Малахитовый замок

Риччи даже опомнится не успел, как руки сами спрятали бутылку обратно под шкаф, а ноги перенесли его на кухню. Он наспех оттер грязные руки об полотенце и схватился за широкую деревянную ложку, которой пять минут ранее взбивал крем. Быстро, лихорадочно соображая, он кинул в миску остальные ингредиенты и стал взбивать, громко стуча ложкой о стенки миски, чтоб дядя Фред издали услышал, что он работает. Мистер Бетинс, не заметив испуганного выражения лица Риччи, старательно прятающего свои ногти, под которыми чернела не вычищенная грязь, с улыбкой на усатом лице положил рядом с подмастерьем полнехонький бидон свежих сливок. — Вижу, ты еще не закончил? — он испытующе посмотрел на белковую пенку и, едва поддев ее кончиком пальца, попробовал на вкус. — Молодчина! Ты справился почти идеально, — похвалил он Риччи, не заметив, как дрогнули его губы при слове почти, — осталось только добавить немного сливок и масла. — Конечно, — быстро согласился Риччи, пытаясь отвлечь внимание дяди Фреда от миски. Он знал, что в таком расположении духа мистер Бетинс особенно невнимателен, но вдруг он случайно обнаружит, что того времени, которое его не было в лавке, вполне бы хватило, чтоб взбить сладкую массу до стойкой, колыхающейся при любом движении, пенки. Хозяин кондитерской с той же улыбкой развязной походкой поспешил в крайний угол кухни, где на столике стоял глиняный горшочек с маслом, а Риччи, добавив нужное количество сливок, продолжил взбивать. «Фух, ничего не заметил, — с радостным оживлением отметил парень, — Надо взбить так, чтоб крем поднялся вдвое, только тогда он точно ничего не заподозрит». И он начал яростно дергать ложкой, не пересекая той черты, чтоб крем не выплеснулся из неглубокой тары. Войдя в темп, мысленно подгоняя крем «Давай, родимый, расти, расти!», он с удовольствием стал мечтать о том, как дядя Фред, вернувшись с маслом, округлил бы глаза, подошел, ласково погладил бы по кудрявой черноволосой голове, и не менее ласково произнес бы: — Риччи! Смотри, что ты мешаешь! Резкий, ни капельки не нежный, окрик разбудил его от сладких дум. Дядя Фред, алый, как помидор, пялился на него, и его рот медленно кривился в злобной гримасе. Парень опустил глаза… и замер. Крем поднялся, и не просто поднялся, а вытек через край и уже стек на пол, покрывая старые много повидавшие доски толстым слоем сладкой пены. — Ты что творишь, щенок! К нему в один прыжок подскочил разъяренный мистер Бетинс. Он сначала попытался вытереть половой тряпкой пол, еще более размазывая жижу, после смахнуть взбитый белок со стола, забрызгав попутно близ стоящие кастрюли и сковородки, и только потом он приподнял миску с кремом и попытался оттереть полотенцем (тем самым, о которое вытер руки ранее Риччи) стенки и дно посудины. Но крем продолжал подниматься. Крем в миске, на столе и на полу, брызги на поверхности другой посуды продолжали расти, медленно, но не останавливаясь ни на миг. — Что ты наделал?! — схватился за свои редкие кудри кондитер и уже не злобно, скорее жалко, покосился на не менее ошарашенного Риччи. А парень не мог от изумления даже дышать. О колдовстве он слышал, но слухи эти доходили до него искаженными и вывернутыми; ему казалось, что чары — это ничто иное, кроме как проклятия, навеянное лихим человеком. — Вон! — дрогнувшим голосом рыкнул мистер Бетинс. — Вон, чародейское отродье! Я оставил тебя, в надежде исправить, сделать достойным человеком. Но кровь не исправишь! Он знал, что в таком состоянии дядя Фред был готов к опрометчивым поступкам, и что потом, когда голове вернется былая трезвость, он передумает и может даже пожалеет о содеянном, но все равно ничего не переделает. Железная воля и твердость характера не позволят взять свои слова назад, равно как и вновь осиротевшего мальчишку. — Вон, — уже тише, но не менее решительно повторил он, пытаясь забыться от горя в работе, собирая в банки, кастрюли, чашки и в другую посуду