***
В небольшой комнате отделанной в нежно-сливовых и голубых тонах повисло напряженное молчание. По крайней мере, так выглядело со стороны. Тишина словно капелька акварели растворилась и слилась в нечто новое и целое с комнатой, словно с водой. Захарре нравилось думать о красках или сравнивать что-то с красками. Но, дело в том, что малюсенькая капелька акварели в ее храме рисования стала красной. Даже алой, как капля крови. И никакая комната и никакие друзья не могли разбавить ее густой след. Маар, кажется, дрожал. Странное волнение окутало его, как мокрое и липкое одеяло. Волнение за друга и одновременно соперника с надменным взглядом и за хорошую подругу. Волнение за еще двоих друзей в этой комнате, парочку, которые сидели неподвижно, соприкасаясь плечами. За Захарру, обычно веселую, к душе которой он никак не мог пробиться. Он напряженно пытался уловить взгляд ее глаз, одновременно с этим пробуя скинуть липкое одеяло страха. Количество ворсинок на мягком голубом ковре казалось бесконечным. Как и количество свалившихся на их неопытные плечи проблем. Ворсинка — проблема, ворсинка — проблема... Ник водил рукой по мягкому ковру... Чувствовал безысходность, сейчас мелькавшую в глазах двух близких друзей, которых не было здесь. У них ворсинок сейчас было больше, чем у других. Намного больше. Диана ощущала, как напрягались мышцы его плеча. Этой серьезной и мудрой девушке очень хотелось как-то помочь, но при ней была лишь твердолобая и баранья уверенность. Она подтянула колени к груди, продолжая полулежать на задумчивом Нике. Она могла посмотреть в глаза парня, подруге и лучшего друга, но боялась. Боялась, что они не поймут ее уверенности и веры. Веры в подругу со сложным характером и веру в друга с большим сердцем. Веру в их успех. Боялась, потому что, кажется, она единственная из всех в этой комнате верила. Но не одна надеялась.***
Шакланапряженно сжал кулаки. Он всегда так делал, когда приходилось долго ждать. Женщина, на вид еще юная леди, устало прикрыла свои темно-накрашенные серо-голубые глаза. Узкий кожаный костюм — единственное, что она пока что носила по приезду в Змиулан — сейчас почему-то сильно давил. Ни на что конкретно, на все. Это мешало сосредоточиться, но и отвлекало от напряженных раздумий. Взгляды приближенных людей хозяина замка была устремлены на тело мальчишки посреди длинного черного стола. Он все еще не приходил в себя. И поэтому с каждой секундой надежды двух профессиональных киллеров таяли. Им уже начало казаться, что все, что они знали про леди Терил — чушь и околесица, навязанная обиженными мутантами, которым не достался ее меч. — Что же такого совершил юнец, что все не может прийти в себя, а, Марго? Голос мужчины раздался словно гром среди ясного неба. Маргарита тяжело вздохнула. Она был крайне раздражена, и если этот рыжий скажет хоть еще одно слово, она заблокирует его умственные способности к чертовой матери. Хотя, кажется, он сам их успешно блокировал. — Я не интересуюсь жизнью своих младших братьев, — отрезала женщина, устало облокачиваясь на спинку стула. Опять повисло тяжелое молчание. Два профессиональных киллера многое могли обсудить, но обоим была слишком неприятна компания. Да и к тому же, не то это место, чтобы вести светские беседы. Окон в комнате с одним столом и двумя стульями не имелось, а также отсутствовали часы на руках мужчины и женщины. Первый потерял свои во время последней битвы, а вторая не носила часов. Никто не знал, сколько они тут просидели, теряя драгоценное время. Лишь когда послышался тяжелый удивленный вздох со стороны стола, киллеры-мутанты подумали об одном и том же. — Украдем? Маргарита промолчала.***
— Как твое самочувствие? — Ужасно. Я вдруг попала в другое время и после рассказа Огневой мне стало только хуже. А ты? Как ты остаешься спокойным в такой ситуации? Слишком самоуверен? — Возможно. — Понятно... — Тебе надо как-то отвлечься. — Смеешься? — Ха-ха, да, по мне не видно? — Классно. — Ладно, не дуйся. Обычно ты расслаблялась, замораживая людей. — Еще одна смешная шутка. — Ты меня поняла. — Ладно-ладно. Что предлагаешь заморозить? — Заморозь, пожалуйста, мою ненависть ко всем вокруг, чтоб мы быстрей расправились с этим дерьмом и вернулись в настоящее. — Захотел стейк? — Да.***
Это будет первая ночь в другом веке. Ночевать ему придется на улице. Благо, здесь сейчас апрель и мало шансов замерзнуть насмерть. А завтра он никуда не денется с этого места, потому что решил, что так будет больше шансов встретиться с остальными. Поэтому завтра он вспомнит пару красивых песен и споет их людям шестнадцатого века. Глубокая рана на плече с перемещением исчезла. Осталась только длинная царапина.***
Словно дикие псы ее кусали воспоминания. Она боялась, что его уже нет в живых. Словно ураган в мыслях роились те самые моменты. Ямочки на щеках, холодный взгляд, неловкие прикосновения, шутки, не смешные для нее, порой даже обидные. Его красивое лицо, дух воина и характер ребенка. Она думала, что ей не свойственна излишняя сентиментальность, но коварная богиня любви уже давно ведет свою игру...***
Когда Николь была маленькой, у нее была одна забавная привычка — поздно ночью, когда сестра заснет, она вставала и бежала к окну. Спеть песню звездам. Никто не знал об этом, потому что счел бы странным, а Николь не любила выделяться. Она тихо пела, чтобы не разбудить Дейлу. Чаще всего это были простые колыбельные. Но со временем Николь подросла и привычка ушла вместе с привычкой носить белые банты. И вот, спустя столько лет, Николь снова сидит на подоконнике, в упор глядя на россыпь звезд по ночному ковру. Она не собиралась петь песню. Все свое детство она что-то давала этим, в принципе, бесчувственным горячим шарам, что-то. А сейчас она хочет взять кое-что у них. Это все, конечно же, могло быть неконтролируемой иллюзией, такое иногда случалось. А могло быть типичным хорошим сном. Но в черном небе мелькнул белый росчерк. Комета. Падающая звезда. Пробормотав себе под нос самое заветное на данный момент, желание, она спрыгнула с подоконника и побрела к постели словно сомнамбула. Николь заснула быстро в грезах о своей мечте. Она пожелала счастливый конец.