Всемогущий? — о нет. Орудья — на смех врагу. Спим в окопах — в окрестностях нет жилья. Всемогущий может не больше, чем я могу. «Где он был?» — Да, собственно, где и я. Дмитрий Быков «Теодицея»
I
Она одна. Она умирает. Ее охватывает невыносимый липкий ужас. В воздухе — запах гари и свежей крови. Фуриоса ощущает опасность всем телом. Ни в коем случае нельзя открывать глаза. Иначе конец хуже смерти. На лоб падает горячая капля, затем еще одна. — Если сейчас не откроешь глаза, уже никогда не сможешь этого сделать, — раздается в голове ехидный голос. — Я все равно умру. — И будешь вечно скитаться во тьме? Что ж, если ты считаешь, что это хороший выбор… — в голосе сквозит разочарование. Внутренний голос Фуриосы звучит, как типичный Калашников. Она не хочет скитаться в темноте. Сейчас бы заплакать, но Фуриоса давно забыла, как это делается. Воздух гладит лицо холодными пальцами. Скрипят ржавые цепи. Она разлепляет веки. Над ней, как туша на крюке, висит труп Джо. Из развороченного лица, струясь по вывернутому языку, струится кровь. Фуриоса кричит. Ужас выворачивает легкие, ей не хватает воздуха, она задыхается, но не может остановиться. — Если сейчас же не прекратишь, будешь кричать так вечно, — не унимается внутренний голос. Мертвый Джо открывает глаза и смотрит на Фуриосу. У него искристые смеющиеся глаза. Вздрогнув всем телом, Фуриоса очнулась и попыталась сесть. Кто-то осторожно удержал и уложил ее обратно. Сквозь слипшиеся ресницы она различила испуганное лицо Способной. — Все хорошо, — сказала она дрожащим голосом, — ты в безопасности, ты только лежи, тебе надо набираться сил. — Пить… Дай воды… Несколько глотков ненадолго принесли облегчение. — Я буду рядом, ничего плохого больше не случится, — прошептала Способная ей на ухо. Ее красные волосы пахли ромашкой.II
Она одна. Она умирает. Она открывает глаза. Фуриоса лежит в Куполе, бассейн пуст. Неровный песчаник пола исходит лихорадочным теплом. Опять пахнет гарью. Что-то за стеклом хочет пролезть внутрь. Фуриоса видит только клубящуюся темноту и сплохи — то ли чьи-то глаза, то ли нефть горит. Темнота живая, давит на стекло и лижет его огненным языком. Купол долго не выдержит. Фуриоса хочет убежать, спрятаться в укромном месте где-нибудь у корней Цитадели, но не может пошевелиться. — Какая же ты жалкая. Я думал, что буду ненавидеть тебя. Но ты недостойна даже презрения. Джо глядит в упор. Взгляд как молот. Фильтр респиратора мерно вздымается за его головой оранжевым нимбом. — Ты сдох. — Фуриоса хочет кричать, но с губ слетает только невнятный шепот. Джо щурит запавшие глаза, сетка морщин бежит к вискам. Он прикладывает руку к уху. — Ась? Что ты там бормочешь? Потрудись выражаться внятно. Я как-то большего ожидал от бабы, которая… — …убила тебя! — она снова может кричать. Джо жмурится, складывает руки на животе и переплетает пальцы. — Ну так-то лучше. Зверь, слепленный из темноты, бьется в стекло. — Кто это? — спрашивает Фуриоса. — Чудовище. — Что это, черт побери, такое?! Почему оно тут? — Ты спрашиваешь старого дохлого Джо? — он недовольно хмурит широкие темные брови. — С чего ты вообще взяла, что я буду тебе отвечать? — Но ведь отвечаешь же… Джо с кряхтением поднимается и подходит к окну. Слегка постукивает пальцем по стеклу, отчего оно сразу покрывается сеткой мелких трещин. — Возможно, это чудовище — я, возможно — ты. Давай проверим? Он изо всех бьет кулаком по стеклу, осколки со звоном осыпаются на пол. В купол врывается поток песка и пепла, он забивает легкие Фуриосы и не дает дышать. Фуриоса знает, что зверь уже внутри, она чувствует его дыхание у себя на щеке. — Вставай, сука! — орет Джо. — Вставай! А не то будешь лежать так вечно! — Почему так темно? — Потому что ночь. — Мне надо встать, я должна убить чудовище, оно уже внутри. Мне нужно встать, понимаешь? — Понимаю, Фуриоса. Ты встанешь, непременно, но не сейчас. Отпусти мою руку, ты делаешь мне больно. Пожалуйста, ложись, — в голосе Способной слезы. — Я не могу удержать тебя. Обмякнув, Фуриоса упала на влажную от пота подушку. Издалека она услышала ворчание Даг: — Как он мог уйти? Он ведь единственный знал, что делать. Теперь она бредит, а мы не знаем, какое лекарство ей дать. — А если она умрет? — всхлипывает Чидо и испуганно жмется к Даг. — Что с нами будет тогда, вы об этом подумали? — Тише! — зашипела на нее Способная. — Дай ей поспать, она не поправится быстрее, если всё время ныть у неё над ухом.III
Она одна. Она в куполе. Сидит на стуле. Песок скрипит по стеклу. Она ждет. Ждет своего выздоровления. «Еще немного, — думает она, — и я буду здорова, мне просто нужно время, еще немного времени». У рояля сидит Джо и буравит ее немигающим тяжелым взглядом. Его рука лежит на больших песочных часах. — Что уставился? — не выдерживает Фуриоса. — Любуюсь на тупую бабу. У его ног клубится темнота. Это зверь. Он сделался меньше, он все так же ужасен. Фуриоса боится смотреть на него. — Он тебя не сожрал? — спрашивает она. — Сожрал, конечно, давно сожрал. А теперь он пришел за тобой. — И чего он ждет? — Подходящего времени. У тебя же его много… — издевательски хохочет Джо. Он совсем плох. Ему тяжело дышать, двигаться и говорить. Болезнь вот-вот его прикончит. Фуриоса надеялась, ему просто недостанет сил на погоню. Фуриоса плохо знала Джо. — Вернее сказать, ты меня совсем не знала. — Чего я еще не знаю, Несмертный? — спрашивает Фуриоса, не отводя взгляда от песочных часов. Джо снимает респиратор и улыбается, показывая ровные белые зубы. — Попробуй угадать. Когда песок в часах закончился, Фуриоса открыла глаза и села на кровати. — У нас очень мало времени, — сказала она. — Мы в беде, мы все в большой беде.