Сахарно-Молочный Дом

«Так…сколько я уже не сплю?» - думала про себя Морожка, - «Пару минут? Пару часов?». Она не могла знать ответ, так как в общей комнате для девочек (так называли комнату на втором этаже дома Сахаровых, где жили Морожка и Кетчуп) отсутствовали часы, а включать электронику девушке не хотелось. Она выспалась ещё с вечера, и теперь бессмысленно барахталась в мягкой кровати, как маленькое судёнышко при шторме, пытаясь принять хоть какое-то положение, удачное для сна. После множества неудачных попыток Морожка отказалась от идеи и решила удлинить себе день. «Погуляю по дому. Нужно проведать наших «сов». И заготовить много кофе на весь день. Да, кофе. Кофе!» Девушка внезапно вскочила, от чего чуть не разбудила спящую на соседней кровати сестру. «Кетчуп... пусть считает электро-овец. Сплюшное ты наше нечто.» Морожка на цыпочках дошла до общего шкафа, вытащила белоснежный чистый тёплый халат, надела его поверх ночной рубашки и не спеша вышла из комнаты. Времени было ещё много, но она не знала, где Кофе с того момента, как тот вышел погулять и весь день не возвращался, и её беспокойство усиливалось с каждой минутой. «С ним всё хорошо. Это же Кофе. Он кобра. Он выкрутится из любой ситуации. Так ведь?» И если кобра пропала, вернее всего узнать, как дела у мангуста. *** Скрип половицы. Скрежет двери. Морожка входит в маленькую, узкую, не имеющую окон, комнату, что занимает часть места на чердаке. Здесь совсем пусто: кровать, рабочий стол, пара стульев, потухшая, сломанная плоская люстра, да старая лампа на столе, которая сейчас является единственным источником света в этом маленьком, уединённом мирке. Здесь уже не играла музыка, как вечером, и Сыр, полностью одетый, лежал на кровати, тупо уткнувшись в подушку лицом, и не реагировал на приход сестры. Морожка сделала пару осторожных шагов. Затем остановилась. Её взор был прикован к маске, валяющейся на стуле. Ничем не примечательная, чёрная, из грубой матерчатой ткани, она чуть свисала со спинку, но удивительным было другое – Сыр практически никогда не снимал масок уже очень, очень давно. Они были разные. Некоторые с рисунком, другие без. Из грубой ткани, и из мягкой. Различных цветов. Но Сыр всегда надевал их. Что и говорить, Морожка вспомнила совсем недавний случай, когда брата выгнали из-за этой маски из школы. Она прошла ещё немного и уселась на кровати около Сыра. - Эй, Сыр, ты как? Давно ты не… Парень прервал её на полуслове. - Я в порядке, Морож. В самом деле. Просто… ты никогда не думала, что с того момента всё полетело кувырком. Что на нашей семье с того момента висит… метка, что ли. Метка смерти. И в ней виноват я. Девушка хотела было спросить «С какого момента?», но осеклась. Она знала с какого. Все знали. Морожка взяла брата за руку, и, произнеся «Мы справимся, Сырок, все вместе.», тихо удалилась. Не стоило беспокоить брата в таком подавленном состоянии вопросами. «Пусть лучше останется наедине со своими мыслями. А мне нужно спросить совета по своим.» Поворот ручки. Скрип половицы. Скрежет двери. *** Как только девушка вышла на улицу, её тут же обдало свежим, холодным ветром. Она поёжилась, затем взяла плед с веранды, что лежал на скамейке, и спустилась во двор по трём маленьким ступенькам. Луна освещала весь город, реку и лес за ним, холодным и кажущимся мудрым светом, но уже уступала солнцу, что проглядывалось тонкой полосой на горизонте, и неспешно поднималось. Паренёк, утопающий в зелени, лежал посреди двора, с босыми ногами, и жадно вдыхал запах предрассветной росы, и будто всеми