Потому что он был счастлив

      Джеймс Т. Кирк сам по себе был человеком-романтиком. Он с детства любил ходить по полю, открывающимся за окраиной леса, ночью и наблюдать за незаметным движением россыпи далеких и притягивающих звезд и медленным скольжением серебряного с мутными серыми пятнами диска — луны. Космос, забравший навсегда его отца и отобравший на время, но все равно не желающий возвращать, мать, совершенно его не пугал. Почему? А хрен его знает. Просто эти звезды, эти новые галактики, эти еще незнакомые виды, их особенности, их традиции тянули Джима с той же силой, что и корабль, полностью потерявший энергию и не имеющий возможности воспроизвести нужные функции, притягивает гравитация ближайшей планеты. Впрочем, Кирку хотелось бы верить, что, в конечном итоге, он не сгорит, проходя слои атмосферы.       Джеймс Т. Кирк ненавидел быть один и потому его каюта, а порой и комната, когда они находились на планете, не пустовала. Он подолгу разговаривал с приятными особами, если того требовала ситуация или же сосущее ощущение внутри поглощало настолько, что алкоголя в баре или же в заначках было недостаточно для его подавления. Рассказывал обо всем, что приходило в голову: о новых изобретениях в какой бы то ни было сфере, о происхождении тех или иных приспособлений кораблей, порой углублялся в историю, практически цитируя давно прочитанные параграфы. Девушек это очаровывало за раз: обаятельный блондин, да еще и далеко не глуп. Да, это всегда работало. Правда вот он никогда не рассказывал ничего о себе: ни о чувствах, ни о мыслях. Всегда ловко парировал вопросы и сворачивал разговор в иное русло так мастерски, что вспомнить о том, о чем общались раньше, было очень трудно. При беседах он никогда не спускался до монотонного голоса лекторов, он говорил тихо, иногда повышая тон, в какой момент усмехаясь, а в какой — недовольно фыркая. Тем самым рассказ становился живым и интересным. Ну, а когда жажда общения и надобности в том, чтобы быть услышанным утолялась, он подходил к, может, даже более увлекательному и приятному занятию.       Джеймс Т. Кирк был человеком-романтиком, только вот об этом никто не знал, принимая его за смышленого, но все же увлеченного другим юношу. Правда, за одним исключением.       Спок и Джим встречались уже пару месяцев. Настоящими романтическими отношениями это можно было назвать с довольно-таки большой натяжкой — отношения с вулканцем, какие бы то ни было, кроме деловых, вообще трудно было таковыми назвать, — скорее, это выглядело ровно так же, как и было раньше. Кирк все так же был капитаном, который управлял едва ли не лучшим кораблем Звездного Флота, а Спок был его Первым Помощником, который всячески портил ему «веселье», сам того не осознавая, на уровне каких-то вулканских рефлексов: исправить ошибку, допущенную в фразе, провести краткий экскурс на неправильно употребленное выражение, отчитать за очередное нарушение Устава. Джим давно уже перестал тратить на это свои нервы, лишь усмехался или посмеивался, наблюдая за уловимым непониманием на лице коммандера.       Но на самом деле, изменилось все.       Джим перестал заглушать сосущее чувство внутри беспорядочными, хоть и такими приятными, связями, да и в целом он перестал ощущать это без сомнений надоедливое и противное чувство внутри себя. Ведь он перестал быть одиноким — теперь с ним был Спок, ощущался всегда, в каждом часе, каждом мгновении, каждом вдохе и выдохе. Он стал чем-то таким привычным и нужным, что если бы капитан позволил себе об этом задуматься, то мог бы на самом деле испугаться.       Но он не задумывался. И потому он был счастлив.       Приходить в каюту Первого Помощника было таким же обыденным занятием, как и умывание по утрам или принятие пищи. Поначалу Спок возмущался, — в той манере, в какой мог выражать свое недовольство вулканец, — но затем примирился и, кажется, даже ждал этого экспрессивного капитана каждый вечер, ровно в то время, в которое он приходил: Джим улавливал это в темных глазах, едва дрогнувших уголках губ и, пожалуй, слишком быстрым открытием двери. Это радовало Джима еще больше, если, конечно, такое вообще было возможно.       Кирк любил садиться на пол, облокачиваясь спиной о стену или же бортик кровати, опять-таки уверенно игнорируя настойчивые рекомендации Спока сесть в кресло или на диван. Именно в каюте Спока Джим предпочитал мягкой мебели — пол, в этом было что-то неуловимо уютное и родное, что-то такое близкое и интимное. Коммандер же старался занимать кресло, порой позволяя себе избавиться от штыковой осанки и вежливо-внимательного вида.       Они разговаривали обо всем. Уже — обо всем. Не только о каких-то новостях, кораблях или чем-то отстраненно-деловом. Джим рассказал о том, как еще в детстве чертовски влюбился в звезды и, увидев, как Спок уже открыл рот, чтобы его исправить, широко улыбнулся, щуря ярко-голубые глаза.       — Даже не думай, Спок, я тебе тут душу вообще-то открываю, — заявил он, добродушно рассмеявшись и с удовольствием наблюдая за тем, как Спок закрывает рот, поворачивает голову, словно обиженный, а затем снова встречается взглядом с двумя сияющими отрывками неба и слегка улыбается.       