Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была Смелей и легче птичьего крыла, По лестнице, как головокруженье, Через ступень сбегала и вела Сквозь влажную сирень в свои владенья С той стороны зеркального стекла. Когда настала ночь, была мне милость Дарована, алтарные врата Отворены, и в темноте светилась И медленно клонилась нагота, И, просыпаясь: "Будь благословенна!" — Я говорил и знал, что дерзновенно Мое благословенье: ты спала, И тронуть веки синевой вселенной К тебе сирень тянулась со стола, И синевою тронутые веки Спокойны были, и рука тепла. А в хрустале пульсировали реки, Дымились горы, брезжили моря, И ты держала сферу на ладони Хрустальную, и ты спала на троне, И — Боже правый! — ты была моя. Ты пробудилась и преобразила Вседневный человеческий словарь, И речь по горло полнозвучной силой Наполнилась, и слово ты раскрыло Свой новый смысл и означало: царь. На свете все преобразилось, даже Простые вещи — таз кувшин, - когда Стояла между нами, как на страже, Слоистая и твердая вода. Нас повело неведомо куда. Пред нами расступались, как миражи, Построенные чудом города, Сама ложилась мята нам под ноги, И птицам с нами было по дороге, И рыбы подымались по реке, И небо развернулось пред глазами... Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке.
Арсений Тарковский. 1962 Первые свидания.
Они снова задремали. Сон вместе был как странный беспокойный спорт – не выпускать друг друга ни на секунду из рук, даже сквозь дрёму чувствуя мельчайшее движение другого, менять положение синхронно, вновь складываясь вместе кусками паззла – страшно было даже помыслить себе разорвать связь – от одного намека становилось невыносимо, почти физически больно. Санса гнала от себя страшное, временами наползающее откровение – это их первая ночь, первое утро – самое чудесное и, скорее всего, последнее… Не сейчас. Потом. Когда время разорвет объятья. Когда жизнь возьмет их, как котят за загривки и безжалостно растащит по разным углам. По крайней мере, это сделает не она. Больше никогда. Все эти мысли растревожили Сансу, и она, окончательно проснувшись, приподнялась на локте, глянула в окно. Похоже, шел дождь. Вся комната была заполнена серебристо-серым мерцающим светом, даже чайные розы на столе, уже начавшие ронять лепестки, словно обесцветились, как на рисунке пастелью, что небрежный хозяин сунул в папку, не переложив хрупкой пористой поверхности бумаги тонкими папиросными листочками. Санса вздохнула и перевела взгляд на мужчину, что лежал рядом с ней и крепко спал. Боги, и это теперь – ей одной. Длинные ресницы бросают тень на бледные от недосыпа щеки – гладкую смуглую кожу с одной стороны и чудовищную вязь шрамов – с другой. Красиво очерченные губы крепко сомкнуты – хранят свои секреты. Он уже основательно оброс – что придавало его лицу небрежный диковатый вид, что, впрочем, его ничем не портило. Санса провела тыльной стороной руки по собственной, до сих пор слегка саднящей щеке. Подумаешь. Мелочи – о которых не стоило и задумываться. Кстати, о мелочах – вероятно, стоило застирать простыню, когда он проснется… Пусть лучше будет мокрая, но не с пятном… Санса покраснела и впервые пожалела, что не взяла с собой пару юбок – в джинсах будет, вероятно, не очень приятно. Лежать еще было ничего – а вот сидеть… Надо было встать и помыться. Но у нее совершенно не было сил от него оторваться. Пусть его, это пятно. И помывку. Вообще, она не хотела мыться. Хотела сохранить на себе его прикосновения, его запах. Санса улеглась обратно, спрятав лицо в длинных, пахнущих шампунем и табаком волосах Сандора, носом – ему за ухо, рукой – на грудь, слегка заросшую темной порослью, туда, где сходились мышцы предплечья и мощной грудной клетки. Нет, надо было смотреть. Она выглянула из своего убежища и бросила взгляд на его профиль, словно вырезанный из мрамора, обрисованный утренним светом. Она могла бы продать душу за эти его ресницы, за стремительный рисунок темной брови, за ровную линию носа, переходящую в загадочность молчащего рта. Санса легонько поцеловала его и вздрогнула от боли - распухшая нижняя губа здорово саднила – вчера она треснула посередине, а потом… Ее снова бросило в жар. Надо было отвлечься, иначе неизвестно, к чему это приведет. Или известно? Санса