Мы сгораем от любви

Нико смотрит на эти пальцы и ему стыдно за свои мысли. Нико проводит языком по своим губам и ему стыдно за свои мысли. Нико ловит глазами чужой взгляд и ему стыдно за свои мысли. Уиллу же не стыдно нихуя и он раз за разом пробегается пальцами по столу, обхватывает губами краешек кубка, будто это самая желанная вещь в мире, которую хочется взять в рот, и не сводит с ди Анджело голубых глаз, на три тона потемневших от своих не самых полубожеских мыслей. Нико хочется провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас, и, упаси боже, отец узнает, чем он занимается. Упаси боже, расскажи ему кто. Упаси боже, узнай хоть кто. И Нико сгорит со стыда в мгновение, встретится со своей сестрой. Соласу, думает Нико, плевать вообще на всё, и мораль в первую очередь. Ему плевать как, когда и где. Ему, кажется, совсем похуй, сходил в душ Нико или только собирался. В последний такой раз ди Анджело помылся в первом часу ночи, а потом гнал мыться Уилла. Который потом был довольнее любого из домашнего зверинца и любвеобильней даже Миссис ОʼЛири. В комнате, на удивление, очень душно, хотя Нико чувствует холод и озноб, его пальцы ног поджимаются, а на висках выступают капельки ледяного пота. Солас, думает Нико, часами тренировался, не иначе, ибо невозможно так охуенно отсасывать, когда это твои первые отношения. И Нико готов боготворить Уилла, не будь вероятности, что это услышит Зевс и сгорай со стыда в адовом огне. Уилл старается, подмечает ди Анджело, доставить ему удовольствие — проводит шероховатым тёплым языком по каждому дюйму на его члене, обводит круги около покрасневшей головки и, блять, специально сжимает пальцами у самого основания, выбивая насколько возможно в данной гребаной ситуации тихие стоны и полувскрики, чтоб не дай блядового чёрта кто проходящий не услышал. Солас просто бог минета, приходит бредовая мысль в туманном наслаждении, и Нико сжимает одеяло в пальцах, потому что как там сказал Солас? «Только попробуй дёрнуться, и я лишу тебя даже возможности подрочить». Нико готов орать. Но стыд всё ещё преобладает, и желание кончить в этот тёплый влажный чёртов рот идёт с ним наравне. Солас изощряется с каждым разом — то не даёт по три недели, а Нико гордый. Он никогда не попросит первым. То заёбывает в прямом смысле каждый день по пять раз на дню, что даже хрипеть становится невозможно. Сейчас Уилл просто гад, он сосёт уже двадцать минут, и как у него, нахуй, ничего не онемело ещё, вопит мысленно Нико и протяжно стонет. Его опять обломали с кайфом. — Уилл, — молит ди Анджело, и слышит тихое мычание. Даже не оторвался, сволочь. — П… Пожалуйста. Хватит. Либо выеби меня, либо дай я сам всё закончу. Я устал. Ну Уилл, — Нико готов реветь, правда, это были бы самые сладкие слёзы в его жизни, потому что пальцы Соласа очень приятно проводят по его мошонке и перебирают яички. Блять. Солас, ты просто невыебанная тварь. Ди Анджело всё же не выдерживает и скулит, дёргая ногами и пытаясь заехать Соласу в глаз. Ничего не выходит даже с седьмой попытки, а на четвертой Уилл стал гневно на него посматривать. Нико не отставал и шипел сквозь пошлые вздохи. Единственное, чего добился Нико, — Уилл всё же убрал пальцы с члена, и, сука, это было то, чего так долго он ждал. Сволочная тварь по имени Уилл, зло скалится Нико, может даже не останавливаться. Пускай вообще не останавливается. Уилл не помогает себе руками, как будто стараясь преодолеть грань своих возможностей, заглатывает глубоко и губами обхватывает нежно. Нико не смотрел на этот вид со стороны — он, лежащий и полностью обескураженный, на своей кровати и Уилл у него меж ног, руками поглаживающий его бёдра. Нико просто выдыхает от одной такой картины в мозгу. Сука. Ди Анджело запоздало думает, что туманный взор — это плохо. Что их неформальный союз — это плохо. Что наслаждение от этого — это плохо. Ди Анджело старается послать это нахуй и зарывается пальцами в светлые волосы, потому что просто хочется. Просто хочется перебирать их меж пальцев, убирать со лба Уилла, открывая тому чистый взор на своё расхристанное тело, и вообще Нико плевал, что там говорил Уилл. Кончает он ярко, с улыбкой, изгибаясь в спине и кусая губы. Господи. Боги. Уилл. Определённо, последовательный ряд должен быть таким. Нико несомненно рад, а Уилл несомненно зол. И, конечно же, ди Анджело ни разу не чувствует себя виноватым, не сейчас. Солас как-то по-хитрому улыбается, щурит голубые глаза и нависает, давая вдохнуть запах спирта, пота и секса. Чужие руки по обе стороны от головы, чужое, несравненно — Нико убьют, как Дездемону, тут же, только он сравни, — горячее тело над ним и это тепло он чувствует каждой клеточкой, а чужие губы чуть опухшие и мягкие, и немного влажные. Уилл сжимает челюсть ди Анджело грубо, не дает двинуть головой и заставляет открыть рот. Сам же приоткрывает губы и языком ловит чужой, давая почувствовать вкус собственной спермы, так любезно собранной специально для него. Для Нико. И глотать приходится неохотно. Солас ухмыляется, как самый подлый в мире подонок, глаза его пылают холодом и сталью, а губы контрастно ласковые, и поцелуй такой жаркий, что его можно сравнить с сексом. Хотя с сексом, по сути, ничего нельзя сравнить. — Тц. Нико, — Уилл отрывается совсем неохотно, улыбаясь, как Джокер, и ведя себя, как поехавший и дорвавшийся до любимого собственник. Будто его год пытали спермотоксикозом. — Ну что я всё-таки просил. Ты меня совсем не слушаешь. И блять, да, и не будет слушать, потому что тебе, тварь похотливая, это нравится. И ты любишь это, Уилл Солас, и ты ни за что в этом не признаешься, но ди Анджело просто плывет, как сучка, лишь от одного этого взгляда. Он чувствует себя его личной Харли Квинн и не может ничего с этим поделать. Та тоже та ещё характерная шлюха. — Как неловко вышло. Совсем тебя не слушаю, — Нико совсем охуеть как похуй, что там говорит Уилл. Ему просто уже хорошо, и, кажется, у него снова встал лишь от ощущения собственной принадлежности, невосполнимого желания Соласа и его члена, утыкающегося Нико в бедро. — Тебя нужно наказать, — шепчет Уилл. И Нико уже знает, от чего он будет сгорать завтра от стыда. — Только не кричи. — Ага, — выдает ди Анджело, прежде чем его рот затыкают хуй откуда взявшимися бинтами, а шею, слишком жёстко для любовного порыва, кусают. Нико знает, Уилл его любит. Ну как же можно не любить такое чудо, как он? Такое податливое, эгоистичное, своенравное. И очень похотливое. И Уилл, как самое главное в своей сравнительно короткой жизни, помнит момент, когда ди Анджело впервые сказал ему это тихое и такое хрупкое, слишком личное и несомненно искреннее. Ты самое гадкое, что есть в моей жизни. Не покидай меня, я так люблю тебя. Это точно станет их клятвой в день бракосочетания.