Математические бойцы

– Прекрати. Мучить. Школьное. Пианино, – Лёха угрожающе надвинулся на Никитоса, вращая глазами. Очевидно, у него – единственного из их гоп-компании, ой, то есть команды – был музыкальный слух. – Но Лё-ёшенька, – тот поморщился, а Шура рефлекторно дёрнулся, ожидая появления незабвенной Снежаны чуть ли не из стены (не зря же она встречалась с Ярило). – В школу с гитарой не пускают! – И правильно не пускают! Это не даёт тебе права издеваться над школьной собственностью! “Мстислав бы гордился им,” – безнадёжно подумал Шура. – Это даёт мне право на что угодно, если нужно подобрать аккорды! – А зачем тебе подбирать аккорды? Вы что, рок-группа, что ли? – насмешливо спросил Лёха. – Вообще-то да! Возмущённые вопли Никитоса каким-то образом умудрилась перекрыть Паночка своим “Божечки, Никита!”, а потом вклинился Хорь: – Шура, вы помните, что Никита пригласил вас на сегодня в тир? Шуре не очень хотелось задумываться, обращается ли к нему Хорь на “вы” или имеет в виду сразу несколько человек, поэтому он просто кивнул. – Вот и отлично, – кивнул Хорь, оказавшийся самым коммуникабельным в гоп...команде “толмачей”, и потянул Никиту за плечи к их следующему кабинету. – Я тебе отвечаю, тут есть топовый тир! – крикнул тот Шуре, пытаясь повернуться в железной хватке. Шура дотянул до конца уроков сквозь обыкновенные ссоры и странности, окружавшие его в последнее время, а потом вспомнил про тир вновь – на этот раз со свежим ужасом. И оказался прав: Никита зачем-то позвал в тир “девочек”, трёх, предполагая, что Шурик притащит кого-то одного из своих; “тройное свидание” ужасало Шуру с точки зрения как-бы-измены Машеньке ровно до того момента, когда он увидел “девочек” Никитоса. Оказалось, что он любит, так сказать, настоящих русских женщин – из тех, кто и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт… В общем, одна из них была чемпионкой по плаванию, вторая – кандидатом в мастера спорта по боксу, третья вообще тяжелоатлеткой, и Шура чуть не скопировал паночкино “божечки, Никита”, мысленно добавив “покайся”, но вовремя сообразил, что не стоит. А члены его команды посбегали по одному, не выдержав тяжелых взглядов. И объятий: тяжелоатлетка очень любила обниматься с симпатичными парнями, и делала это таким образом, что рёбра трещали. Как только Шура испытал это на себе, то малодушно сбежал вслед за своей командой. Никиту же от переломов рёбер, кажется, спасла только его бывшая девушка – чемпионка по женским боям без правил, и тут же оказалось, что никакая она не бывшая, а просто ушла на тренировку, а Никитос почему-то решил иначе. На радостях он вручил недалеко ушедшему Шуре ворох билетов на ближайший концерт группы “Трын-трава” (бывшее название “Трагически тревожно”!) и свалил куда-то в туман.