тихонько, с краешка выскользнула из-под одеяла, на цыпочках прошла в ванную, по пути глянув на часы, горящие красным на дисплее гостиничного телефона. Было семь утра с копейками. Очень вовремя она встала – в туалет хотелось дико. В ванной она наскоро подмылась – на внутренней поверхности бедер обнаружились небольшие уже подсохшие пятна крови – ничего страшного. И да – внутри тоже саднило – подмывание холодной водой принесло облегчение – но временное. Ну, это, видимо, было неизбежно… Все прошло так прекрасно, на что Санса совершенно не рассчитывала. Она ждала боли, неловкости, ужаса от чужого вторжения – но все было совсем иначе – естественно и желанно, так что даже резкая боль первой секунды через мгновение забылась, стираемая ощущением заполненности, собственной найденной целостности, которая захлестнула, как волна и неожиданно бросила их обоих ввысь – в подобие полета – и она летела, и тонула, и падала вверх, забывая, кто она, находя себя в нем снова и снова, пока волна не вынесла их вместе на неведомый, новый берег – где не было никого, и единственным условием пребывания было: не отрываться друг от друга… Санса глянула на себя в зеркало – и не узнала лица, что глядело на нее из прихотливого стекла. Щеки пылали. Губы, слегка распухшие, алели, словно она накрасила их. А глаза – основное изменение несли в себе они – какие-то шальные, святящиеся непривычным светом – под ними залегли тени, но даже это ничего не значило. На Сансу взирало собственное отражение – лицо счастливой женщины. На шее обнаружился красный след от слишком страстного поцелуя. Санса вспыхнула еще сильнее. Если ей сегодня идти к тетке, это надо было как-то замазать, что ли. Беда в том, что Сансе совершенно не хотелось ничего скрывать. Это словно была награда – за прохождение первой линии любви… Она вернулась в комнату. Сандор так и спал, даже не меняя положения. Только губы слегка раскрылись, придавая ему странное, трогательное сходство с мальчишкой. Сансу затопила волна непостижимой нежности. Все, хватит. Пусть спит. Нехорошо таращиться на спящего человека. Она же сама все время возражала насчет этого… Чтобы как-то себя занять, Санса подошла к окну – посмотреть, вправду ли снаружи идет дождь. Похоже, он шел и кончился – и, возможно, пойдет еще. Небо было все в свинцовом одеяле слившихся в одну неровную поверхность туч, которая странным образом отражалась в беспокойном море, сегодня имеющем нездоровый серо-желтый отлив. Какое ей дело до погоды? Все, что ее интересовало, было в этой комнате, словно мир жил своей жизнью – а они были внутри волшебного шара, где по своим собственным законам в любой момент мог пойти снег – или запылать солнце, одновременно с луной. - Продолжай там стоять, Пташка и я съем тебя на завтрак. Она обернулась. Сандор проснулся и с интересом ее рассматривал, опершись одним локтем на подушку. Она усмехнулась – улыбка сама лезла на лицо, без всякой возможности контроля, и Санса подумала, что сейчас она, наверное, похожа на рыжую тощую кошку, что от души нализалась сметаны. Потом вдруг словно вспышка в мозгу – боги, на ней же ничего нет… Санса судорожно прижала руки к груди. - Матерь всеблагая, это еще что? Ты все еще конфузишься? Ну-ка, иди сюда. Я тебя живо от этого отучу. Сама давеча бросалась полотенцами – а теперь прикрываешься, как школьница… - Прости. Я еще не привыкла. Я и есть школьница. - Да, я и забыл. Седьмое пекло. Сколько времени? - Ты же чувствуешь время, сам говорил. - Вот сегодня – не чувствую… И? - Начало восьмого… Я лишила тебя твоей суперсилы... Извини… Санса скользнула к нему под одеяло, заняв уже застолблённое место под боком, положив голову на его руку. Сандор вытащил ладонь из-под головы и немедленно прижал ее к себе, обняв за плечи. Тут и вправду негде было конфузиться… И незачем. Так спокойно… - Так, Пташка, лежи смирно, а то нам надо вставать. Я имею в виду, с кровати. И тащиться в усадьбу. По крайней мере, мне. А ты можешь тут весь день изображать царицу сброшенных покровов под одеялом. Небось, не выспалась? Он легко провел кончиком пальца по тени под глазами. - Да, видок у тебя еще тот. Серсее лучше не показываться. В этих делах она удивительно ушлая – сразу смекнет, что к чему. - А я туда и не собиралась. - А меж тем, идти туда придется. У