Shine Down

Крови! Торис, крови! Феликс Лукашевич

В эту ночь, как и прошедшую, Гилберт снова спал, уткнувшись носом Ивану в ключицу и прижимаясь к нему всем телом. Альбиносу было тепло и спокойно, создавалось ощущение домашнего уюта даже в таком месте, как это. Во сне Иван обнял его за талию, но это совсем не смутило красноглазого. Ему казалось, что так и надо. Что так было всегда. По стеклу, облепленному снегом, проскользнуло два небольших силуэта. Иван слегка дернулся и открыл глаза. - Ммм? У русского было явное ощущение, что в голове есть кто-то другой, чужой, но, одновременно, свой. Как какая-то забытая часть. И эта часть упрямо советовала подчиниться, наконец, влечению, и поцеловать лежащего рядом парнишку. - Ммм... – всё еще не понимая, что делает, русский подался чуть вперед и коснулся губами щеки альбиноса. Тот заворочался, но не проснулся. "Еще! Он твой и больше ничей!" кричало подсознание. Ну а Брагинскому банально не хватало смелости - риск из-за этой оплошности потерять ныне самого близкого человека был слишком велик. Но если совсем чуть-чуть... Чтобы тот и не проснулся... Можно позволить себе коснуться бледных искусанных губ. Таких мягких... Таких родных... Слишком знакомых. Едва ли не до пощипывания в глазах. "Еще!" кровь шумит в ушах. Уже и руки шарят по исхудавшему телу, беззастенчиво стаскивая больничную пижаму. А Гилберт только подается вперед, льнет к нему, словно изголодавшись за лаской. И не просыпается же! Или просто притворяется? Нет. Приоткрыл мутные глаза, дышит жарко. И они уже не такие мертвые, как были раньше. В них плескался знакомый задорный огонёк. Иван касается губами шеи, проводит языком по тонким шрамам. - Это до боли знакомо... - шепчет альбинос, жмурясь от удовольствия. - До боли... - вторит ему русский, пересчитывая пальцами ребра. - Я так голоден… - Мне кажется, что предположение о том, что мы могли быть любовниками, не такое уже и абсурдное! - Мне тоже... Так кажется. Когда-то… умм… давно. Русский только чуть усмехается и стягивает с него пижамные штаны, тут же ужаснувшись пёстрым синим "узором" синяков на бедрах беловолосого. - Я убью того, кто с тобой такое сделал. - Тебе надо будет вырезать весь персонал клиники... - Даже если так. - Даже если так... об этой подумай потом, - Гилберт закусил губу. - Как скажешь, - Иван легонько прикусил мочку уха прусса. Тот тихонечко застонал и прикрыл глаза. - Сволочь, не трогай уши... Хихикнув, Иван ещё раз несильно укусил его. Пруссак вцепился пальцами ему в плечи и, чуть усмехнувшись, провёл коленом по его внутренней стороне бедра. Теперь стонать пришлось уже Брагинскому. - Я слышал от врачей, что память тела самая сильная... - муркнул красноглазый. - Так и есть. Тело не умеет врать. - Тогда могу сказать на полном серьёзе, что твое тело не врёт вторую ночь подряд... - альбинос продвинул колено до паха. Русский застонал сквозь зубы. Альбиносу нравилась та власть, которую он имел над этим человеком. - Ты точно издеваешься, сволочь прусская... - зашептал славянин. - Какая сволочь? - Эм... - русский замялся. - Это я случайно ляпнул... - Интересно... - альбинос поерзал ногой. Насколько ему помнится, он не говорил Ивану о своей национальности. Русый сильно закусил губу до крови, чтобы не застонать. Тонкая струйка темной жидкости потекла по подбородку. - Милый... - красноглазый припал к губам любовника. - У меня ядовитая кровь - буркнул Ваня. - С чего бы это? Хорошая кровь, - парень языком собрал с кожи красные капли. - Один уже попытался её попробовать - умер в муках. - Кто? - Незадавшийся насильник... Хотел поиграть в вампира, да неудачно, - в темноте блеснули зубы Ивана. Он улыбался. - Я еще жив, - хихикнул Гилберт, облизывая потрескавшиеся губы. - Тогда хоть всю её можешь выпить. Поцелуй, долгий. Кровь текла Гилберту в рот, дразнила, а он всё больше и больше раздражал языком рану, заставляя кровоточить. И, что интересно, голод отступил, впервые за много лет. Спустя некоторое время альбинос отстранился от любовника, пьяный и плохо соображающий, словно сытая пиявка. - Спасибо... За кровь... - Не отравись, - обеспокоенно буркнул мужчина. - И не кричи, не стони, кстати - иначе нас обоих эти собаки в сине-золотом нагнут до полусмерти - Хорошо, - альбинос кивнул, закатывая глаза. - И запомни, ты мой, только мой. Гилберт пискнул от боли в тот момент, когда Иван проник в него. Похоже, что имели пруссака часто и очень жестоко, не беспокоясь о нем ни капли. Оттуда и синяки, и кровоподтеки, и хлюпающая внутри кровь, хотя русский и пытался быть предельно осторожным. - Я их всех голыми руками поубиваю… - прорычал Иван, как можно нежнее сжимая любовника за талию. - Верю... - красноглазый благодарно на него посмотрел, стараясь не морщиться от боли в проходе. Иван пытался обращаться с ним как можно аккуратнее, причинять как можно меньше неприятных ощущений и отдавать больше ласки. Почему-то страдания воспринимались как свои собственные. Гилберт всё время срывался на тихие стоны, чего было нельзя допускать. Русский зажимал ему рот ладонью. Сам же немец просто сходил с ума. Уже привыкнув к тому, что его имеют все, кому не лень и у кого есть что дать взамен, он научился не получать от секса ровным счётом никакого удовольствия... Но сейчас же вся его чувствительность будто вернулась после многолетнего воздержания... Словно тумблером клацнули. - Тише... Нас не должны услышать... Альбинос кивнул. Ему хотелось стонать, стонать во весь голос, срываясь на крик. Ах, если бы только у него была возможность, он бы не выпускал Ивана из рук очень долго. Да и тот, как казалось, тоже рассчитывал именно на такое. -Гилберт... - зашептал русский на ухо любовнику. - Знаешь... Я кого-то люблю уже сколько себя помню... - Знаешь, я...ах...тоже... - выдыхает тот. - Сколько помню себя, сколько нахожусь тут, помню только одно "Он обещал меня защитить во что бы то ни стало"... - ...и сейчас я точно знаю... Что этот кто-то- ты... - А я узнаю твои глаза... Я, честно говоря, признал в тебе кого-то знакомого и родного при первой встрече... - Я люблю тебя... - Иван кончил с глухим стоном, немного придавив собой альбиноса. - И я тебя...и я.. - зашептал приглушенно тот, тем не менее, разрядки не достигнув. - Прости меня... - За что? - тихонечко выдыхает Гилберт, ёрзая и пытаясь довести дело до конца - боль не дала организму понять всё вовремя, а посему - возникло такое временное несогласие. - За все что ты пережил тут, - Иван коснулся пальцами достоинства своего любовника. - Это стоило того, чтобы встретиться с тобой... - выгнувшись на встречу рукам русского, захрипел тот. - Мы выберемся отсюда. Клянусь, - тот чуть улыбнулся, сжав пальцы немного крепче, когда почувствовал, что любовник кончил. - Верю, - парень обмяк в его руках. Тяжело дышащий, одуревший от забытой ласки, Гилберт позволил себя одеть и замотать в два одеяла. Ему казалось, что завтра всё будет хорошо. Неважно, каким способом, но будет.