***

Март перешёл в апрель, а обещанный Костику должок так и не доводилось случая возвратить. Шура со страхом придумывал разные варианты, что тот может потребовать (хотя на самом деле Костик, скорее всего, просто забыл). Но вот пошёл первый апрельский дождь, а потом две с половиной школы района Срединское решили отпраздновать день здоровья и спорта в состязаниях, и Шура вообще уже с ужасом обнаружил, что не может отказать Косте, который требует от него участия в “самом важном состязании”, ради которого он сам вышел из команды по эстафетам и по волейболу. Спорта Шурик боялся панически, будучи жутко неуклюж. Даже тренировки от Ярило (математик должен быть в тонусе!) не сильно помогали. Но Костик был страшней, да и обещал же, так что пришлось согласиться. В первую очередь Шуру насторожило то, что команда для “самого важного состязания”, вид спорта которого Костик называть отказывался, состояла из трёх человек, причём третьим должна была быть девушка. Сначала Костя пытался уговорить сестру, но потом отчего-то сменил выбор на её подружку Розу, девушку с волнистыми волосами ниже пояса, циничную и здравомыслящую, но не сильно более спортивную, чем сам Шурик. “Всё страньше и страньше,” – бормотал Лёха, которому Шура зачем-то рассказал об этом. Ярило же молчал и ухмылялся. Естественно, в итоге выяснилось то, чего никто (кроме Ярило) не ожидал. Даже Костя вёл себя так, как будто для него это было неожиданностью. Играть они должны были в шахматы. Ярило практически серьёзно сказал Шуре, что это очень математический вид спорта (ага, будто сам Шура не понял), и он обязан обыграть ребят из соседних школ, вот просто обязан. А Шура в последний раз в шахматы играл года два назад, когда отец приезжал, и с тех пор не мог никак, потому что Надежда Александровна не умела, предложить матч Ярило – ну, лучше не предлагать, а Евгений Евгеньевич пропал без вести (хотя Шура подозревал, что папаня просто свалил в командировку по бабам, а жене сказал что поромантичней). Оставалось надеяться, что на его соперников это свалилось примерно так же внезапно. Костя, несмотря на всю свою кажущуюся неподготовленность и узость умений, оказался неплохим шахматистом – по крайней мере, лучше самого Шуры. Ну, или ему повезло с соперниками – выиграл он у обоих. Шурик победил пацана из гимназии, судя по всему, такого же дилетанта, как и он сам, и проиграл нервному рыжику из другой команды, который, правда, дилетантом явно не был и даже, по слухам, имел какие-то награды (правда, Шурик так и не понял, за шахматы ли). Роза легко выиграла у девочки из команды рыжего и случайно проиграла неусидчивой девице из гимназии – та почти поставила ей мат и ходов этак десять не могла понять, как же его всё-таки поставить. Шура бы и этого не запомнил, но девица неожиданно позвала его по имени: – Саша? Ты ведь Саша Полевский, правда? Оказалось, что он в неё врезался сколько-то лет назад, когда награждение за олимпиады у Срединской и гимназистов почему-то было общее, и Даша – так её звали – почему-то запомнила его как крутого математика. – Приятно было познакомиться! – помахала она ему рукой, когда команды разошлись, и мило улыбнулась. Шуру в очередной раз посетило плохое предчувствие. Эстафетчики Срединской школы проиграли второй, и Костя сокрушался и ругался на них громогласно. Гимназисты пришли последними. Зато в волейболе они отыгрались (по слухам, срединскую команду спас Ваня, но он сам от такой чести отказывался), а победа в “самом важном” конкурсе обеспечила Срединской школе первое место. Где-то на границе поля зрения маячил довольный Мстислав, и Шура с непонятной смесью ужаса и облегчения подумал, что он теперь, наверное, на неплохом счету у Жаворонкова, потому что его чудеса неуклюжести остаются, к счастью, в стенах родной школы. Ну, и на улицах, но там он не ученик Срединской школы, а просто мальчик по имени Шура (он всё никак не мог понять, что никогда уже не “просто”).

