Мне не страшно

… Так быстро она в своей жизни ещё никогда не бегала. Тяжёлый раскалённый воздух обжигал пересохшее горло, огненные когти сухого июльского ветра безжалостно царапали кожу. Сердце бешено колотилось: девушке казалось, что оно вот-вот выскочит сквозь приоткрытый от быстрого бега рот и упадёт на мокрые ладони — алое, пульсирующее, как огромный живой рубин. Но девушка не останавливалась. Она вся будто обратилась в слух, для неё теперь существовали лишь дробный стук каблуков по каменным плитам мостовой и медленно приближающийся гомон толпы. Она должна была успеть. Сегодня она впервые увидит, как сжигают ведьму. «Интересно, — подумала девушка, — а как выглядит эта ведьма?» Пластичное воображение сразу же нарисовало образ уродливой старухи с огромной бородавкой на носу, сморщенной, как старый пергамент, кожей, копной седых, нечесаных волос, облачённую в грязное рубище. И со скверным, сварливым характером, разумеется. Местный священник, конечно, что-то говорил о том, что зло может принимать даже самый невинный вид, и девушка понимала, что он, наверное, прав, но никак не могла себя заставить думать иначе. На центральной площади собрался почти весь город. Люди шумно переговаривались друг с другом, и главной темой была, разумеется, предстоящая казнь. — А она хоть настоящая? — произнёс сиплый мужской голос совсем рядом. — Кто — настоящая? — удивился в ответ другой голос — женский, но властный и грубый. — Да ведьма же! — А ну, цыц, трухлявый ты пенёк! — тут же набросилась женщина. — Чай, Святая инквизиция лучше тебя знает, кто ведьма, а кто — нет! — на секунду замолчала, а затем подозрительно добавила: — Или ты сомневаешься в Великом инквизиторе? Мужчина лишь раздражённо сплюнул и проворчал что-то, похожее на «вот же, бабы!». Девушка так и не услышала: голос за её спиной утонул в многоголосом шёпоте: «Ведьма! Ведьму ведут!» На помост, сопровождаемая двумя стражами в алых капюшонах, взошла стройная молодая девушка в изодранной серой хламиде. Густые светлые волосы были сложены в слегка растрепавшуюся, но величественную причёску, напоминавшую терновый венец. За спиной у юной ведьмы холодно лязгнули алебарды, перекрывая выход с эшафота. Но та даже не обернулась. Так и продолжила подниматься вверх, к кострищу — не спеша, с высоко поднятой головой. Как королева. «Это что — и есть ведьма? Прислужница самого сатаны?» — изумлённо всплеснула руками фантазия. «Зло может принимать самые немыслимые формы», — спокойно возразила ей совесть умиротворяюще- вкрадчивым голосом приходского священника. Тем временем от судейской ложи отделился сухонький старик-каноник в бордовой, цвета запёкшейся крови, моццетте и внезапно зычным, глубоким голосом заговорил: — Судьи объявили тебя, Эвелин из Арлингтона*, гадалкой и ведьмой, пристрастившейся к злокозненным магическим искусствам, относительно веры нашей провозгласили тебя отступницей, богомерзкой еретичкой и идолопоклонницей… Голос священнослужителя утонул в гневном рёве толпы: — Сжечь ведьму! — Гори, отродье дьявола! Девушка не знала, как долго бесновался народ на площади: её тоже захлестнуло волной всеобщего праведного гнева… Крики смолкли внезапно, словно какая-то чёрная, злобная сила разом лишила всех собравшихся дара речи. Молодая ведьма вдруг распахнула огромные карие глазищи и тихо, но так, что слышали все, заговорила: — Эй, ты, крыса церковная! Мозги-догмы и мысли-молитвы! — надменно улыбнулась. — Заканчивай уже свой балаган: люди ведь пришли на представление посмотреть. Так не будем же заставлять их ждать! … Ведьму скрутили цепью. Холодные, горевшие тусклым серебром в обжигающих лучах солнца звенья впились в хрупкие запястья. Стражи несколько раз обвили цепь поверх мокрой соломы и обложили это исчадие ада огромными поленьями до самой груди. Торжественно и пронзительно — как маяк в кромешной тьме — вспыхнуло очищающее пламя факела. «Неужели огонь сможет навредить той, которая на короткой ноге с самим дьяволом?» — с сомнением подумала девушка, глядя, как к лицу ведьмы медленно потянулись длинные сизые лапы едкого дыма. И в этот миг их взгляды встретились. В карих, безжизненных глазах ведьмы, горевшей на костре, коротко сверкнули багровые сполохи адских огней, и она… засмеялась. А в следующую секунду… Лёд безжалостных пут на руках. Горький, удушливый запах гари. У локтей пляшут упругие беспощадные языки костра. Снисходительная, всепрощающая улыбка Великого инквизитора. И ведьма, скрывающаяся в толпе. На мгновение она остановилась, хищно оскалилась и послала занявшей её место девушке