Иллюзия открытого пространства

Ставлю на стойку восьмой или десятый пустой бокал и делаю знак бармену-лутианцу. - Еще одну. - А вам не много? – интересуется гуманоид, но все же покорно подливает серебристо-синей жидкости, одновременно надраивая заполнившие пространство на стойке вокруг него пустые стаканы и держа бутылку хвостом. Я только лениво усмехаюсь. Говорить не хочется. На той стадии опьянения, когда другие валятся под столы, начинают бить морды (и свои собственные тоже) и горланить песни, у меня неведомо откуда появляются склонности к молчанию и умиротворенному созерцанию. Выпивка тут божественная, ничего не скажешь. Не думала, что в таких тихих местечках, как этот Кимари, имеются подобные заведения. Хотя, как выяснилось, сами кимарийцы свои походы сюда стараются не афишировать. Конечно, кто по своей воле захочет расстаться с нимбом и парой ангельских крылышек за спиной? Да никто! - Эй, красотка, хоть бы парик надела, а то твоя лысина аж светится под лампочкой, глаза слепит! Чудесно, блять! Только этого мне не хватало. Резко оборачиваюсь и вычисляю генератора этих тончайших, блять, острот – фермера-кимарийца лет тридцати, рослого, видного, симпатичного, абсолютно пьяного и воняющего, как табун лошадей, или носок укульмита. Да не одного, а в компании десяти товарищей, точно такой же консистенции, и гогочущих, как стая диких уток. Даже выпить спокойно не дают, ну что за жизнь. - Исходящая от тебя вонь – неповторимый по мощи уничтожитель всего живого, так что мы друг друга стоим, дружище, - я отпиваю мирилианского коньяка из бокала, отстраненно наблюдая, как лицо этого агрария меняет цвет просто с космической скоростью, а его дружки давятся гоготом или уже, скорее, лошадиным ржанием. Не испытываю ни малейшего желания переходить из стадии молчаливого созерцания в стадию активного взаимодействия, но придется, судя по всему. - А ты, видно, не из пугливых, - фермер поднимается со стула, ухмыляясь, и выглядит это весьма… угрожающе. С учетом того, что за его спиной – еще с десяток таких же. Да только меня таким не напугаешь. - Я отсидела пятнадцать лет в Кара-Эйсли, чувак, так что иди нахер и дай мне спокойно выпить, - отворачиваюсь, приканчиваю коньяк в бокале и машинально ерошу полусантиметровый ежик на голове, несправедливо обозванный лысиной – еще один тюремный подарочек, кстати говоря. Рука-клешня намертво схватывает мое плечо. - Ты учти, красотка, - это чудище воняет перегаром прямо мне в ухо, - у нас правила, конечно, мягкие, и девок мы не бьем, но если будешь нарываться – словишь по полной. О-хо-хо! Что-то не вижу я поблизости того, кто способен начистить морду мне. А вколачивать в грязь не в меру самодостаточных аграриев в мои планы на сегодня не входило. И, звезды и галактики, какая же все-таки мерзкая вонь! Интересно, они все так пахнут? Я стряхиваю с плеча грязную волосатую лапищу и встаю со стула, оказываясь лицом к лицу с сельскохозяйственным нарушителем спокойствия. Я его выше, да и мускулатура у меня покрепче, так что выглядит внушающе. Однако драке не суждено состояться. - Хэй, Ронар! – бармен-лутианец недобро хмурится и тянется куда-то вниз. – Ты бы шел домой, проспался, знаешь же, я в своем заведении драк не терплю. И для пущей убедительности кладет на стойку карманный однозарядный бластер. Детская игрушка, как по мне, но на фермеров действует, как гипноз. Судя по их малость запуганным взглядам и резвому для пьяных в стельку движению по направлению к выходу, с оружием покруче аспарциновых ножей местным огородникам иметь не приходится. И ладно. Можно спокойно пить дальше. Плюхаюсь обратно на свое место. И чувствую, как пропадает тяга к