Точка съемки

Утро прокралось в номер Вики незаметно. Украдкой, словно поздно возвращающийся в отчий дом подросток, первые, совсем слабые рассветные лучи скользнули сквозь жалюзи. Белые блики на стене номера. Серая хмарь за окном. Сегодня утро вкрадчивое и почти незаметное. Постепенно отступила ночная тьма, развеялась паутина сна, которую они соткали вдвоём на потолке этой комнаты. Утренний сумрак — серый зверь — заполнил собой все пространство Вселенной. Когда наступило утро, Кира не спала уже полчаса. Её разбудил телефон — её сотовый, который начал сигналить о помощи, умоляя, чтобы его подзарядили. Кира равнодушно слушала его мольбы, которые он подавал через каждые четыре минуты — так, как она и задавала в настройках. Почему четыре? В Японии четыре — это число смерти. Смерть придет за ней так же, как и за этим сотовым. Возможно, она будет выглядеть как очередная австралийская модель, которую она встретит на своем пути. Может она будет похожа на саму Киру. Никто это никогда не знает, до самого последнего момента. За окном пели птицы. Красиво. Их трели были похожи на солнечные лучики, пробивающиеся сквозь облака. Сперва Кире показалось, что это был дождь — настолько её уши привыкли слышать грохот дождя и ничего более. Она уже была готова закричать от страха, её ударило в пот и затрясло. Но она вовремя очнулась из забытья. Всю ночь ей снились кошмары. Из тех, которые оставляют гнилой привкус во рту и липкую пленку пота по всему тела. Смертельные сны. В них земля раскалывается у тебя под ногами, и ты падаешь в вязкую тьму. Там, где нет воздуха, на шее затягиваются цепи, а мама говорит тебе за завтраком, что твой отец умер сегодня ночью, захлебнулся своей кровью в бачке унитаза, и он идет за тобой, Кира, он так близко, что чует пот, который выступил у тебя на затылке и между бедер, он так близко, что ещё немного и он сможет его слизать… Кира протерла глаза, отгоняя отголоски ночных сновидений. Когда она проснулась, ей казалось, что у неё в горле застряла рыбья кость, воняющая чешуей, нефтью и застоялой водой в подвале. Вчерашняя жара отступила, и её место заняла утренняя прохлада. На полу валялись трусики Киры и труп её телефона. Кира зевнула и медленно сползла с кровати на пол. Встала на ноги. Потянулась. Её тело ломило, словно после неплохого похода в спортзал. Хотя, возможно, это сравнение было не таким уж и неверным. Кости затрещали, а мышцы, натянутые струной, взвыли от боли. Кира чувствовала себя лесным зверем, которому удалось уйти от долгой и изматывающей погони. Шерсть вздыблена, ушки на макушке, лапы подрагивают от напряжения. Она взглянула на кровать, где мирно спала Вики. Пожалуй, Кира вряд ли когда-нибудь забудет эту ночь. Австралийская фермерша оказалась чуткой и искусной любовницей. Кожа Киры до сих пор помнила её пальцы, её язык, прикосновения её волос, то, как она терлась щекой о её раскрасневшееся бедро, будто стремясь впитать запах Киры. Запомнить его. Вики тихо сопела в подушку. Её волосы были взбиты вороньим гнездом, они спадали вниз, почти закрывая её до смешного насупленное лицо. Такое чувство, что во сне она разбирала счета за квартиру — такое у неё было лицо. На груди одеяло чуть сползло вниз, обнажив один из сосков, розовый и почти прозрачный. В утренней дымке она вся казалось призрачной, сотканной из бесцветного шелка. Если бы Кира сейчас присела на край кровати и прикоснулась бы к девушке, она бы растворилась в воздухе. Сразу бы запахло жасмином и полевыми цветами. Она бы обняла эту австралийку и поцеловала бы в розовеющий сосок. Куснула его, взяла в рот, пока бы тот не затвердел, а девушка не заворочалась, пробуждаясь от дремы. Кира бы прижалась к полной груди австралийки, так же, как делала всю эту ночь. Птицы пели за окном какую-то грустную английскую балладу. У Киры было на душе как-то пусто, тоскливо. Ничего не было этим утром. Отстраненность акропольского мрамора. Она вдохнула и почувствовала, что комок, засевший в её горле многие годы назад, впервые стал меньше. Немножечко, но все же меньше. С Вики правда было хорошо этой ночью. «Как жаль, что я не лесбиянка», - подумала Кира. Хотя, если подумать для «не лесбиянки» у неё набралось бы слишком много девчонок-любовниц (спойлер — четыре!). Кира улыбнулась и, прихватив с пола косметичку Вики, уселась за небольшое зеркало в углу. Она знает, что нужно делать. Вчера она напилась, как ломовая лошадь, но сегодня у неё удивительно свежая и ясная голова. В эту секунду Кира действует намного осознаннее, чем за последний год. Кира берёт ярко-красную помаду, которую нашла в глубине косметички Вики, открывает её и внимательно изучает в утренних отсветах. Цвет броский, цепкий, хлещет в лицо, как артериальная