воздушный поцелуй. … Пэнси рывком вскочила на кровати, судорожно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Тело била крупная дрожь, глаза застилало хрустальное марево слёз, сквозь которое окружающая действительность выглядела пугающей, размытой, но слишком живой картинкой спятившего художника-абсурдиста. Оборотень посреди трансформации. Девушка решительно вытерла глаза и одним резким жестом отшвырнула в сторону тяжёлую изумрудную портьеру. Обычно Пэнси нравились эти портьеры — скрывшись за ними, растянувшись на мягкой широченной кровати, можно было легко почувствовать себя царицей. Но сейчас мягкая зелёная ткань казалась стенами, что медленно сдвигались, чтобы раздавить свою жертву. — Пэнс? Староста подняла голову. На неё пристально смотрели карие немигающие глаза Миллисенты. Стороннему наблюдателю — с условного Гриффиндора, например — могло показаться, что Булстроуд таким странным образом констатировала факт — сокурсница проснулась. Который, по большому счёту, её совершенно не интересовал — всё то же равнодушное, ничего не выражающее, лицо. Так, новая тумбочка, появившаяся в спальне. Но Пэнси, уже давно знавшая эту крупнокалиберную девушку с выдающимися формами и недюжинной физической силой, услышала в голосе Миллисенты неподдельное волнение. —А? — слабо откликнулась староста. — Ты это… — Булстроуд слегка замялась и понизила голос. — Ну, сначала ты, вроде бы, как спала. Потом — ну, нам показалось, что ты проснулась: уж дышать, как спящая, ты точно перестала. А после принялась орать так, будто к тебе Круциатус применили. Чего у тебя стряслось? — Миллисента весело усмехнулась. — Американка сдержала слово и превратила все твои шмотки в змей? Пэнси слабо помотала головой и закрыла лицо руками, одновременно отрицая догадку подруги и отгораживаясь от её последней фразы. «Мерлинова борода, Милли! Спасибо! Ты не могла придумать лучшего способа, чтобы превратить и без того скверное утро в отвратительное! — в отчаянии подумала староста. — Зачем только она вспомнила об этой !..» Паркинсон и не подозревала, что может кого-то так люто ненавидеть, завидовать и бояться одновременно, как эту… Казандзаки. Отчаянно желать смерти и всеми силами стараться на неё походить. Брезговать называть хотя бы по фамилии – даже оставаясь наедине с собственными мыслями и постоянно изворачиваться в попытках унизить или опозорить проклятую соперницу втихую. Бодаться с американкой в открытую Пэнси не рисковала: одного раза хватило… Девушка мысленно взвыла. Наверное, она и на смертном одре будет помнить тот чёртов ветреный январский день. День, когда в Хогвартсе появилась эта девка… … Снейп лишь кратко представил новую студентку. Даже… не представил, а просто поставил перед фактом: мол, с этого дня мисс Эвелин Казандзаки будет учиться в Хогвартсе. Вроде декан ещё о чём-то вещал, но Паркинсон уже не слушала. Она придирчиво изучала невысокую светловолосую американку, облачённую в невзрачную кожаную куртку и странные кожаные штаны с бахромой. Много позже Казандзаки нехотя пояснит Теду Нотту, что такие в Америке «чапами» называются, и что такие, как у неё, именуют «шотганами»… Но тогда, в свой первый день в Хогвартсе, американка напряжённо сканировала ледяным взглядом тех, с кем ей предстояло учиться и жить. Пэнси тоже рассматривала новенькую, разрываемая противоречивыми чувствами. С одной стороны, было до ужаса интересно: ведь не каждый день увидишь человека, принадлежащего не просто к другой культуре, а… вообще к другой цивилизации. Паркинсон, из всего зарубежья бывавшая лишь во Франции, всегда воспринимала волшебников с других континентов почти как инопланетян. Но с другой… Старосту терзала едкая, жгучая, как кислота, зависть. Американка была красивой вызывающей, броской, хищной красотой. Густые светлые волосы небрежно собраны в две толстых косички. Просто и практично, но Казандзаки эта простота не портила. Смуглая кожа в тёплом освещении гостиной будто светилась изнутри мягким золотом. Огромные карие глазищи, которыми, казалось, можно костёр разжечь. Пухлые губы, изогнутые луком Купидона, застыли в вежливой, но холодной улыбке… Всё это, естественно, не добавляло американке очков в глазах Пэнси, но и не давало повода сразу же записывать во враги. Например, ту же Дафну Гринграсс Пэнси смело могла назвать ослепительной красавицей, но при всём при этом искренне считала её своей подругой. Но уже спустя какой-то час Паркинсон с непоколебимой уверенностью называла чёртову янки надменной стервой, самоуверенной сволочью, да и вообще сукой редкой