растекающуюся жидк, — возьми из кладовки себе хлеба и сыра да выметайся, пока сам не выгнал. Риччи ничего ему не сказал. Он знал, что любое слово поперек его приказу будет только ухудшать его положение. Но в кладовке он не взял ни хлеба, ни сыра. «Я не имею права брать у них, — рассудил Риччи, — они меня взрастили, а я им, не думая о дурном, затопил дом. Тут нет ничего моего». И тут он вспомнил о бутылке. «Только это и принадлежит мне». Скинув поварской передник и оставшись в проеденной молью рубашке и ношеных льняных с кожаными заплатами штанах, он опоясался куском веревки и привязал к нему за горло бутылку. Риччи уже собирался уходить, но, подумав, все же решил взять хоть немного еды и взял с полки четыре старых ржаных сухаря, один из которых уже успел немного заплесневеть. Когда он снова объявился на кухне, положение стремительно ухудшалось. Крем и не думал переставать расти. Мистер Бетинс вертелся, как белка в колесе, стараясь уже не убраться, а сберечь самое ценное, такое как свежеиспеченный, еще горячий, пирог и дорогой заграничный шоколад. — Прощайте, мистер Бетинс, — со слезами в голосе в последний раз обратился к приемному отцу Риччи. — Вон, — тихо, еле слышно, сказал тот в ответ. И Риччи ушел. Он ушел через задний вход, что не встречаться глазами с Морисом и покупателями, которые еще не в курсе проблем на кухне. У Риччи не было своих вещей. Даже то, в чем он был сейчас облачен, ранее принадлежала Морису. «У меня с рождения не было ничего моего, — с горечью подумал Риччи, отойдя уже далеко по улице от кондитерской и обернувшись в последний раз, чтоб завернуть за угол. — Хотя, у меня все пропало после смерти всех моих родных, но это ничего не меняет. Вот только бутылка да… Кольцо!» Он вдруг вспомнил о перстне и быстро достал его. С ним определенно что-то происходило. Прозрачные жилки, пронзающие кольцо, стали блекло-голубыми и едва светились. «Значит… Это из-за кольца все это произошло! Тогда… Стой! Перестань! Приказываю: хватит». Крем, уже начинающий проникать на улицу через щели и продолжающий расти у всех людей на виду, резко остановился. Риччи замер вместе с ним. — Вернись в миску, — прошептал он кольцу, неотрывно смотря на сладкую пену, и она повиновалась. Кольцо в его руке, ранее холодное, как лед, стало теплым. Белая густая жидкость аккуратно втягивалась обратно в щели. «Может теперь, когда все вернулось, дядя Фред меня простит?» — мелькнула спасительная мысль, а потом сразу потухла. Он вспомнил слова дяди Фреда, сказанные в сердцах. «Чародейское отродье» очень сильно оскорбило его. В порыве чувств он даже чуть не просил злосчастное кольцо в ближайшие кусты, но вовремя спохватился. «Весточка от деда… Может, это судьба, что я должен уйти из этого дома?» В судьбу Риччи верил. Он не был праведником и почти никогда не слушал священников, которые, заходя за свежими пшеничными калачами, не оставляли попыток просветить, озарить истиной неверующего мальчишку. Он не верил в Бога, или в многих богов, ни в одну из верований он не прибегнул. Но одна навязчивая мысль железно приелась к нему, и вскоре стало даже никим подобием божества. Он верил в то, что жизнь идет так, как того пожелает Судьба, и ничто в этом мире неспособно ей противится. Кто такая Судьба он не знал, его детского не начитанного ума не хватало, чтоб придумать свою религию, он просто испытывал несвойственную ему покорность перед столь же реальной и могущественной силой, как пламя или вода. Вот и сейчас Риччи отвернулся и раз и навсегда решительно ушел от бывшего своего дома прочь, чтоб больше никогда не вернуться и буркнул сам себе под нос: — Судьба так решила. Он шел медленно. Он никуда не спешил и его никто не ждал. И только дойдя до самого центра своей родной деревни, которая была размером с небольшой город, Риччи наконец задумался, а что, собственно дальше? Он ушел, и назад дороги нет, но что теперь парень, умеющий только пироги лепить, собирается делать? В центре