Джим любил такие моменты.       Разумеется, рассказывал почти всегда лишь он. Приглушал свет, снижая интенсивность почти до минимума, и в неожиданно слишком просторной тишине тихо отпирал все новые и новые замки в себе, порой замолкая и хмурясь. Спок не торопил. Он ждал и слушал.       Джеймс Т. Кирк был человеком-мечтателем, человеком-надеждой. И об этом знал лишь названный бесчувственным вулканец Спок. Что ж, зато они действительно хорошо друг друга дополняли.       Временами Джим, не меняя интенсивность освещения, целовал Спока. По-человечески. Мягко и тягуче. Оттягивая нижнюю губу того, чуть покусывая и посасывая, проникая внутрь языком и начиная очередную исследовательскую миссию, только уже более личного характера. Спок в такие моменты становился слишком тихим, но на поцелуй отвечал, хоть и неумело, постоянно хмурясь и не зная, куда девать нос или зубы. Поначалу это было забавно, и Джим, отстраняясь от лица вулканца лишь на четверть дюйма, тихо смеялся и глядел совершенно счастливыми глазами на него. Коммандер вновь хмурился.       — Капитан.?       — Ты еще при сексе меня так назови, — ухмыльнулся Кирк, борясь с желанием вновь слиться с вулканцем хотя бы просто губами.       — Джим, — исправился тот, и Кирк заинтересованно приподнял брови, — я что-то делаю не так?       — Нет, Спок, ты чудо.       И не давая ему времени вновь начать задавать вопросы, Джим все же накрывает его губы своими, попутно наощупь находя ладонь Спока и переплетая их пальцы.       Ну и конечно они занимались сексом. Не тем простым удовлетворением потребностей и попыткой заглушить гложущее чувство внутри, нет. Это было нечто нужное и не только телу. Что-то важное и чувственное. Джим старался подарить Споку все то, что в нем было — всю ту нежность, что пряталась за подушечками пальцев, всю ту искреннюю любовь, что клубилась за небесными глазами, всю ту страсть, что он выдыхал с каждым стоном. Впервые он на самом деле желал отдать все, что имел. Отдать всего себя, доставляя и получая все большие и большие ласки, чувствуя тугой узел в животе и явное напряжение ниже, но не обращая на это особого внимания, впервые не желая торопиться, а просто наслаждаясь… Наслаждаясь тем, что у них было. Тем, кем они были.       Но, на самом деле, в первый раз все было очень забавно.       — Джим, я полагаю, что ты хотел бы переспать со мной, — сказал в один из вечеров Спок, когда они закончили обсуждать теорию нового ксенолингвиста, услышанную капитаном не так давно.       Джим даже принял сидячее положение и как-то слишком театрально-медленно повернулся к вулканцу лицом. Сказать, что он был удивлен — не сказать вообще ничего, даже не подать знак, что собираешься что-то сказать. Брови спрятались где-то под подросшими растрепанными волосами, а глаза, казалось, хотели присоединиться к списку планет за бортом. Он посмотрел на Спока пару секунд, а затем чуть громче и нервнее, чем следовало, рассмеялся. Да он же шутит. Что ты делаешь, Джим Кирк, из-за тебя вулканцы уже шутить начинают!       — Я выдвинул ошибочную версию? — Спок чуть нахмурился, непонимающе глядя на капитана.       Не шутит.       — То есть ты серьезно предлагаешь нам… Переспать. Боже, да откуда ты только такое определение взял?       — Я читал нужную литературу и выяснил, что земляне порой называют это так. У многих рас распространен свой сленг и это, как я понял, является приме…       — Ты читал об этом? — Джим едва сдерживал смех, широко улыбаясь и задорно глядя на коммандера. Черт, он никогда не прекратит его удивлять.       — Да, я же должен знать, как причинить тебе большую степень удовольствия.       И Кирк засмеялся в голос, сгорбившись и прислонив ладонь к лицу. Он хохотал так искренне и открыто, мотал головой в разные стороны и, наконец, смог взять себя в руки. Хотя, стоит отметить, совершенно ничего не понимающий взгляд темных глаз едва ли не вызвал новый приступ.       До самого дела они дошли только спустя полчаса, когда Джим окончательно переборол веселые нотки, клокочущие в груди. И это было, честно сказать, чертовски приятно. Спок проявил неожиданную сноровку, умело управляясь со слишком резвым Джимом, который, оставшись без одежды и наблюдая зеленоватую кожу вулканца, крепко прижимал его к себе, хватая за шею, плечи, зарываясь пальцами в черные волосы и обхватывая ногами чужие бедра. Это было непривычно, так как ранее Джим всегда занимал ведущую позицию, но ему понравилось. Очень сильно понравилось. Хоть и было больно. Чертовски больно.       Потом стало лучше. И вот сейчас Джим, сплетая ноги за спиной вулканца и выгибаясь дугой, запрокинул голову назад и издал гортанный, пожалуй, слишком громкий стон. Он с силой сжал ладонь Спока, переплетая пальцы и шумно выдыхая остатки воздуха из легких. Вулканец закрыл глаза и, повинуясь своей нелогичной части, насладился своим именем, слетевшим с поалевших губ человека и превратившимся в громкий стон.       Наверное, именно в эти моменты, где-то в глубине сознания, Джим радовался тому, что в каютах корабля потрясающая звукоизоляция. Хотя, если честно, ему было искренне плевать. Потому что ему было слишком хорошо.       Потому что он был счастлив.