масти… — Интересно, — с каменным лицом и ироничным воодушевлением в голосе произнесла Казандзаки, — чей это высоконаучный опус? В руках американка вертела свиток с эссе самой Пэнси по нумерологии. — Мой, — с вызовом ответила староста, инстинктивно занимая оборонительную позицию. Почему-то Паркинсон была абсолютно уверена: ничего хорошего ни интонация Казандзаки, ни её замечание точно не сулят. И не ошиблась. — Твой, стало быть… — протянула Казандзаки. Староста вновь уловила в голосе новенькой едкую иронию и яростно скрипнула зубами. Чего она прицепилась? — И что с того? — перешла в наступление Пэнси, ведь лучшая защита — это нападение. — Неужели слишком много непонятных слов, которые твои куриные мозги не могут переварить? — на секунду изобразила на лице удивление и тут же усмехнулась с саркастичным пониманием. — А, я поняла: ты просто читать не умеешь! Старосту поддержал дружный смех сокурсниц. Но новенькая даже бровью не повела. Вместо того, чтобы обидеться, начать плакать или устроить скандал, она равнодушно пожала плечами. — Я просто помочь хотела, — ровным тоном заявила американка, — но, если ты уверена в себе на все сто, я умываю руки, — холодно усмехнулась. — Правда, я сомневаюсь, что профессор Вектор не в курсе одной маленькой детали: если использовать алгоритм, который предлагаешь ты, то получится никак не защитный амулет, а смертельно опасное устройство. И если его активировать прямо в руках, то шандарахнет так, что от тебя останется только кровавый пазл, собирать который придётся в радиусе доброй полумили. И, небрежно отлевитировав Пэнси свиток, развернулась к старосте спиной и продолжила методично раскладывать вещи. Паркинсон благоразумно промолчала, хотя в груди вторым солнцем зажглось жаркое оранжевое бешенство. Она, сколько себя помнила, всегда скверно воспринимала критику, даже справедливую и обоснованную — от учителей. Что уж говорить о язвительном замечании от ровесницы? Больше всего на свете Пэнси хотелось всадить прямо в хорошенькое личико нахалки пару особо гадких заклинаний — чтобы прыщи во всю рожу или нос длиной в пару ярдов. Но девушка сдержалась. «В конце концов, как знать, может, эта янки в самом деле разбирается в нумерологических тонкостях на уровне профессора Вектор, — убеждала себя Паркинсон. — Откуда? Ну… вдруг у неё предки — сотрудники Гринготтс, или что там в этой их Америке? В банках подобных вещей просто навалом!» Возможно, Пэнси спустя пару дней и вовсе забыла бы об инциденте и даже смогла бы вполне нормально общаться с американкой, если бы случай не внёс свои коррективы. Казандзаки, выудив из рюкзака какой-то свёрток из тёмной кожи, навела защитные чары на своё скудное имущество и выскользнула за дверь. — Во, чудачка! — удивлённо присвистнула Миллисента, едва за американкой закрылась дверь. — Она чего — решила, что мы возьмём и стырим её шмотки? — Презрительно фыркнула. — Можно подумать, нам своих не хватает, ага! — Или она просто очень осторожна, — выдвинула свою версию Дафна. — С одной стороны, её можно понять: она ведь не знает, чего от нас ожидать. Но с другой… — блондинка слегка нахмурилась и покачала головой — то ли осуждая, то ли недоумевая. — По-моему, спорное решение. Ведь такая открытая демонстрация недоверия — определённо не самый лучший способ наладить хотя бы приятельские отношения с коллективом. Пэнси слегка улыбнулась и мысленно прищёлкнула языком. Дафна всегда, в любой ситуации оставалась дочерью дипломата: даже если ей что-то не нравилось, Гринграсс никогда не демонстрировала открытого неприятия и не делала категоричных заявлений. Все эти её «может быть», «мне кажется» и «это всего лишь моё скромное мнение»… Дафна не давит, не пытается убедить в своей правоте, но говорит так, что доходит до всех. Даже до самых тупых. Сама Паркинсон так и не сумела перенять у подруги этот навык — безусловно, полезный — сколько ни пыталась. Вот и тогда Пэнси не выдержала. Нет, она вовсе не собиралась грубить подругам, да и вообще, лучше всего было бы промолчать. Но ярость, всё ещё клокотавшая в крови огненным смерчем, прорвалась наружу — просто на головы ни в чём не повинным однокурсницам. — Навела и навела! Вам-то какая разница?! — зло рыкнула Пэнси. — Неужели вам так интересно пытаться понять, что творится в голове этой янки?! — Не хило ж тебя зацепило! — укоризненно покачала головой Миллисента. — Пора уже, знаешь, с десятифунтовым пофигизмом относиться к критике: лучшей во всём ты всяко не будешь — тупо чокнешься! Паркинсон неприязненно уставилась на Булстроуд. — Похоже, Шляпе пора