деревни была довольно большая площадь. Дома, окружившие эту площадь плотной цепочкой, прерывающейся только узенькими арочками и четырьмя широкими дорогами, выколоченными широкими булыжниками, были сплошь лавками, где продавались разные товары: съедобные и несъедобные. Также виднелось здание почты и рядом с ней конюшня, где застаивались почтовые мерины. А еще на площади была таверна. Это совсем старое и дряхлое здание, на которое постоянно поступает немало жалоб, но которое просто нельзя взять и закрыть: бедным странникам, у которых нет денег на более дорогой и изысканный постоялый двор, просто будет некуда податься. Вот и сейчас около таверны стоял молодой серебристый жеребец, которого под уздцы вел в стойло конюх, значит, новый постоялец прибыл. Только взглянув на таверну, у Риччи появилась надежда, что его возьмут поваренком на кухню. «Опыт работы имеется, — думал Риччи, — зарплату высокую не потребую. Им будет даже выгодно взять меня к себе». С такими мыслями и жизнерадостной улыбкой на лице он приблизился к зданию. Кольцо весело болталось у него на шее, и Риччи решил надеть его. «Пусть думаю, что я из бедных аристократов, — с ноткой самодовольства подумал он. — На удачу». Но удачи не случилось. Внимательно выслушав просьбу парня, хозяин настойчиво указал ему на дверь. — Денег нету — тогда убирайся, а работников мне и так хватает, — и, развернувшись, удалился. Повесив нос, Риччи уже вялой походкой поплелся к выходу, когда милосердная хозяйка коснулась его плеча: — Постой, милый. Дай я тебе хотя бы квасика налью, а то жалко мне тебя, такой юный, а податься некуда. Она почти силой усадила гордого мальчишку за лавку. — Сиди-сиди, мне самой в радость помочь, — решительно сказала она и, недослушав непрерывные благодарности Риччи, выбежала из зала за квасом. Только сейчас у Риччи появилась возможность рассмотреть место, куда он попал по чистой случайности. Это была одновременно и прихожая, и столовая. Стены состояли их больших цельных бревен, плотно прибитых друг к другу. Высокий потолок местами закоптился от дыма, чей запах сразу ударял в ноздри только зайдя в таверну. Все пространство занимали широкие бревенчатые столы, за которыми буйствовало непрерывное веселье. За столами сидели пастухи, хлебопашцы, путешественники да военные, ранее бившиеся в войне с Энгарией, а сейчас нагуливая себе пивное пузико. Какое бы не огромное количество столов не было в зале, как ни странно, все они были заняты. Даже за тем столом, где сидел Риччи, в углу по другую сторону стола сидел человек. По серому походному плащу парень сразу сделал вывод, что этот человек — странник. Он медленно подносил ко рту большую деревянную кружку, словно в раздумьях. — Скажи, парень, а ты тут местный? Риччи не сразу понял, что обращаются к нему. Потягивая пенный квас, принесенный хозяйкой, он уже было впал в невеселые думы, когда услышал тихий, но настойчивый женский голос с забавным еле уловимым акцентом, растягивая на полсекунды дольше звуки «и» и «е». Он обернулся и увидел, что человек в капюшоне тоже повернулся к нему. Риччи к своему удивлению понял, что это была девушка. Из-под плаща было видно только лицо, овальное и правильное, на нем блестели красивые, еще не совсем женственные, но уже определенно недетские, глаза. Цвета они были двух полупрозрачных льдинок, и смотрели они на Риччи, как не больно ему было это осознавать, холодно и равнодушно. — Да, — ответил Риччи, завороженный ее глазами. — Тогда мне нужна твоя помощь, — продолжила незнакомка. — Видишь ли, мне нужно пересечь Харвудский лес, и я хочу нанять себе в попутчики воина или мага. Я не сильно люблю лес, — прибавила она после небольшой паузы, — я прибыла из степей. Это обстоятельство нисколечко не удивило Риччи. К ним часто заглядывали странники, нанимавшие себе временных телохранителей, чтоб пройти такой опасный участок, как Харвудский лес. По слухам, в этом вековом лесу живут такие опасные существа, что