молчаливому созерцанию, уступая место тяге к беспричинной болтовне. Вот черт! - Еще? – спрашивает бармен, косясь на мой пустующий бокал. - Пожалуй. Лутианец весело усмехается и достает откуда-то из-под стойки бутылку. Содержимого в ней – меньше трети, но больше четверти. Как раз то, что нужно. - Допивай, красотка, - парень протирает стойку, сверля меня глазами-бусинами, и ухмылка его становится шире. – За счет заведения. Благородно. - Не стоит, - хмыкаю я. – А то еще разоришься. Твоя дыра тут единственная на всю округу, так ведь? - Так, - кивает бармен, не прекращая своего занятия. – Поэтому-то я и не разорюсь. Я прикладываюсь к бутылке. Чудесно. - Никогда не подумала бы, что на планетке святош, выращивающих цветочки, пользуются спросом заведения, вроде твоего. Ухмылка лутианца становится еще шире, а в глазах промелькивает хитринка. - Не все на планете святош – святоши, - он отставляет тряпку и возвращается к бокалам. – А потому клиентурой я обеспечен. Не такой обширной, как хотелось бы, но вполне приличной для планеты, где основное население пьет только лимонную настойку и только по праздникам. Надо же. - Паршиво, - усмехаюсь я. – И это везде так? - Везде и во всем, - кивает лутианец. – Общество, построенное на традиционных ценностях. Доверие, гармония и всякая чушь. Прогресс на минимуме. Если ты женщина – рожай детей, если мужчина – вкалывай на поле. Но при таком незавидном раскладе все вокруг ходят счастливые, как под наркотой, и если целый день смотреть на эти слащаво-приторные лица, то вечером очень хочется кому-нибудь врезать. Так что лучше не смотри. Ничего себе характеристика. Если ей верить, то Кимари-7 успешно проходит отметку «паршивое место» и на всех парах стремится к отметке «откровенно дерьмовая дыра». Ничего. По крайней мере, тут не воняет рыбой. И… когда-нибудь я все равно сбегу отсюда. - А ты мне нравишься, парень, - смеюсь, впервые за пятнадцать лет, и поражаюсь непривычно надломленным и хриплым звукам своего голоса. – Йоран Имельрус. По старой привычке протягиваю руку для пожатия. Лутианец мимолетно удивляется, но все же подает четырехпалую желтую клешню, и с той же неизменной ухмылкой. - Аарид Куосто, - представляется он. – Думаю, еще увидимся. Я кидаю на стойку с превеликим трудом найденную в кармане кредитку – благо, мои дотюремные сбережения, коих было немало, мне все-таки вернули – и (уже с меньшим трудом) поднимаюсь со стула, собираясь откланяться. - Непременно, дружище. В такой-то дыре адекватным формам жизни стоит держаться вместе. Аарид смеется, возвращая мне кредитку. Неплохой парень как будто бы. На фоне других, по крайней мере, но стоит держать с ним ухо востро. Как учит жизнь, самая большая на свете ошибка – доверять людям, которых плохо знаешь. На улице намного холоднее, чем в помещении, и идет мелкий противный дождь. Уже стемнело, причем давно. Где-то вдали – на трассе, запоздало соображаю я – мелькают огоньками флаеры и аэроциклы. Не так все плохо, как кажется. Можно вздохнуть полной грудью, можно пойти, куда захочется, и можно спать хоть целый день, а не каждый раз подскакивать от дребезжащего звонка-будильника в пять утра. Все можно. Как же я от этого отвыкла. Резвые струйки дождя забираются под майку, облепляют голые руки, стекают по непромокаемым штанам вниз, разбиваются о носы грубых ботинок. Ежусь. Странное ощущение. Как будто бы и паршиво, но в то же время и приятно. Непривычно. Все-таки первый увиденный мной дождь за пятнадцать лет. Бреду по направлению к трассе, утопая в грязи по щиколотку и ощутимо пошатываясь. Поймать бы сейчас попутку до дома. Хотя, кто согласится везти невменяемую хрень вроде меня, да еще