулись, и мой мозг моментально отключился, поддавшись чувствам. Дыхание певца обжигало, но в то же время согревало, как и его объятия. Я чувствовала себя в полной безопасности, находясь с ним рядом. Разве может человек, переживший ради тебя столько всего, просто взять и уйти? Если он не сдался сейчас, откажется ли он от всего потом? Леша слишком сильный, чтобы просто так опустить руки. Наше сближение начало переходить все границы, и я ощущала острую нехватку воздуха и приятные ощущения внизу живота. Руки жениха блуждали по всему моему телу, а я сильнее сжимала его рубашку. — Я так хочу, — со стоном промурлыкала я, расстегнув верхнюю пуговицу. — Но это может повредить малышу, — Воробьев не скрыв улыбки, наоборот, было видно, что он счастлив. Как и я. — То есть, если бы я сейчас не была в положении, ты бы занялся со мной сексом прямо на больничной кушетке? — хитро спросила я, подняв одну бровь. Леша на секунду задумался, а потом громко рассмеялся. Что человеку для счастья надо? Мне нужен Воробьев. Со всеми его странностями, загонами по работе и полной отдачей ей, с его чертовски привлекательной улыбкой и попытками рассмешить меня глупыми шутками, с вечной чрезмерной заботой, с терпением. Все люди не идеальны, как и я, и он, но ведь пары складываются из разных людей, чтобы их отношения складывались как пазл и дополняли друг друга. Его терпеливость заполнит мой взрывной характер, а я моя ненормальность разбавит его рабочие будни. В обнимку, перешептываясь и глупо смеясь, мы пролежали, как оказалось, около двух часов, до семи утра, когда начинался ежедневный обход. Пожилая женщина в бирюзовом медицинском халате, тихонько вошедшая в мою палату, сначала одарила нас строгим взглядом, а потом по-доброму рассмеялась и уселась в кресло, где недавно спал Воробьев. Мы тоже сели, поставив ноги на пол. Леша не выпускал меня из объятий. — Могу поздравить вас, — начала доктор, — нарушений никаких. Угрозы выкидыша нет. Оба плода развиваются в норме. У певца округлились глаза, и я поняла, что он не знал о двойне. Жених посмотрел на меня, на врача, а потом снова на меня. О чем он подумал? — П-прости, — аккуратно начала я, — я хотела тебе сказать… — Значит, у меня будет сразу две дочки? — спросил Леша, прищурившись. Я медленно кивнула, всматриваясь в его глаза и пытаясь прочитать мысли. Певец на несколько секунд завис, будто что-то обдумывая. — Да это же замечательно! — вдруг вскрикнул он, крепко прижав меня к себе и уткнувшись носом в висок. — Я так люблю тебя, малыш. Мы остались в палате одни, потому что доктор незаметно вышла. Воробьев, смотря на меня сверкающими от счастья глазами, широко улыбался, то и дело прижимая к себе. А я просто плакала…тоже от счастья, ведь каким трудом далось нам это. Повалив меня на кровать, Леша, все еще не прекращая улыбаться, кротко поцеловал меня в нос. — Можно, я тоже кое в чем признаюсь? — спросил он. Я кивнула и тут же поменялась в лице, потому что, когда люди говорят такое, это не несет ничего хорошего. Все тело напряглось. — Я специально сделал так, чтобы ты забеременела, — на выдохе произнес певец, а я подняла одну бровь. — Ведь я хотел тебя вернуть, а ты, до жути вредная особа, постоянно убегала. Вот я и подумал, что, если ты забеременеешь, уж точно никуда не денешься. Правда, я уже считал, что ничего не вышло… Переваривая сказанное, я прикрыла глаза. На самом деле, план гениальнейший, но имеет кучу «но». Например, я могла бы сделать аборт или воспитывать ребенка сама. — Почему ты решил, что я останусь с тобой? — спросила я. — Ты же любишь меня, — Воробьев наклонился еще ниже, коснувшись своим носом моего, и в самые губы произнес: — Других вариантов просто быть не могло. Недолго думая, я ловко вытащила из-под головы подушку и со всего маху врезала ей Леше. Тот выпучил глаза, вскрикнув что-то непонятное, и расхохотался. Я колотила его снова и снова, но жених не собирался это терпеть, и выбив подушку у меня из рук, навалился всем телом, зажав мои руки над головой. — Эй, воинственная моя, — прошептал он. — Ты, что, богатырей рожать собралась?