стоит обычному человеку только увидеть его — и сразу падаешь замертво. Риччи скрестил пальцы, крутя в воздухе только двумя большими, собираясь рассказать девушке о положении дел: — У нас в деревне есть только двое наемников, которые согласились бы провести тебя через лес, — он не смотрел на нее, но чувствовал на себе ее холодный взгляд, — но один сейчас уже в пути, а второй, как я слышал, получил сильное увечье и больше не может держать в руке меч. А колдунов у нам никогда не водилось. Он продолжал водить пальцем, когда девушка резко подскочила и приблизилась к Риччи. Она схватила его за руку. — Ой, больно, что ты делаешь? — мигом застонал парень. Хватка у нее была воистину железной. — Скажи, ты же тоже воин? — вдруг спросила она. — Что? — не понял Риччи. Он вопросительно посмотрел ей в глаза и с удивлением отметил, что льда в ее взгляде больше не было. Теперь ее глаза светились голубым огнем, она будто очнулась от дремы. — Твои большие пальцы. Они все в мелких порезах. Такие порезы оставляет нож, когда ты с ним тренируешься, — она сказала это таким будничным тоном, словно Риччи и сам должен это знать, и не понимала, зачем он спрашивает о таком пустяке. Большие пальцы Риччи и вправду были в царапинах и мозолях. Еще вчера он целый день резал яблоки, очищал от косточек сливы и вишни. Яблоки ранним летом были еще зеленоватые, и нож то и дело скользил по упругой шкурке, задевая кожу бедного ученика кондитера. Яблочный сок, попавший в порезы и вовремя не смытый, стал коричневым, и создавалось впечатление, будто эти порезы глубже, чем они были на самом деле. Пока девушка рассматривала его пальцы, серый капюшон спал, и чуть не сказанные слова «Нет, я не воин, а кондитер» застряли в горле у Риччи. У девушки были прекрасные золотые волосы. Они словно сияли в этом тусклом свете таверны, исходящим от сальных свечей. Густая прическа пышной гривой обрамляла ее не менее прекрасное лицо. Девушка быстро отпустила его руку и немедленно поправила капюшон. — Мои волосы привлекают слишком много внимания, — ответила на его вопросительный взгляд златовласка. — Но, давай вернемся к делу. Раз ты воин, то почему мне сразу не сказал? Почему ты не хочешь меня проводить? — Я… — замямлил Риччи, пытаясь что-нибудь придумать. — Я… Не воин, — выдавил он, и заметив, как голубой огонек снова стал погасать в ее глазах, поспешно добавил, припомнив сегодняшнее происшествие, — я маг. Ну… Я еще только учусь, но колдовать однозначно умею. Он с радостью подчеркнул, что ее взгляд снова оживился, но уже был не радостно-возьужденным, а удивленно- любопытным. «Ну и что же я творю? — рассердился на себя Риччи. — Какого черта я пытаюсь услужиться перед ней? Но… Судьба нас свела, ей же и разводить, а пока мне все равно некуда податься, так что прогуляюсь по лесу с этой красивой девушкой». Он кривил душой. Главная причина в том, что он хотел пойти с девушкой, это была сама девушка. Он никогда особо не сближался с противоположным полом. В школу он не ходил, а во дворе девочки никогда не играли. На кассе всегда стоял Морис, и с покупательницами тоже говорил он. Книжек Риччи не читал, он просто неумел, различая только пятнадцать-шестнадцать букв, которым успел таки научить его Морис. И он не знал, что такое любовь. Вот и сейчас, он почувствовал только искреннее восхищение и беспричинную симпатию, не зная, что подобное большинство более образованных его одногодок приняли бы за первый признак любви. — Так ты маг! — удивленно и с ноткой почтения выдохнула она. — Ну, а порезы на пальцах? — Это… Неудачное заклинание, — мигом нашелся Риччи и для верности продемонстрировал изумрудное кольцо. — Это мне досталось от дела. Он был настоящим колдуном, — с толикой гордости добавил он, понимая, что на этот раз он говорит чистую правду, по крайней мере он сам в это верил. — Ого! А говорил, что в твоей деревне нет магов! — Ну, если бы все в округе знали, что я маг, то тогда бы у меня кончилась