на пенсию, — едко резюмировала староста, — раз она с такой философией отправила тебя на Слизерин, а не на Пуффендуй! У них отсутствие честолюбия ценится! Но Миллисента никак не отреагировала на колкость. Даже если её слова Пэнси задели, девушка этого не продемонстрировала. — Это просто хитрость, — миролюбиво развела руками Милли. — Я вот как думаю: рождённый ползать — он ведь никогда не полетит, как ты его не пинай. Так что я, чем впустую рваться в небо, стану лучшей в ползании. — Рациональное использование собственных ресурсов и грамотная расстановка приоритетов, — одобрительно улыбнулась Дафна. — Очень мудрая политика! — Конечно! — с картинным самодовольством усмехнулась Милли. — Если я стану разбазаривать свой ресурс на то, к чему у меня нет таланта ну вообще, то резво превращусь в Драко: бравады на десятерых, а по сути — пшик! — Да ладно тебе! — проворчала Пэнси. Слова Булстроуд, пусть даже сто раз справедливые, неприятно царапнули по сердцу. — Не всё у него так плохо! — А Милли и не говорила, что всё, — Дафна мягко обняла Паркинсон за плечи. — Она имела в виду, что Драко тратит очень много сил, пытаясь объять необъятное, вместо того, чтобы сконцентрироваться на том, что считает действительно важным. Пэнси опустила голову Дафне на плечо и благодарно улыбнулась Милли. Вот, что значит «настоящие подруги». Девушки не стали отвечать грубостью на грубость, не встали в позу. Они… поняли. И легко разрядили обстановку. — Кстати, насчёт Драко, — лукаво прищурилась Милли. — Болтают, что он-таки умудрился сварганить у Слизнорта вполне приличное зелье и попал на очередной ихний этот Слизнебал, — Пэнси прыснула. Ей всегда нравилась манера Миллисенты говорить: даже сухие научные факты она подавала абсолютно простым языком, смачно приправленным неизменными прибаутками и меткими неологизмами. — Ты уже придумала, в чём пойдёшь? — Ну… он пока не приглашал, — немного стушевалась Пэнси. — Пригласит! — убеждённо тряхнула головой Булстроуд. — Куда он денется! — Поддерживаю, — узенькая ладошка Дафны чуть сильнее сжала плечо Пэнси. — И в плане того, что Драко тебя пригласит, и в плане платья. Староста энергично кивнула и, загадочно улыбнувшись, не спеша подошла к шкафу и достала что-то, скрытое плотной блестящей тканью. Тронув волшебной палочкой серебристую «маскировку», Пэнси открыла заинтересованным подругам пронзительно синее платье в пол, усеянное сияющей, призрачной россыпью мелких камней, похожих на хрустальные слёзы. У Милли от удивления отвисла челюсть. — Святые горгульи! Ничего себе! Да ты в нём будешь настоящей принцессой! Дафна же, отчаянно моргая, словно ей в глаза какой-то шутник швырнул горсть песка, еле слышно прошептала: — Это же… Натали Бертлен! Пэнси, польщённая искренним восторгом подруг, расплылась в улыбке и покраснела. — Ну да, Бертлен. Папа из Франции привёз. Миллисента рывком поднялась на ноги и решительно хлопнула в ладоши. — Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! — Ты о чём? — удивилась Пэнси. — Пойду избавлять нашего Драко от приступа тупизма! Будет клювом щёлкать — упустит свою принцессу! И, лукаво подмигнув Паркинсон, скрылась за дверью. Но, буквально минуту спустя, Булстроуд вернулась. Пробормотав что-то о том, что Малфой занят, Милли спешно уткнулась в книгу, внезапно вспомнив о недописанном эссе по заклинаниям. Сердце Пэнси пропустило удар. Миллисента, несмотря на природную изобретательность, совершенно не умела врать. Даже во благо. Даже если от этого будет зависеть её собственная жизнь. Ноги буквально сами вынесли Паркинсон на лестницу, ведущую в гостиную. Внизу язвительным звонким стаккато… смеялась скрипка. Звуки мириадами колючих ледяных игл плясали в пространстве, сплетались причудливыми витражами в воздухе и исчезали в пустоте. Красиво, но… почему-то было холодно и страшно. В холодном хохоте скрипки Пэнси слышался крик банши. Девушка принялась осторожно — ступенька за ступенькой — спускаться вниз. Отчего-то она воспринимала вездесущие звуки как шпионов, способных выдать её. А раскрывать своё присутствие Пэнси решительно не хотела. В гостиной староста обнаружила американку со скрипкой на плече и Драко. Её Драко. Который с неподдельным восхищением смотрел на проклятую янки. На мгновение Пэнси словно разучилась дышать. Грудь сдавил тугой холодный обруч, уши заложило. На глаза навернулись слёзы. Круто развернувшись, девушка бросилась наверх. Она плохо помнила, что было потом. Кажется, Милли и Дафна хором принялись её утешать. Миллисента вроде бы даже налила Пэнси стопку огневиски, которое