Чарли

Школьный звонок, рвущий, казалось, барабанные перепонки. Он звенел как обычно: протяжно, трескуче и невыносимо. Порой многие отскакивали в сторону, стоит ему зазвенеть. Но сейчас многие из учеников, сидящих на уроке, молились на него, прося его прозвенеть пораньше. И вот. Их молитвы услышаны. Кто-то выбегал из класса на всех парах, кто-то лениво ступал между полупустых парт. И одним из медленно плетущихся учеников был среднего роста коротко стриженый шатен. Он тащил съехавшую на локоть сумку, которая чуть ли не волоклась по полу. Галстук, чуть сдвинувшийся в бок, затянутый к самому кадыку, выглядел удушающе и тяжело. Тихий, послушный, этот паренек никогда не участвовал в драках; прилежные оценки радовали глаз. Иногда не самые хорошие, но он старался учиться как можно лучше. Хотя, получалось как всегда: хорошо, но недостаточно, ведь он мог лучше! В дверях его окликнула невысокая девушка с короткими, рыжими и похожими на мочалку, волосами. Она всегда жаловалась, что иногда выливает большое количество перекиси с восьмидесятипроцентным раствором себе на волосы, из-за чего они окрашиваются в ядовито-оранжевый цвет. Но не проходит и двух недель, как она перекрашивается в брюнетку. А потом вновь выливает на голову этот восьмидесятипроцентный раствор перекиси. И опять, и опять. Возможно, до тех пор, пока не облысеет. Она стоит с большим пакетом «Уютера» в руках и оценивающе прищуривается, смотря на юношу. Тот подбегает к ней. Нет, она позвала его не для того, чтобы пригласить на возможное свидание или поболтать о том, о сем. Нет. Сегодня она подозвала его не для этого. — Я знаю, что ты хорошо рисуешь, — говорит она. Она кладет свою ладонь ему на плечо, заглядывает в глаза. Она знает — он не откажет. Она, как шефствующий над ним человек, говорит, что его умения должны использоваться во благо не только себя. Нельзя быть эгоистом. Еще во благо класса. Ведь скоро в параллели конкурс «Мисс школа» и она обязательно там будет участвовать. — По-другому никак, — добавляет она. И вот они идут по длинному синему коридору, заворачивают вправо, потом идут по другому коридору, – тому, что напротив, – подходят к одной из дверей. Девушка поворачивает круглую металлическую ручку и дверь открывается. Затхлый, тесный кабинет. Таких поищи – найдешь везде. Ярко-зеленые, мозолящие глаза жалюзи, большие окна, заклеенные клейкой лентой, той, что продается в магазине «Бытовая химия»; деревянные парты и стулья, покрашенные белой краской. Каждый месяц на этих партах красуются разные записи с пошлыми намеками, рисунки, большие комки пожелтевших жвачек. И каждый месяц они всем классом упорно вымывают всю эту историю переписок. Но от этого их не становится меньше. — Ты ведь знаешь, зачем здесь, — утверждает одна из сидевших девушек и кивает в сторону последней парты, где уже благополучно свалены друг на друга тюбики с красками, ватманы и прочие вещи. Он смотрит на все эти вещи и вздыхает. – Не так-то я хорошо и рисую, – говорит он. Но девушки уже заняты обсуждением композиции танцевального номера той рыжей мегеры, что завела его сюда. Что рисовать, он не имел ни единого представления. «Нужно нарисовать миниатюру в красках, как эта овца пожирает жирные пончики», – думает он. Спустя продолжительное время он смотрит на наручные часы. Скоро урок. Ему нужно идти. Он беспрепятственно выходит. Сейчас у него право в триста шестом. На белом экране высвечивается презентация, которую подготовила практикантка в темной мини-юбке. Она недавно преподавала в их классе. Совсем недавно. Светловолосая девушка с детским круглым личиком. Она размахивает рукой возле экрана. На нем появляются портреты четырех мужчин в костюмах. Она говорит, что это представители и главы города и области. — Зажравшиеся рожи, — слышится с задней парты. Класс понимающе кивает. Зажравшиеся лидеры общественности. Хотя этой самой общественности глубоко посрать на все. Уже давно. Хотя, кто-то все еще пытается бороться, совершенно не понимая, что добьется малого. И не факт, что хорошего. Перемещения по классу и детский голосок дамочки усыпляли. Глаза юноши закрывались. Медленно. Он все же противился. И как в том случае: добился мало хорошего. Разбудил его только ощутимый удар по голове. Благо, мягким предметом — исписанной тетрадкой практикантки. — Молчалин Роман!