кровь. Кира проводит помадой несколько линий по своему лицу, словно струйки крови, стекающие вниз. Одна — прямо посередине, по лбу, носу, губам и подбородку. Две другие начинаются от её глаз — кровавые слезы Марии Магдалины. Их она делает немного волнистыми к низу. Рисуя линии, она щедро вдавливает помаду в кожу. Шлюшка, спящая позади неё на кровати, может попрощаться с дорогущей шанелевской косметикой. Кира намерена использовать её всю. Она покрывает свое тело яркими мазками, делая из себя пестрого зверя. Затем она берет пудру Вики и, набрав её с горкой на палец, втирает в кожу. Белые полосы переплетаются с красными мазками — зверь напрягся и готов к прыжку. Кира накидывает легкий гостиничный халат, оставив его распахнутым так, чтобы мир мог видеть её живот и грудь, испещренные символами, которые она сама только что придумала. В детстве по дороге домой из школы в пролеске она нашла череп. В небольшой прогалине, на которую натыкаешься, стоит только на пару шагов отойти от дорожки. Сперва Кире показалось, что это какой-то красивый камень белеет среди червяков и сырого мха. Белизна этого камня, его чистота даже в столь грязном и мерзком месте поразила девочку. Она манила её и заставила извазюкать в грязи её любимые школьные туфли. Немного поколебавшись, зависнув на краю, Кира бесстрашно ступила вниз, прямиком в грязь. Её пальцы сомкнулись на белом камне и с трудом выдернули в топи, в которой он увяз. Грязь, тина и сырой мох облепили её ступни и кисти рук, но Кира, в обычном состоянии очень брезгливая, была абсолютно спокойна к этому. Страшно сказать, в тот миг ей хотелось сбросить это глупое платье и заменить его одежкой из болотной мерзости. Камень оказался кроличьим черепом, небольшим и с трещиной, проходящей от носового провала вверх ко лбу. Белая кость во многих местах уже пожелтела. Из пустых глазниц на Киру смотрело что-то большое и очень пугающее. Словно какой-то вирус, заставляющий ноги коченеть и покрываться мурашками. Череп её испугал, но Кира все равно отнесла его домой и выварила эту кость до благородного слоновьего оттенка. Он еще долго служил для неё талисманом, который она держала на своем столе и смотрела каждый раз, когда зарывалась в домашнюю работу или очередной глупый проект, который заставляли делать в школьном совете. Или после ссоры с отцом — перманентной и казавшейся на тот момент поглощающей всю её жизнь. Она очень долго расстраивалась, когда череп потерялся при переезде. Кира подозревала, что её родители просто выбросили куда подальше смущающую их безделушку, но никаких доказательств этому не было. Так что ей пришлось просто примириться — череп пришел к ней однажды, значит, и уйти он мог в любой момент. Значит, так было надо. Кира представила его вновь, до мельчайшей детали, до последней трещинки и потертости на кости. Она представила, что он лежит на её руках и увеличивается в размерах так, чтобы Кира могла надеть его словно шлем или ритуальную маску. Она поднимает череп и водружает его себе на голову. Она открывает глаза и смотрит на этот мир через глазницы черепа. Да, она видит. Кире хочется захлебнуться смехом. Теперь она видит этот мир так же, как и видела в детстве. Она видит радугу, которая стекает на пол с пальцем, видит кровь, покрывающую её ступни. Она слышит голоса духов и чувствует их прикосновения. Цветастые ленты майского древа в её душе вьются на ветру и сплетают перед ней пестрое полотно. Она открывает дверь на балкон и выходит наружу. Тихо. Кругом белым-бело. Дождь кончился, и на город напал туман. Бесцветный саван скрыл от Киры все красивые небоскребы на другой стороне реки. Исчезла в белой тине и стоянка цеппелинов. Сама громада дирижабля скрылась в тумане, как будто дракон, затаившийся перед броском вниз. Кира внимательно всматривалась в стену тумана, выросшую перед отелем за одну ночь. Взглянула направо, затем налево. Мертвенно-серые пустые балконы номеров тянулись в обе стороны, словно бесконечная автострада, которая через десять метров пути ныряла в пучину тумана. А как Кира оказалась здесь, на середине пути? Внезапно подул ветер, заставив полы её халата распахнуться еще больше. Кира стоит почти полностью нагая перед этим миром. Ветер разогнал туман, и из его белых пучин вынырнула темная громада дирижабля. Черный зверь молчаливо плыл по воздуху, посаженный на цепь. Кира только сейчас почувствовала, что сжимает что-то в правой руке. Она посмотрела вниз. Пленочный фотоаппарат, купленный ещё в Москве. Самое время. Кира поднимает руку, подносит фотоаппарат к лицу, чтобы взглянуть в видеоискатель. Настраивает фокус на черную шкуру цеппелина. Щелк. Кадр. Ветер обнял её. Кира выдохнула и запахнула полы халата, поежившись.  — Холодно.