она контрабандой притащила в школу. Потом вернулась американка. Паркинсон никак не могла вспомнить, с чего началась очередная перепалка. Наверное, она в порыве гнева назвала Казандзаки в глаза янки. Та тут же обозвала саму Пэнси жительницей пятьдесят первого штата… Слово за слово — и вот в руках старосты оказалась волшебная палочка. — Конфринго! Но мощное заклинание не причинило чёртовой янки никакого вреда. Несмотря на то, что девушек разделял всего один шаг, Казандзаки успела наколдовать щит. А затем… — Пиро! Щёки и шею Пэнси опалило нестерпимым жаром, волосы тут же вспыхнули. От ужаса староста не могла даже кричать. Кажется, Милли попыталась погасить пламя несложным заклинанием Агуаменти, но Паркинсон показалось, что на голову кто-то плеснул керосина. Дафна же бросилась за деканом. А Казандзаки… Она не спешила снимать наведённые чары. Вместо этого она отрывисто заговорила на незнакомом Пэнси языке: — Пенте. Тессера. Триа. Дио. Эна.** — И только после этого опустила палочку и негромко произнесла по-английски: — Я тебя предупредила. И прими пока ещё дружеский совет: держись от меня подальше. В следующий раз я не буду настолько милосердной. … К реальности Пэнси вернул голос Миллисенты: — Эге-ей! Земля — Небесной Канцелярии! Верните нам нашу Пэнси, без неё погано и скучно! — заметив, что Паркинсон наконец-то пришла в себя, Булстроуд повторила вопрос: — Что с тобой приключилось-то? — Кошмар приснился, — Пэнси неприятно удивил её собственный голос: полудохлая мышь громче пищит! Миллисента иронично, но ободряюще усмехнулась и пожала плечами: — Всего-то? Тьфу ты! Плюнуть и растереть! — Порывисто приподнялась и ощутимо хлопнула старосту по плечу — в знак поддержки. — Выкинь эту ерунду из головы, Пэнс! Такую лажу, как сны, у нас только Трелони всерьёз воспринимает! Ну, приснилось какое-то дерьмо — подумаешь! Куда ночь, туда и сон. — Оглушительно хрустнув костяшками, потёрла ладони. — А сейчас давай-ка мы тебя развеселим, — Булстроуд хлопнула в ладоши и позвала: — Маск! Огромная угольно-чёрная кошка, больше походившая на пантеру, возникла словно из ниоткуда, не спеша подошла к хозяйке и принялась тереться о её ноги, громко урча. Миллисента ласково почесала свою любимицу за ухом, приговаривая: — Кто у меня хорошая девочка? Кто у меня умница? Кто у меня красавица? — Пэнси, не выдержав, рассмеялась. Миллисента Булстроуд, или Железная Милли, как её когда-то назвал Кассиус Уоррингтон, которую всегда тошнило от всяких «телячьих нежностей», сейчас как ни в чём не бывало сюсюкала с кошкой! Милли же, метнув на подругу нарочито-недовольный взгляд, фыркнула, будто прочитав мысли Пэнси: — Так это ж кошка! Я только с ними так умею. Люди — это другое. — Развела руками, словно оправдываясь. — Не, ну ты представь, что я с тобой так мяукать начну! Ты ж первая мне такое колданёшь, что ни один Мунго не откачает! — Главное — Пэнси улыбается, — в спальню бесшумно вернулась Дафна. — А уж как ты этого добилась — не так и важно, правда? Милли коварно ухмыльнулась. — Это ещё цветочки! Сейчас она ржать будет в полный голос! — и, перейдя вновь на медовый елей, обратилась к кошке: — Маск, будь лапушкой, покажи нам пьяную собаку! Бедная кошка подскочила, как ошпаренная, вперила в свою хозяйку горевший праведным негодованием взгляд и отвернулась к ней хвостом. Мол, нечего всякие непристойности предлагать приличной кошке. Но Булстроуд не собиралась сдаваться так просто. Скорчив умопомрачительную гримасу — смесь восхищения и умиления — она пропела: — Ну, пожа-алуйста! — и тут же очень деловым тоном добавила: — А я за это твои игрушки выпущу! Дафна брезгливо сморщила хорошенький носик: — Опять будет полная спальня мышей, — обречённо уронила она. — Это же негигиенично! — Так для пользы дела! — похоже, Милли искренне удивилась недальновидности сокурсницы. — И Пэнси от стресса избавим, и сами от души посмеёмся! Смотри! Маск, сменив гнев на милость, обречённо понурила голову. Так Пэнси подумала изначально. Но уже спустя пару секунд поняла: кошка, как настоящая актриса, выдерживала паузу — собиралась с мыслями сама и давала время подготовиться публике к шквалу её кошачьих грации и неотразимости. Вот Маск подняла голову, окинула зрителей совершенно окривевшим взглядом, несколько раз подпрыгнула на всех четырёх лапах, издала странный звук, очень похожий на тявканье с подвыванием, остановилась, отвесила сама себе пару оплеух, взвыла очень дурным голосом и принялась, пошатываясь и смешно переваливаясь с лапы на лапу, гоняться за собственным хвостом, то заваливаясь