Ssamgray's stories.

Сон — понятие абстрактное. Так решает для себя Кисок, когда возвращается со студии глубокой ночью. Дверь вдруг оказывается нестерпимо шумной, а порог — неожиданно высоким, и Чон запинается, роняя из рук портфель, что падает не менее громко. Ему остается только скулить сдавленно, прикрывая ту за собой и наклоняясь за разлетевшимися папками. Шелест бумаг режет душу, а в первую очередь — слух, и когда со всей этой нелепостью покончено, Кисок включает основной свет и роняет несчастный портфель вновь. Сонхва салютует ему рукой, облокотившись плечом о стену с занудским видом, готовый вот-вот начать либо ругаться, либо ругаться. Чон прекрасно понимает все это, так что молча наклоняется за портфелем. — Я предполагал, что ты начнешь извиняться, но чтобы настолько…- Сонхва делает шаг в его сторону, все еще держа на лице всю серьезность, пока Чон корячится в полуприсяде. — я польщен. Кисок выдыхает сквозь стиснутые зубы и спешит обойти парня стороной, ибо усталость неимоверная, но его ловко хватают за рукав, останавливая и заставляя вернуться на прежнее место. — Опоздавшим право не давали. — поясняет Ли, вставая наперекор его движению и желанию прилечь. — поэтому давай перетрём все тонкости твоей тупости здесь, и потом я пойду дальше спать. — он отпускает Чона и рассматривает его, слегка подбитое, лицо. — ты вообще видел себя? — Себя? — эхом повторяет за ним Кисок, невольно щупая свои щеки и опухшие от усталости веки. — со мной все в порядке. — Нет, — отрезает Сонхва, качнув головой, отчего всегда-прекрасно-уложенные волосы сбиваются и безвольно повисают на его лбу. — ни черта ты, блять, не в порядке. От одного взгляда на твои мешки под глазами хочется выть, а потом вдарить так хорошенько, чтобы впредь неповадно было работать ночью. Ли голос не повышает — зачем? — в тихой обстановке, ведь все слова четко витают между ними в раскаленным Сонхвой воздухе, и Кисока конкретно так плавит. Ему хочется объяснить, что это вовсе не его вина: сидеть до ночи приходится в силу загруженности (ведь Джебом отдыхает где-то в Америке) и разгребать документацию вынужден Чон собственноручно. — Не буду больше. — только и бубнит Кисок, топчась на месте словно ребенок и снимая с себя ветровку. — а теперь пусти. Сонхва больше ни слова не говорит, молча пропуская Чон-беднягу-Кисока в сторону ванной. Ну, хорошо, решает он, последнее предупреждение, и дальше придется действовать иначе: физический абьюз кажется не такой уж и страшной вещью, даже когда Кисок рядом на кровати сопит миленько и тихо. Сонхва в возмущении ноги на него складывает, утягивая одеяло на себя и едва ли не пыхтя. Ладно, может быть, он даст ему еще одну попытку. Когда обижаться перестанет.