The opposite one

Низкий голос профессора Томпсона гулял по аудитории, вроде бы становясь тише к дальним рядам студентов, и, отражаясь от стен, возвращался обратно, позволяя всем себя услышать. Он рассказывал что-то про использование ядерного оружия и подавления государств другими государствами. Не знаю, все ли слушали его тогда, но я к ним не относился. В моей голове повисло воспоминание понимающего лица Джонатана, когда я сделал вид, что мне звонят, и отошел. Больше я его не видел и, честно говоря, знал, что Стивен просто так не отпустил его. Меня это беспокоило точно так же, как тихоокеанского дельфина олень, загрызенный стаей волков в лесной роще. Одним словом — никак. — Мистер Стайлс, — послышалось сквозь густой туман мыслей. — Профессор? — А что Вы думаете насчет этого? Мое молчание заставило его скрестить руки и высоко поднять брови. Я спросил девушку рядом, какой вопрос был задан. — Я все еще жду ответа, — строго проговорил он. Профессор Томпсон театрально откашлялся в кулак. — Думаю, подавление Америкой других государств... — я задумался, — заключает в себе лишь защиту от потенциальных врагов и конкурентов путем давления на постсоциалистические страны с низкими доходами и на страны, отстающие в развитии. — То есть, вы считаете, США поступают подло? — Не то чтобы... Скорей, это необходимая жертва. Профессор задумавшись хмыкнул. — А мне кажется, у них есть другие причины, — перебил меня женский голос, и я не сразу узнал чей. Справа от меня, на одном из первых рядов, девушка подняла худую руку, держа между указательным и средним пальцами карандаш и привлекая к себе внимание профессора. — США делают так, потому что знают, что не всемогущие — так они подавляют остальные страны: тем, что не предлагают лотерею ВНЖ таким, как Великобритания, Китай, Южная Корея, — то есть государствам, которые идут вперед в развитии, считая и заставляя других считать, что они с ними наравне, и опуская таким образом оставшихся; тем, что распространяют ложную информацию, используя СМИ; а так же внедрением своих агентов в правительственные органы цивилизованных стран. Но дело тут вовсе не в необходимости, а в беспричинном доказательстве своей «безупречности». Мне показалось напущено провокационным и бредовым то, что она произнесла на всю аудиторию с такой уверенностью и частичной (или абсолютной) ненавистью. Но когда она встала, встретившись взглядом со мной, я осознал, почему. Это была девушка Джона. В моем внутреннем плеере воспроизвелась ее речь по-новой. — А вообще-то, знаете, профессор Томпсон, — я тоже встал, смотря прямо на нее, — США — могущественное государство. И то, что они делают — их политика — совершенно верно, что нам, возможно, даже стоит брать с них пример. Почему все говорят только о них? Почему, когда спрашивают про новые технологии, роботов, самолеты, мы вспоминаем Америку? Не Китай, не Японию. Почему когда обсуждают новые модели телефонов, мы вспоминаем iPhone, хотя большинство марок родом не оттуда? Если так подумать, их действия подавления — это шаги к аб... — При том, — перебила она, — их совершенно не волнуют другие, такие же как они сами, люди, кому они портят жизнь изо дня в день своим существованием. Мистер Томпсон поворачивал голову с меня на Эм. — Может быть, «другим людям» следует включать мозги, прежде чем первыми провоцировать США своими глупыми нападками первоклассников? — О, — она усмехнулась. — По-твоему, другие страны виноваты в полном отсутствии контроля, нравственности и безнаказанности в штатах? Я так не... — Прекратите немедленно, — нас перебил голос профессора. Только сейчас мы заметили, что все студенты устремили взгляды на нас. — Стайлс, Мёрфи, задержитесь после урока. Блять. *** Я нес в руках бумажку с росписью профессора на следующий урок, что он задержал меня — причина моего опоздания. Томпсон только предупредил, чтобы подобного больше не было на его лекциях, и сказал, что мы легко отделались. — Гарри, — снова ее голос врезался в мои уши. Я продолжил идти вперед, после чего услышал, как она ускорила шаг. В коридорах никого уже не было: начался урок. Неожиданно она схватила меня за предплечье, заставив остановиться. — Что еще? — мои глаза уперлись в ее. — Что это было? — Нет, это ты мне объясни. — Я про глобальную политику. — А я об избиении Джона. Мне казалось, что мне плевать, но после ее слов, что-то во мне остановило время. — Я... — Как ты мог, Гарри? Ее глаза стали наполняться слезами, по крайней мере, так мне показалось. Может, и нет. — Я не избивал его. Это обвинение меня не касается. Мне хотелось развернуться и уйти, но она не позволила. Что ей нужно от меня? — Очень интересно. И почему тогда он вернулся избитым после встречи с тобой? С моих губ слетел саркастический смешок. — А ты думаешь, он мог сдать моего друга декану и остаться безнаказанным? Я шел спиной вперед, говоря это ей, и развернулся, когда закончил предложение. — Что? Она остановилась — я не слышал быстрых шагов позади себя. — Мне нет дела до твоего парня, Эм. Ее же так зовут? — Какого... Какого парня, Гарри? Ее голос оборвался, вынуждая меня остановиться и взглянуть. Покрасневшие глаза смотрели прямо в мои, считывая эмоции с моего лица. — Почему ты говоришь так? Что за хрень происходит в этом мире? Джонатан не ее парень? — Ты ведь знаешь, что это не так, Гарри. Я ничего не ответил. — Джон ведь твой друг. Мне показалось, что она вот-вот расплачется. Я начал медленно подходить к ней. — Он... Он не мог сдать Стивена, Гарри. Он бы не сделал этого. — Эм, мне... — Не зови меня так! — вскрикнула она. — Не делай вид, что ты не знаешь меня. — Я... — Зачем ты издеваешься? — она перебила меня в очередной раз. Я покачал головой — она замерла. Несколько бесконечно долгих секунд мы не сводили глаз друг с друга. Эта тишина была такой отстраненной от мира и громкой — очень. — Гарри? Мои глаза уставились на паркет под ногами. Я не был уверен, стоит ли рассказывать то, что со мной произошло. Что-то сжималось у меня в груди, пытаясь запретить мне дышать. Происходящее просто обязано быть сном. — Т-ты не помнишь? Но с другой стороны, я знал, что это не так, и уже не понимал, кого мне считать друзьями, а кого — врагами. Она неуверенно подошла ближе. — Что с тобой случилось? Я промолчал. — Поэтому ты спросил, не Эмма ли я, и назвал Джона Джонатаном, — произнесла она больше самой себе, чем мне. Она снова посмотрела на меня снизу-вверх, и я заметил, что ее глаза глубокого голубого цвета, несмотря на темные волосы. — Мне жаль, что все обернулось так. Она лишь кивнула в ответ. Я осторожно убрал ее руку со своего предплечья, поняв, что даже не заметил, когда она дотронулась до меня, и замерев ненадолго с ее маленькой кистью в своей ладони. Я отпустил ее, совсем забыв про ждущую меня следующую лекцию, и направился оттуда как можно дальше.