на бок, то рискуя вмазаться головой в пол. При этом кошка умудрялась ещё и протяжно, по-собачьи, выть. Спальня взорвалась неудержимым хохотом. Пэнси по-детски хлопала в ладоши, заливаясь весёлым смехом — уж слишком уморительно выглядела пушистая актриса. Миллисента, гордо вскинув голову, самодовольно улыбалась во весь рот. А Дафна, отсмеявшись, перегнулась через кровать Булстроуд, достала клетку с мышами, поставила на пол и своими руками открыла дверцу. — Заслужила! — похвалила она кошку. Маск, хищно облизнувшись, припала к полу и застыла воплощением напряжённого ожидания. Лишь нетерпеливо подрагивал хвост, и еле заметно трепетали чуткие ушки. А вот мыши, явно почуяв неладное, ринулись врассыпную. Кошка, выбрав в качестве первой жертвы длинную и тощую серую мерзавку с особенно гадким — по мнению Пэнси — хвостом, издала грозный боевой вопль и бросилась вдогонку. Мышь серой молнией метнулась по диагонали, в сторону единственной, скрытой за плотно задёрнутыми портьерами, кровати — видимо, в надежде скрыться от преследовавшей её Маск в спасительном мраке. Но, когда до кровати оставалось всего несколько дюймов, вокруг зелёного балдахина угрожающе сверкнуло багровое свечение, проступили очертания и периметр охранных чар, и мышь с силой швырнуло через всю комнату. Зверёк, ударившись о каменную стену, сполз на пол и больше не шевелился. Маск недовольно фыркнула, опасливо покосилась на всё ещё горевший жутким пурпуром барьер, но, тут же о нём позабыв, с энтузиазмом переключилась на поиск новых жертв. Настроение Пэнси, едва успевшей оправиться от ночного кошмара, мгновенно сложило радужные крылья и сорвалось в отвесный штопор. Весёлая улыбка погасла, губы сжались в тонкую ниточку, в уголках глаз залегли острые, похожие на россыпь тоненьких иголок морщинки. — Пэнси? — обеспокоенно окликнула девушку Дафна. Похоже, перемены в состоянии старосты не укрылись от внимательных взглядов сокурсниц. — Всё в порядке? — Да не боись ты, не будет американка своей палочкой махать, — с грубоватой уверенностью заключила Милли, будто прочитав мысли Пэнси. — Кажется, она вообще сегодня тут не ночевала! — Не… ночевала? — тупо уточнила Паркинсон. — Ну да. Говорят, она вчера в Хогсмид в самоход отправилась. И, похоже, оттуда не вернулась. — Вот пусть и не возвращается! Может, хоть так Драко выбросит её из головы! — Да иди ты! — отмахнулась Милли. — Где она, и где Драко! Да Малфою она вообще до печки! Дафна ослепительно улыбнулась и подняла вверх указательный палец. — Полностью согласна с Милли, Пэнси, — мягко проговорила она. — Драко ведь не дурак, чтобы связываться с этой американкой. Брови Пэнси удивлённо изогнулись. — Ну и что с того, что она американка? Не грязнокровка же! Блез не просто так перед ней полчаса извинялся! Подруга опустила ладони на плечи готовой взорваться Пэнси — пытаясь успокоить и заставить себя выслушать одновременно. — Конечно, — кивнула блондинка. — Но и для Драко она не пара, и вот почему. Вспомни историю: в эту Америку ехал всякий сброд — разные искатели приключений или лёгкой наживы, преступники или обычные неудачники, которые ничего не добились на родине, — пристально посмотрела Пэнси в глаза и ткнула подругу ногтем в грудь — не то шутя, не то обвиняя. — Да и родословные у них у всех были, мягко говоря, сомнительные. — Недоуменно округлила глаза и развела руками. — Зачем Драко — чистокровному до кончиков ногтей и свято чтущему идеалы чистоты крови — связываться с кем-то подобным? — Понизила голос до шелестящего заговорщического шёпота. — Это ведь будет для него позором на всю жизнь! — Дафна подошла к зеркалу и окинула придирчивым взглядом собственное отражение. — И вообще… — смахнула с рукава невидимую пылинку. — По-моему, Казандзаки увлечена Поттером, и до Драко ей нет никакого дела, — жеманно повела плечами. — Увы, это так по-американски — влюбиться в созданный прессой образ героя! — с нарочитым пониманием резюмировала Гринграсс, но Пэнси, знавшая эту девушку уже столько лет, почувствовала за нежной, ласковой сахарной ватой искреннего сопереживания острую, как бритва, иронию. Не поймёшь, пока не порежешься. Дискуссию прервала Милли с присущими лишь ей одной дипломатичностью железнодорожных рельсов и медвежьим тактом: — Так, дамочки, болтовня болтовнёй, а завтрак по расписанию! Не знаю, как у вас, а вот у меня голодное брюхо к общенью глухо! … Спустя пару часов Пэнси в компании Дафны и Милли направлялась в Хогсмид в распрекрасном расположении духа. Девушка так и не сумела понять, что именно вытащило её из хандры. То ли