и пьяную. Здесь же все такие правильные. Аж зубы сводит. Плева-а-ать. Мне хорошо. Хо-ро-шо! Даже если придется идти домой пешком. Я свободный человек, черт возьми! И делаю, что хочу и когда хочу. А, нет. Брести пешком мне не придется. Меня уже ждут. - Ты напилась. - Иди нахер, жопа с крыльями. Многонеуважаемый-офицерик-ни-за-что-не-вспомню-имя глотает эту мою реплику, нервно хмурится и вздыхает. Вид у него слегка сельскохозяйственный и потрепанный. - Ты сбежала, - начинает он самым занудным голосом из своего арсенала. - Не сбежала, а прогулялась до бара, - поправляю я. – Ты же прекрасно знал, куда я пойду. - Это дисциплинарное нарушение, - гнет свое паренек. Теон? Тира? Неважно, все равно зануда. - Слушай… черт, как там тебя зовут, а? - Тай Тернер. - Слушай, Тай, я, кажется, ясно дала понять, что не собираюсь ходить по струнке и жить по расписанию. Не умею, понимаешь? И устраивать диверсии и теракты тоже не собираюсь, так что отъебись уже, наконец, от меня и займись личной жизнью. Парнишка презрительно хмыкает. Его не убедило. - Следить за тобой – моя работа. - Не полицейский, а прямо нянька какая-то. - Хватит! Ты ужасна, когда трезвая, а пьяная в сто раз хуже. - Спасибо, радость моя. Мальчик, кажется, сейчас закипит. Пар из ушей уже валит. Или у меня галлюцинации? - Держи и идем, - цедит Тай и бросает мне какой-то теплый меховой сверток, при ближайшем рассмотрении оказавшийся фермерским пончо. Как нельзя кстати, потому что, кажется, у меня и непромокаемые штаны успели промокнуть под этим дурацким дождем. - Вау. Как мило с твоей стороны. Или ты планировал завернуть в него мое обморочное в случае чего? Или даже труп? Паренек молчит, шагая впереди меня. А пончо приятно теплое и пушистое, хотя шерсть лезет мне почему-то в глаза. Вот это уже точно глюки. Перед глазами мерно колышутся сложенные большие крылья, висящие за спиной Тая мертвым грузом. Перья на них индиговые с серебристыми прожилками, но в темноте кажутся почти черными, а прожилок не видно вовсе. Глупо. Будь у меня за спиной такая красота, я ни за что бы ни ходила ногами по земле. - Никогда не хотелось взлететь? Парень резко останавливается, так что я врезаюсь носом в эти самые крылья. Приятно. Перья мягкие, мягче, чем мое пончо, и пахнут тоже приятно. Тай разворачивается ко мне, а я, лишенная опоры, отчаянно пытаюсь поймать равновесие. - Что? Кто тут тупой и пьяный, парень, ты или я? - Ну… взлететь. Просто взять и полететь. - Мне еще два года до инициации. Не имею права, - безразлично хмыкает мальчик. Как так можно! - Это глупо! – жарко возражаю я. – Право тебе дала природа вместе с крыльями, а те, кто придумали чертовы правила, давно уже гниют в земле, и живешь ты не для них, а для себя. Так к чему осложнять свое существование ненужными границами все это, если тебе не хочется? Если тебе это не нужно? Парень вроде бы ухмыляется. Вот это точно глюк, голову на отсечение даю. - Вот из-за таких убеждений ты и попала в тюрьму. *** Утро встречает меня невыносимо ярким солнцем, громким птичьим щебетанием и ожидаемым похмельем. В голове трещит не хуже, чем пичуги за окном, виски сдавило как будто чем-то металлическим, а во рту жутко неприятный привкус, кажется, тоже металлический. Паршиво, как будто бы, но после пятнадцати лет замороженного тюремного существования подобно едва ли не сказке. Точно знаешь, что ты живая. С усилием разлепляю глаза. Комната как будто незнакомая, но, впрочем, я не успела вчера даже мельком осмотреть жилище, в которое меня поселили, так что, скорее всего, я дома. Поворачиваю голову – шея едва гнется, чуть ли не скрипит – осматривая залитое светом помещение. Тут явно жили до меня, и