спокойная жизнь, — весьма убедительно заверил ее Риччи. — Тогда, не хочешь сопровождать меня по лесу? Я слышала, там всего три дня пешего пути. — Пешего? Я думал, ты наймешь двух коней! Красивый ротик девушки скривился в неприятной гримасе. — У меня не так уж и много денег, чтоб нанять и телохранителя, и коней. Кроме того, в вашей деревне запрашивают слишком большую цену даже за одного коня. Мне предстоит долгий путь, но в поселке за лесом, слышала, лошадей можно и подешевле прикупить. Пока Риччи колебался, стóит или не стóт соглашаться, девушка потянулась к своей дорожной сумке и, секунду там порывшись, достала небольшой кожаный мешочек. Она его развязала и извлекла двумя пальцами по очереди три золотых монеты. Глаза Риччи так и заблестели. — Я знаю, что обычно провожатым платят не менее пяти золотых, — сказала она, не замечая реакции парня, — но ты же и сам говорил, что только учишься колдовать, да и денег у меня кот наплакал. Ну помоги мне, а? — она жалобно посмотрела на него. У Риччи никогда не было денег. Его даже сырье для пирогов не пускали покупать. Это были бы его первые честно (или почти честно, он же все-таки солгал, что учится колдовству) заработанные деньги. — По рукам, — наконец согласился он, и девушка облегченно выдохнула. — Ух, выручил! Я уж опасалась, что самой придется идти по этому жуткому лесу, где и неба-то не видно! Да, кстати, ты ж мне так и не представился, ученик чародея. — Меня зовут Ричард Мидленд. Теперь твоя очередь. — Меня зовут… — она на секунду помялась, что насторожило Риччи, — Джанет Катрин Витторис Анна Энтарель. Едкое подозрение, проклюнувшееся при виде ее волос, красивого лица и странного акцента, теперь было оправдано сполна. — Так ты… Эльф? — выдохнул в полном изумлении Риччи. — Эльф? — смеясь, переспросила девушка. — Ты, видно, ни разу не встречал настоящего чистокровного эльфа. Но частично ты прав: мой отец — эльф, — она сказала это просто, словно ничего странного или необычного в ее словах не было. — Значит, ты полукровка? — недоверчиво уточнил Риччи. — Не люблю это слово, — поморщилась девушка, — оно слишком грубое. — Постой, ты же говорила, что из степей, — вдруг вспомнил парень, — но разве в степях эльфы водятся? Эльфийка снова залилась звонким смехом. — Эльфы живут не только в лесах. Существуют лесные, степные, луговые, горные и болотные эльфы. Если бы ты хоть немного углубился в изучение эльфийской культуры, ты бы удивился, где только эльфы в разные периоды своего существования не жили! Она улыбалась, от чего ее лицо стало еще прекраснее. Риччи от Мориса не раз слышал байки об эльфах. «Эльфы редко контактируют с людьми, — рассказывал он Риччи, — поэтому они остаются для нас загадкой. В книге, которую я сейчас читаю, — он помотал толстым переплетом перед носом неграмотного поваренка, — написано, что эльфы, внешне прекрасны, таят в себе злобу и ненависть к всему человечеству. Не существует эльфа, который неумело управляется с оружием, луком, клинком, или был несведущ в магии. Связался с эльфом — бойся стрелы в голову или ножа в спину, а еще хуже, если они сглаз наведут. Тогда ты больше не жилец». Но сейчас, заглядывая в ее глубокие голубые веселые глаза, он решил рискнуть. — Ну так когда выдвигаемся, мисс Энтарель? — решил закончить разговор Риччи, допивая уже теплый квас. — Не называй меня так! — грубо оборвала его девушка. — С чего вдруг такие формальности? — Отныне я — ваш покорный телохранитель, — улыбнулся самым милым образом Риччи, смахивая монеты себе в карман, — кроме того, у вас аж четыре имени. Как я должен вас называть? За его учтивостью была тень насмешки, но, не смотря на это, он был вполне серьезен, и эльфийка это сразу поняла. — Зови меня Катрин, и общайся со мной на ты, — сказала она. — А тебя ведь Ричард зовут, верно? — Все зовут меня Риччи, — поправил ее парень. — Укорачивать такое красивое имя? — искренне удивилась она и с жаром продолжила: — Меня растили эльфы, а по их