доводы подруг оказались более чем весомыми, то ли терпкий зелёный чай с тонкой молочной ноткой, который Дафна втихаря разлила за завтраком по стаканам, то ли обещание Милли устроить в кондитерской лавке настоящее шоу. Пэнси весело улыбнулась собственным мыслям. Миллисента, может, звёзд с неба не хватала, если дело касалось учёбы. Но была область, в которой Булстроуд была не просто талантлива. Гениальна. Милли потрясающе, великолепно готовила. Даже из такой горьковатой дряни как шпинат она могла смастерить настоящий шедевр. Поэтому практически каждый поход в Хогсмид закономерно превращался в шоу для Пэнси, Дафны и вообще любого, кто прибьётся к их компании, и в сущий кошмар для владельцев кондитерской лавки. Бедняги буквально зеленели от ужаса, едва замечали в дверях крупную фигуру Милли. И готовы были бежать на край света, провалиться сквозь землю, помереть на месте — лишь бы избавиться от грубоватой, жёсткой, разящей без промаха критики студентки. В этот раз представление развивалось по накатанному сценарию. — А ну, мелочь, живо утанцевали отсюда! — прикрикнула Булстроуд на стайку пуффендуйцев, что столпились у прилавка. — Эксперт пришёл! А дальше Милли устраивала, по своему обыкновению, большую дегустацию новинок, больше походившую на вынос в одни кольца. — Мерлиновы труселя! Ребятки, вы что — совсем рехнулись?! Это, по-вашему, лукум?! Вот вы серьёзно?! — Владелец лавки попытался сбивчиво оправдываться, но Миллисента только отмахнулась от него, как от назойливой мухи. — Что вы там плетёте? Какая рецептура?! Где вы её такую видели? Мне покажите — я, если от смеха не окочурюсь, то наверняка найду горе-автора, оторву ему его никчёмные грабли и засуну ему в задницу! В общем, у вас не лукум, а фисташки в невообразимо сладкой патоке! Будь я турчанкой, то непременно сунула бы вам в чай ветку олеандра за такое издевательство! Правда, Милли сменила гнев на милость, когда бледный, как покойник, хозяин сообщил ей, что лимонный щербет они с женой переделали в точном соответствии с рекомендациями Булстроуд. — О как! — тут же оживилась Милли. — С этого и надо было начинать! Давайте его сюда, посмотрим, что получилось. Удивительно, но Миллисента осталась довольна. И даже взяла целую гору этого самого щербета, который подруги уже спустя полчаса с удовольствием уплетали, уютно расположившись в «Трёх мётлах» и болтая обо всём и ни о чём. Пэнси уже успела забыть и о ночном кошмаре, и об американке… Но судьба снова продемонстрировала своё извращённое, чёрное чувство юмора. Колокольчик над дверью негромко звякнул, и в бар вошёл Драко. Кивнув сокурсницам в знак приветствия, он плюхнулся за соседний столик. Пэнси, едва взглянув на парня, дёрнулась, как от удара. В руках Драко был футляр для скрипки. Дафна моментально поняла, отчего у Пэнси испортилось настроение. Она тоже помнила, как Паркинсон в порыве ревности швырнула скрипку, которую янки оставила на столе, в камин. И как Казандзаки в ярости превратила Пэнси в собаку и едва не запытала каким-то аналогом Круциатуса до смерти за эту скрипку… Поэтому сейчас Гринграсс грациозно выпорхнула из-за стола и подсела к строчившему какое-то письмо Драко. — Надо же, Драко! Я и не знала, что ты настолько серьёзно увлекаешься музыкой! Пэнси надеялась на любой — даже самый безумный — ответ. Вплоть до того, что скрипка Дамблдора. Она готова была поверить в любую околесицу. — Она для Эви, — три слова, как три клинка в живот. — Не позволишь взглянуть? — вкрадчиво попросила Дафна, взмахнув ресницами. — Я никогда не видела Страдивари! Ведь такой парень, как ты, мог купить только лучшую! — Это Гварнери тысяча семьсот девяносто шестого. Эви больше ценит этого мастера. Дафна пододвинулась поближе. — Слушай, может, давай я ей скрипку передам? Мы всё равно скоро возвращаемся — сразу и отдам? — Не отдашь, — глухо отрезал Малфой. — Эви в больнице. … Едва оказавшись в стенах Хогвартса, Пэнси стремглав бросилась в больничное крыло. Она толком не понимала, зачем ей это нужно. Может, хотелось увидеть проклятую соперницу слабой и беспомощной. Может, надеялась отомстить — по-слизерински, ударив в спину — за унижения, за собственную ревность… Почему-то вспомнилась старая французская эпитафия, которую Пэнси очень любила. Как и вообще творчество Франсуа Вийона. Frères humains, qui après nous vivez, N'ayez les coeurs contre nous endurcis, Car, si pitié de nous pauvres avez, Dieu en aura plus tôt de vous mercis. Странно, но Пэнси находила в выверте собственной памяти какой-то мрачноватый символизм. Казандзаки была для неё