— повысила голос она, — вам так скучно на уроках, тогда выйдите к доске и расскажите новую тему, которую я объясняла классу. Она уперла руки в худые бока, губа ее нервно тряслась. Поджималась и разжималась. Она хотела сказать о чем-то еще — видимо, ей казалось, что она недостаточно высказалась и решала, что стоит сказать. — Извините. Он тихо выдохнул это слово. Ему было стыдно, но и слова давались ему с огромным трудом. Она лишь цокнула и прошлась до учительского стола. Блондиночка продолжала урок как ни в чем не бывало. Только вот... Тихий смешок где-то сбоку, сопровождаемый кашлем. Притягивающий. Растворяющийся в пространстве. Роман, как и любой другой человек, не обделенный любопытством, сейчас готовился повернуть голову, но и что-то, что не давало ему этого сделать, не уступало ничему. Практикантка гневно взглянула в сторону повторившегося смешка и поджала губу. «Не повезло парню», – подумал Рома. Но практикантка лишь цокнула и продолжила объяснять. Юного Рому удивила такая реакция на нарушение дисциплины в классе. Хоть смешки и кашель были едва заметными, и все же это было нарушением. Пересиливая что-то, Рома повернулся в сторону звуков. Смешок и кашель. Они прекратились. Но что было сделано, то сделано. И шатен заметно сжался, смотря на последнюю парту первого ряда. Того, что выстроен у окна. За всегда пустующей партой, вальяжно рассевшись, сидел высокий брюнет. Его длинные вьющиеся волосы ложились на плечи. Взгляд был сосредоточен на доске и той практикантке, что носилась, размахивая руками, между доской и учительским столом. По сравнению с этим брюнетом, та блонди-дамочка в мини и ковыляющая на шпильках обретала совершенно иные черты лица, ее манера поведения казалась неуклюжей, ноги кривыми, зубы желтыми, глаза искусственными, неживыми, как у фарфоровой куклы. Мини, которое она иногда старалась опустить, казалось ужасным извращением над красотой. Нарушением. Брюнет же изредка что-то писал в тетради — какие-то пометки. Обычная шариковая ручка в его руке выглядела изящной, даже если она просто лежала на чуть расслабленной ладони. Бывают же такие люди. За что бы они ни взялись, все у них выходит красиво и изящно. Даже если это пошло. Даже если это сущее разрушение. Нарушение всех правил вселенной. Рома немного нахмурился. «Я его раньше не видел в нашей школе», – думал он. Странный парень. Что он здесь делает? Вряд ли он учится в их классе. В школе? Такие не остаются без оглядки... Они всегда уносят вслед себе миллионы взглядов... Сейчас, закрывая глаза, всматриваясь в окно, шатен видел перед собой того самого, сидящего брюнета. Внимательный взгляд на доску. Свободно удерживаемая ручка в руке. Непонимание, нарастающее в груди, и какая-то боль, словно песок, рассыпающийся внутри. Но постепенно мысли об этом загадочном парне уходили. Исчезали в неизвестности. И нужно было возвращаться к выполнению задания: нужно нарисовать что-нибудь к конкурсу. На том самом большом ватмане, что лежал на его кровати. Ведь это рыжая фурия не успокоится, пока не выпьет всю кровь у бедного десятиклассника. Когда-нибудь она точно облысеет. — Сынок, — громкий стук в дверь, — там...обед. Не знаю, голоден ты или нет. В общем, ты меня понял, — и звуки удаляющихся шагов. Отец. Рома очень любил своего отца. И любовь эта взаимна. Игорь Николаевич и Рома все дела делали вместе. С самого детства юноши. Оба были готовы броситься в схватку со смертью, если нужна другому помощь; готовы были с головой окунуться в проблемы друг друга. Но даже эта счастливая любовь не делала их по-настоящему счастливыми. Особенно Рому. Почему? Он столько раз задавал себе этот вопрос, но так и не смог ответить на него. «Это просто не та любовь», – говорил он сам себе. Когда-то он свято верил во что-то. И это что-то разорвалось в несчастные клочья...