силами старался замедлить приближение утра, то взирая на луну и звёзды широко открытыми глазами, то катаясь по земле, по-детски, что при виде его окутывало какое-то доброе и спокойное настроение. Мысли и беспокойства Морожки слегка притупились, но не ушли прочь. Она расстелила плед рядом с братом и, немного подумав, плюхнулась на него. Девушка обратилась к пареньку. - Эй, Прянь, опять не спится, да? Пряник, один из многочисленных членов семьи Сахаровых, унаследовал более от отца, чем от матери. У него высокий рост, смуглая, чуть загорелая кожа, светлы волосы, что начинают на корнях темнеть, открытые большие карие глаза, высокий лоб, и чуть узкие, сухие черты лица. Он сам казался слегка чуть высохшим, худым, подобно Морожке, но крепким. Одевался Пряник всегда по-простому, вот и теперь из скромного гардероба были лишь красная, слегка выцветшая футболка с крупными жёлтыми буквами «ЧАЙ», да бежевые штаны, не сковывающие движение. Пряник с минуту глядел на сестру, затем перевернулся, и спросил: - Рассказывай, что тебя гложет, Морож. И какой ты хочешь задать вопрос. -К-как ты узнал? - По твоим глазам. Ты улыбаешься, а они грустят. А ещё когда люди думают, если они думают о хорошем, они не приходят посреди ночи и не спрашивают тебя «Как дела?». А если и приходят, то обязательно с вопросом. Морожка рассеяно оглянулась. Пряник был на пару лет её младше, но гораздо проницательней и… кажется, мудрее. - Я. Просто я беспокоюсь о Кофе. И всё. Я его не видела со вчерашнего утра. И, эй, вы убрались в своей комнате? Её брат перевернулся на спину, раскинул ноги и руки, и начал отвечать и дополнять вопросы. - Во-первых, ты врешь. Не только о нём. Твой голос неуверенный. Во-вторых, Кофе не приходил. И, в-третьих, не «мы» убрались, а Фарш. Он как увидел весь бардак, за голову взялся, меня выгнал, и с невероятной скоростью всё убрал. Что странно, Фарш вёл себя очень нервно, и «мы» не досчитались нескольких его вещей. Морожка рухнула на землю, и от пачканья халата её уберёг лишь плед. Она словно была поражена этим «не досчитались нескольких вещей». Словно это был приговор или ещё что-то. «Это же Кофе! Разыграл сценку, и сбежал. Надо было раньше догадаться, раньше. Блин! И где же его теперь искать, куда он ушёл?» Её размышления прервал голос Пряника. - Не кори себя и расскажи, что ещё случилось. Девушка поднялась на ноги и присела, как ни в чём не бывало. Она решила не спрашивать, как парень узнал её мыслях, даже её теперь это казалось очевидным для всех. - После… после разговора с Сыром я действительно волнуюсь. Он сказал про «метку смерти». В спиритизм я не верю, но, вспомнив тебя и… -Чизкейк, да? -… да. Пряник поднялся, помог сестре, и стал её успокаивать; но слова, звучащие из его уст, уже не выглядели убедительно. - Что бы тебе кое-что объяснить, я тебе напомню его…нашу историю. В первом классе у меня появился друг, настоящий. Первый настоящий друг. Чизкейк был полной противоположностью меня, хоть каким я был тогда, хоть сейчас. Грустный, закрытый, насупившийся мальчик. Но мы подружились. И мы гуляли, общались, делали вместе уроки, смотрели на переменках на дождь и спорили, какая капля придёт к концу окна первой. Но однажды он просто не пришёл в школу, а потом ещё и ещё. А потом… потом пришли его родители и сказали, что Чизкейк не придёт. Никогда. Никогда никуда не придёт. И именно тогда я понял смысл слова «смерть»… но и смысл слова «жизнь» тоже. Ведь да, я больше никогда не увижу его, но я рад, что мы провели, хоть и немного, время вместе. Именно поэтому не стоит так