***

Только успели отгреметь фанфары никому, на самом деле, не нужной победы (кроме Мстислава и Кости, фанатичных каждый по-своему), как на Шуру грянулась очередная напасть. На кружок к Ярило заявился новенький. Началось всё с того, что утром Шура проснулся от разговора внизу. В этом как раз не было ничего необычного – мама нередко вставала часов в пять или шесть, на вопросы отвечая, что выспалась. О режиме Ярило, чей голос слышался внизу, вообще и задумываться не стоило (он имел привычку засыпать посередине дня в самые неподходящие моменты, и разбудить его было нереально, и Шура старался не интересоваться вопросом, что же он делает по ночам). Но вот содержание разговора Шурика очень даже заинтересовало. – ...они о нем уже всех родственников просили позаботиться, и все отказались меньше, чем через месяц, – говорил Ярило. – Я ему кто-то вроде семиюродного дяди, и они, узнав, что я сюда уехал, отправили его вслед за мной, не спросив согласия – надеялись, видимо, что я не смогу отказаться, – здесь в бархатном голосе было аж слышно, как репетитор насмешливо ухмыляется. – Если он придет, когда меня не будет, отправьте его домой, хорошо? “Интересно, семиюродный дядя – это такая замена для “седьмой воды на киселе”, или здесь прячется очередной подвох?” – насторожился Шура. Ему, с детства обладающему обострённой интуицией, в последнее время вообще повсюду мерещились какие-то ловушки. – Зачем же домой? – удивилась Надежда Александровна. – Если он доставляет своим родителям столько хлопот, почему бы ему не пожить у нас? Ярило хмыкнул почти с состраданием. Шура, хватаясь за голову, ощутил с ним странную солидарность. – От него ведь не просто так все родственники отказались, Надежда Александровна, – напомнил мужчина. – Вы уверены, что готовы кормить ещё одного ребёнка, тем более, настолько невыносимого? – Да уж справимся как-нибудь, – и Шура почти увидел склоненную голову матери с большими наивными глазами и честной улыбкой. Вздохнув, он встал с постели, потому что спать все равно оставалось немного. Тем же вечером на кружок пришёл незнакомый парень в растянутых трениках и с украшением в виде рогов в волосах и заорал с порога: “Ярило-о-о-о, вот ты где!” Потом представился Романом Бовкуном (или Бовкун? Учительница Шуры по русскому настаивала, что мужские фамилии надо склонять всегда, а по литературе, наоборот, требовала, чтобы необычные фамилии такого рода не склонялись) и сообщил, что его направили сюда к Ярило – “поговорить н-нада!” Тот даже внимания на него не обратил. Тогда Рома потребовал состязания по математике – сначала от Ярило, потом от всех присутствующих. “Ага, слабаки, не можете справиться с великим мной!” Лёха, оскорблённый не столько за себя, сколько за “Десятого”, зарычал и явно готов был затеять драку прямо на кружке, если бы никто не вмешался. Ярило хранил молчание. Шура, вздохнув, стянул с учительского стола листочек с задачами и вручил Роме: “решай”. Тот, на удивление, заткнулся, и в аудитории стало резко спокойнее. Но ненадолго. Решал Рома не очень хорошо, но зато очень нагло. Ярило перестал демонстративно его не замечать и даже подходил принимать задачи; правда, обычно после того, как к нему подходили, Рома рассказывал какую-то ерунду, “лажу”, а потом на всю аудиторию вопил о том, что только что рассказал правильное решение. Ярило просто уходил с раздражённым видом, и тогда Рома начинал биться в истерике, что его не слушают и не ценят. Лёха успокаивал его тычком под рёбра, на который он сначала шептал “спокойно, Рома, спокойно,” но потом всё равно не выдерживал и убегал в туалет рыдать. Решать задачи в таких условиях было, конечно, нереально. Когда они возвращались домой – Шура, Ярило, присоседившийся Лёха (“мне просто по пути, Десятый!” – хотя Шура знал, что дом, в котором он остановился, находился в другом конце города), Ваня, который снова из-за какой-то командной тренировки пропустил почти всё занятие (“а мне тоже по пути, ха-ха” – его дом был поближе к дому Полевских, но всё-таки не настолько, чтобы провожать Шуру до крыльца) и, наконец, Ромочка, увязавшийся за Ярило, то Шура уже чуть ли не убить последнего мечтал. Лёха, впрочем, высказал аналогичную мысль, и тогда Шуре пришлось посмотреть на него укоризненно: вид у него был такой, будто, получив одобрение “Десятого”, он сразу приступит к делу. Десятка же лет в тюрьме, по мнению Шуры, это дело явно не стоило. Попрощавшись с друзьями, Шура вошёл в дом последним – и услышал знакомый голос. – Здравствуйте, Надежда Александровна! – Ты знаешь мою маму? – удивлённо спросил он Рому. Тот радостно закивал: – Да, да! Это она подсказала мне, где искать Ярило! В этот момент Шура вспомнил об утреннем разговоре. Надежда Александровна же с материнской нежностью смотрела на обоих мальчиков. – Мам, то есть вот этот вот… телец будет с нами жить теперь? – Тебе нужно учиться быть терпимее, милый, – улыбнулась мать. – Идите мойте руки, и будем ужинать, вы, наверное, проголодались?