явно женщина: интерьер нежных пастельных тонов (бежевого, кремово-апельсинового, мятного), обилие старомодных украшений, прилегающая к комнате веранда, усыпанная цветами – все это точно не атрибуты мужского обиталища. Непривычно. Даже нет. Чувствую себя лишней. Никогда не приходилась жить в таком принцесскином дворце. Да что уж там – большую часть жизни я существовала в гараже, и меня это совершенно устраивало. Упрямо подавив стон, скатываюсь с кровати. Но нет, не все не так плохо, как ожидалось. В пространстве ориентируюсь, меня не шатает и не трясет, только в голове как будто крошат стекло. Ничего. Пару стаканов кофе, и я в форме. Моей одежды поблизости не видно, а на мне только какой-то топик да короткие пижамные шорты. Не густо, но лучше, чем то кимарийское платье, с превеликим удовольствием отправленное мною в утиль. Интересно, как у меня хватило ловкости переодеться в том скотском состоянии, в каком я была вчера? Ну да ладно. При ближайшем рассмотрении мои брюки и майка также не обнаруживаются. Плохо. Но на веранде – с нее открывается неплохой вид на (гиацинтовое?) поле – я нахожу перекинутую через гамак клетчатую рубашку неприятно-розового цвета, старую, растянутую и явно выкинутую сюда за ненадобностью или непригодностью. Натягиваю на себя. Сойдет. На идеально чистой кухоньке, не такой старомодной, как (моя?) комната, ожидаемо обнаруживается (точно мой, увы) геморрой с крыльями. Сидит у окошка, распивает кофе и просматривает какие-то голофайлы. Волосы мальчик заплел в косичку, но общий вид у него по-прежнему слегка потрепанный. С чего бы это? Заслышав шаги, парень кидает в мою сторону мимолетный взгляд, вдруг розовеет и бросает вместо приветствия: - Застегнись, - и косится на мои неприкрытые живот и ноги. Надо же, какие мы стеснительные! - Не нравится – не смотри, - пытаюсь огрызнуться, но не выходит, больно уж мне смешно становится. – Или что, завидуешь? С ухмылкой похлопываю ладонью по каменному прессу. Моя гордость, как-никак. Тебе, малыш, чтобы так подкачаться, нужно ночевать в тренажерке и стероиды глотать тоннами. Парень (звезды и галактики, я опять забыла, как его зовут!) поднимает на меня свои серьезные – занудные, твердит мне внутренний голос! – глаза. - Не паясничай! - Обязательно, радость моя. Кофемашина – не такая старая, как все вокруг, слава Прародителям! – исправно жужжит, готовя мне кофе. Я лазаю по потайным шкафам в надежде найти что-нибудь съестное. Однако повсюду только книги рецептов, какие-то неведомые специи, столовые приборы, посуда, финтифлюшки неясного назначения и прочая дребедень. - Что это вообще за дом? – риторически возмущаюсь я в пустоту. - Это дом моей тети, - неожиданно подает голос длинноволосое недоразумение. – Она умерла пять лет назад, а его завещала мне. Весьма неожиданно. - Тогда какого черта здесь делаю я? Оскверняю память твоих благочестивых родственников своим смердящим присутствием? - Нет, - он как будто бы ухмыляется. Опять глюки? – Я тетку терпеть не мог, и дом она бы мне не оставила, да только выбора не оставалось. Но если бы была возможность найти приличное жилье – я бы тебя отсюда вышвырнул, так и знай. Ха-ха. Приличное? Я и в гараже жить могу, дорогуша. В чужом. Машина призывно пищит, и я получаю, наконец, свою законную порцию кофе. Плюхаюсь пятой точкой на плетеный стул и закидываю ноги на стол, отпивая кипяток маленькими глотками. Чудесно. Солнце светит прямо в глаза, золотит остатки бесцветных волос на голове, за окном надрываются шизанутые пичуги, а я сижу с чашкой кофе, и могу сидеть так, пока не облезу. Черт! Как будто бы… на пенсии? Не рановато ли? - Опусти ноги. - Иди нахер, радость моя.