горевать об утрате, не стоит жить прошлым. Ты ничего не изменишь, так живи, живи, вдыхая полной грудью! Не выживай, не существуй, а живи!.. И береги ещё живых. Пряник показал рукой на гараж, где до сих пор, до самого утра, исходил мерцающий свет. - Тебе следует сказать про уход Кофе отцу. У него и так нервы… Лицо Морожки посветлело, и она обняла брата - Поняла. Спасибо, Прянь. Девушка разжала руки и устремилась к свету… в прямом смысле. *** Подбежав к гаражу, что уже давным-давно был переделан в мастерскую, Морожка сильно замедлила шаг, и тихо, совсем неслышно зашла в открытую гаражную дверь. В мастерской было немного места, а, значит, немного и вещей. Старый крепкий стол со стулом, табурет; высокие, но узкие полочки для тысячи и одной мелочи; и дверь, ведущая в кладовую с ещё большим количеством всякой всячины. Мерцающий свет исходил от одиноко висевшей лампы накаливания ровно в середине потолка; имелась ещё лампа настольная, но ей было уже столько лет, (что никто не знал, кто старше: лампа или отец) и она настолько плохо работала, что ей положение было не спасти. Морожка безмолвно присела на табурет и стала вглядываться в отца, будто видела его впервые. Она обдумала все те, слова, что сказал Пряник, и поняла, что практически не знает и не помнит, как выглядит каждый в семье. Она хотела запомнить каждого из них и никогда не забывать. Её, их отец, высокого роста, но худой и сгорбившийся. Он был не молод, но ещё и не стар, хотя морщины уже проглядывались на вытянутом, сухом лице с высоким лбом. Кожа у него слегка смуглая, но загорелая, от частой работы под открытым солнцем. Обесцвеченные от того же яркого светила волосы. Короткие и сухие. Тусклые, но не потерявшие живости жёлтые глаза постоянно не находили себе места, перескакивая с одного предмета на другой, а жилистые крепкие руки всегда должно выполняли свою работу. Очки, в прямоугольной оправе, постоянно подводили Сахара, норовя сползти, и их приходилось поправлять. Одежда отца была самой обыкновенной, но хорошо справлялась со своей задачей: потертые и грязные мешковатые штаны и идентичная куртка, что надевалась поверх чёрной засаленной футболки, да черные высокие ботинки, вот и всё. Неизвестно, сколько времени ушло у Морожки на то, чтобы так детально разглядеть отца, только рассказать о Кофе было необходимо. -Пап… Он не отвечал, весь поглощённый работой, и тщательно спаивал что-то. -Пап. –сказала девушка более уверено. Безрезультатно. - Сахар! – утвердительно, и громко, почти крича на отца, произнесла Морожка. Отец вышел из забытья, быстро оглянулся, и, увидев дочь, протёр очки о футболку. - Сахар, у нас… В общем, Кофе ушёл вчера и до сих пор не вернулся. Нам надо что-то делать… - Да, да, сейчас, – отмахнулся отец, - мне нужно только… Сахар отложил паяльник, подключил что-то к сети, и подал напряжение… Бум! Редкий свет, как в доме Сахарова, так и в остальных домах в черте одного квартала, резко выключился. С конца улицы послышались недовольные выкрики и ругань самых разнообразных форм и диалектов. Из мастерской искрило, но, по счастью, ничего не загорелось, и ни Морожку, ни Сахара это не задело. Отец встал и отряхнулся, затем помог встать дочери. Девушка была явно недовольна, но пыталась сохранять спокойствие. - Отец, ну сколько мы говорили: заработался ты, итак на сверхурочных, так ещё и по ночам работаешь. Тебе нужен отдых, понимаешь? От-дых. – Морожка специально произнесла последнее слово по слогам. Сахара опять протёр очки, взглянул на дочь, и улыбнулся. - Иногда ты так напоминаешь мне твою мать.