обычаям имена, данные родными, священны и исходят непосредственно от богини Гангтриэль! «Да, священники в лавке говорили мне, — вдруг вспомнил Риччи, — что все эльфы без исключения уважают две вещи: традиции и религию. Верят они в пятерых священных прародителей. Я не помню их имена, но вроде Гангтриэль — одна из них». Парень решил, что спросит об этом позднее. — Я все же настаиваю на Риччи, — тихо, чтоб успокоить ее, сказал он. — Ладно, — выдохнула Катрин, — ты готов? — К чему? — Ты спрашивал, когда идем. Идем мы сейчас. Ты готов? — Да, не вопрос! — подскочил Риччи, отодвигая дубовую лавку. — Тогда пошли. С нами пойдет еще один спутник, — словно между прочим, добавила она, уже направляясь к выходу. — Стоп, что? Ты едешь еще с кем-то? — его радужные мечты про путешествие по лесу наедине с прекрасной девушкой рассыпались цветными осколками. — Это твой друг? — Ну, он скорее мне дальний родственник, — задумчиво проговорила Катрин, когда Риччи догнал ее у выхода из таверны. На улице была чудесная, немного душная, погода. Не самая удачная для длительных прогулок, но не Риччи выбирал для этого место и время. Девушка вдруг резко приосанилась и откинула капюшон, так, что волосы золотыми ручьями потекли по ее спине. Риччи невольно стал вглядываться в то место, где волосы скрывали уши. Эльфийские, или все же человеческие? Катрин вздохнула, и громко позвала: — Танринро! Танринро! Я нашла нам попутчика! Несколько прохожих отпрянули от нее с выражением смятения на лицах. Наверное, у Риччи было точно такое же выражение. Кричать, не стыдясь, на улице, при том объявляя всем, что твой знакомый, или кто он там, которого зовут эльфийским именем Танринро. — Танринро! — еще раз крикнула Катрин, и вдруг на нее упала чья-то тень. Риччи посмотрел наверх и успел заметить, как что-то белое с крыши таверны летело прямо на Катрин. — Берегись! — закричал он и оттолкнул девушку, пытаясь защитить ее от падающего предмета, который теперь летел прямо на Риччи. Что-то больно врезалось ему в плечо. — Вот ты, Танринро! Готов идти? Риччи боязливо посмотрел на то, что секундой ранее белой стрелой спрыгнуло с крыши, а теперь сидело на его плече. Это был большой и пушистый белый кот. Он смотрел на Риччи своими огромными зелеными глазами и словно оценивал его. Потом его взгляд затуманился, и Танринро перепрыгнул с его плеча на плечо Катрин. — Твой родственник — это кот? — Риччи был поражен до глубины души. — Род степных эльфов считает, что нашим предком был степной кот. Богиня Гангтриэль благословила Велигемскую степь и поручила править в ней самым мудрым зверям — степным котам. Много сотен лет племя котов правила степью, пока богиня не решила возвеличить их над всеми, кто жил на ее благословенных просторах. И тогда она повелела встать им, ронтаринам, как называют у нас степных котов, чтоб быть выше всех зверей, обитающих в степях, и скинуть белые шкуры, чтоб стать еще ближе к богине. Она нараспев проворковала легенду, внимательно смотря коту в глаза. Танринро с точно таким же вниманием смотрел в глаза ей. — Во время пути у тебя будет много возможностей, чтоб убедиться, что степные коты, потомком коих является Танринро, не уступают такому человеку, как ты, ни в уме, ни в мужестве. Кстати, я запомнила, как ты пытался меня спасти, хотя я в этом не нуждалась, — подмигнула ему Катрин и переместила кота с плеча в свою сумку, где он, распушив свой хвост и поджав лапки, по-видимому, неплохо устроился. — Ну, тогда в путь, — вздохнул Риччи и вдруг ясно осознал, что все мосты с его прежней, спокойной и нормальной жизнью сожжены, а то, что впереди — размыто и туманно, но уж точно не спокойно. Отныне Риччи больше не подмастерья кондитера, не имеющий будущего за пределом одновременно родного и чужого дома, а маг-самоучка и провожатый через смертельно опасный лес девушки-эльфийки и его кота. Страх и восторг пробрал его до самых костей, а потом ноги сами понесли его вперед, в неизвестность.