и личным эшафотом, и палачом, и мертвецом — олицетворением тщетности любых попыток что-то изменить. Американка была единственной пациенткой, остальные койки пустовали. Мадам Помфри, к неописуемой радости Паркинсон, находилась в своём кабинете. Девушка осторожно, стараясь не шуметь, на цыпочках подкралась к спящей янки. «Никто не всемогущ, — с мрачным ликованием думала Пэнси, мысленно обращаясь к американке. — Тебя можно одолеть! С тобой можно тягаться!» В этот миг взгляд Паркинсон упал на прикроватный столик, на котором лежал странный, похожий не то на коготь, не то на зуб, чёрный фиал на цепочке. Пэнси аккуратно подцепила его пальцем. Флакон оказался на удивление тяжёлым. «Неужели… всё настолько просто? — не верила сама себе Пэнси, вращая фиал в руке. — Любовный напиток! Некоторые из них весят куда больше, чем кажется! Может, если я его разобью, Драко перестанет таскаться за ней, как пришитый?» Задумавшись, Пэнси не заметила, что за её спиной кто-то был. И потому буквально подпрыгнула от неожиданности, услышав яростный шёпот: — Положи на место! Рывком обернувшись, двеушка увидела Поттера и Грейнджер. Губы сами собой изогнулись в надменной усмешке. — А то что? — ехидно поинтересовалась Пэнси. — Что ты мне сделаешь? Заколдуешь? — издевательски погрозила гриффиндорцу пальцем. — Но-но! Если ты забыл, то я напомню: мы в больнице! В боль-ни-це, — по слогам пропела Паркинсон. — Так что не шали, малыш! — Пэнси, послушай, — вмешалась Грейнджер. — Гарри прав: ты ведь понятия не имеешь, что это такое! У Эви огромное количество редких и жутко опасных вещей! — И вот это, — Поттер ткнул пальцем в фиал, — худшая из них! — Да ну? — Паркинсон лукаво изогнула бровь. — Хотя… — в притворной задумчивости потёрла переносицу. — Для тебя конкретно любой любовный напиток опасен: и так мозгов нет, а под действием той же Амортенции и те две извилины, что имеются, откажут! И, ловко прошмыгнув между опешивших гриффиндорцев, девушка быстро зашагала к выходу из замка. Но уже очень скоро услышала сзади топот бегущих ног. Чёрт, похоже, от них так просто не отделаться. Оглянувшись, Пэнси бросилась бежать. Периферическим зрением девушка успела заметить, что проклятая грязнокровка свернула куда-то в сторону учительской. Ну и ладно. Учителя ей, Пэнси, только спасибо скажут за проявленную бдительность, ведь любовные напитки в школе под запретом. Толкнув плечом тяжеленную дверь, девушка выбежала во двор. Промчалась почти до самого Запретного леса. Остановилась, переводя сбившееся дыхание, и зло выругалась про себя. За спиной вновь маячил силуэт Поттера. — Паркинсон, отдай мне эту штуку! — потребовал гриффиндорец. — Живо! Пэнси медленно повернулась, вновь надменно и презрительно улыбаясь. — Странно, что символ вашего факультета — лев, — промурлыкала она. — Мне кажется, с вашим дебильным упрямством осёл подошёл бы куда лучше! Но Поттер попросту пропустил язвительную реплику мимо ушей. — Считаю до трёх! — в руках гриффиндорца появилась волшебная палочка. — Один! — рука с палочкой застыла на уровне груди Пэнси. — Два! — Ну ладно, уговорил, — с картинным равнодушием пожала плечами Паркинсон. — Раз она тебе так нужна… — На губах девушки вспыхнула коварная, очень нехорошая улыбка. — Лови! Размахнувшись, девушка с силой швырнула фиал как можно дальше. И повернулась к гриффиндорцу — насладиться триумфом. Но, вместо раздражения или гнева на лице этого недоразумения читался… панический ужас. По спине Пэнси пробежал неприятный холодок. Поттера можно считать кем угодно — заносчивым выскочкой, круглым дураком, который и в школе-то держится только благодаря протекции директора. Но никогда — трусом… — Что ты наделала, идиотка! — хрипло прошептал он, глядя куда-то за спину Пэнси. — Теперь мы — покойники! Паркинсон оглянулась и буквально лишилась дара речи. Там, куда приземлился злосчастный фиал, ударила странная — тёмно-синяя — молния. Затем ощетинилась сонмом мелких ответвлений-протуберанцев. Их становилось всё больше и больше — стоглавая гидра, сотканная из чистой энергии. А затем послышался удар грома, и в безумном танце синих сполохов возник исполинский тёмный силуэт. Появившийся колосс сделал шаг вперёд, и у Пэнси подкосились ноги. Теперь она точно знала: её боггарт изменился в этот миг. Отныне он будет огромным — ростом с их семейный особняк. С длинным гибким хвостом, который венчала острая пика. С телом дракона и мощными крыльями. С львиной головой. И страшными, светящимися изнутри, молочно-белыми глазами. Перед вековой мрачной стеной Запретного леса стояла химера.