Джоффри через два часа концерт – где мне, естественно, надо быть – велено явиться в усадьбу к восьми. А после – надо тебя перевозить к ним, под крылышко к Серсее. Вот и кончатся там наши с тобой милые развлечения… - Не хочу. Слышать об этом не хочу. Молчи. Санса снова уткнулась носом ему в шею. Коснулась губами мочки уха. - Просто давай чуть-чуть полежим. Ну еще две минуты… Сандор вздрогнул и повернулся к ней, прижимая к себе еще крепче второй рукой, очерчивая ладонью линию ее тела – от шеи до низа бедра. Двух минут явно не хватит… Через четверть часа, они, как и в первый раз, ошеломленные и так и не насытившиеся до конца друг другом, все же расцепились. В этот раз было еще пронзительней и ярче – и вместе с тем спокойнее, словно это уже становилось само собой разумеющимся. - Все, хватит. Иначе я отсюда вообще не уйду. Лежи там, где лежишь. А я пойду мыться. И одеваться. - А я не хочу мыться. Это как заметать следы – а я хочу на них любоваться… - И я не хочу – но придется. От этих утренних упражнений я весь вспотел. На работу так идти не годится. - Погоди. Стой там. - Что значит, «стой там»? Я же опоздаю. - Ну и что, подождет этот дурак пять минут. Дай я тоже на тебя посмотрю. Ты же смотрел. Он остановился - замер вполоборота, не глядя на нее. Санса конфузилась - ей легче было не встречаться с ним взглядом. Если лицо его было загадкой – притягивающей и неоднозначной, то тело – само совершенство. Ничего лишнего, словно гений небрежно выточил его из одного куска мрамора – не отделывая до конца, но исходно заложив внутрь формы такую пронзительную линию гармонии, что захватывало дух. Санса приподнялась и села, чтобы лучше было видно. - Ну что, насмотрелась? Могу я уже одеться? А то холодно, да и время… - Нет еще. Можно, я попрошу тебя об одной вещи? Это так, не сейчас… - Боги, ну что ты еще выдумала? - Можно, я тебя нарисую? Ну, для себя... - Седьмое пекло, ты еще и художник? Надо было сперва спросить, с кем я связываюсь... - Не художник, но может, когда-нибудь… Мне нравится рисовать. А ты словно сделан, чтобы тебя изображать. - Как, карикатурой – или в виде монстра для детских комиксов? - Дурак. Ты красив, как античный бог. - Никогда не слышал, что у античных богов были такие морды. Воистину, любовь слепа. И зла. - Ты полный олух, Сандор Клиган, прекрати надо мной издеваться. А то… - Что, ты меня изнасилуешь? Нет, на это у меня уже сил нет… Санса хихикнула. Да, у нее, пожалуй, тоже. И сидеть было чертовски больно. - Слушай, а есть что-нибудь что ты НЕ умеешь? Драться у тебя получается отлично. Про… ммм... постель я уже упоминал… Отлично попадаешь в разного масштаба неприятности. Теперь еще и это рисование… Есть еще что-то, что я должен о тебе знать? - Я не умею готовить. Вообще. И терпеть не могу это делать… Сандор глянул на нее через плечо. Он уже натянул брюки и теперь бродил по комнате в поисках рубашки. - Куда делась эта хренова тряпка… А вот насчет готовки - это ты зря. Я как раз был уверен, что такая домашняя тихоня, как ты, должна бы уметь готовить… - Нет, не умею. Мама меня пыталась учить. Но она говорит – для этого надо научиться засучивать рукава. А мне всегда было противно трогать все эти продукты…Особенно сырые… - Вот какая брезгливая Пташка-недотрога. С ума сойти… Но женщина все же должна уметь готовить хотя бы что-то… Ну, хоть для себя… - Ради тебя я готова научиться… Ну, попробовать… - Не ради меня, а ради себя. И ради своего будущего мужа… - Вот я и говорю… - Ты о чем, седьмое пекло? Я сейчас услышал весьма завуалированное предложение руки и сердца? - Все может быть… - Боги, Пташка, выбей это у себя из головы. И лучше подумай о своих отношениях с Джоффри. И о том, что тебя ждет в ближайшее время. Нас ждет… Санса откинулась на кровать и потянулась. - Не хочу я об этом думать. Я слишком счастлива сейчас. Через десять минут. - Ну, ты себе как знаешь, а я пошел. Иначе Серсея еще, чего доброго, явится меня искать… И найдет… И тут как раз зазвонил Сансин телефон. Все же придется встать. Сандор замер возле двери Санса вскочила, взяла с тумбочки телефон – на проводе была как раз тетка. Она шепотом, сама, не зная зачем, сказала Сандору: «Подожди, сама звонит» и нажала нужную кнопку. - Здравствуйте, тетя. - Привет, голубка, как ты? - Все хорошо, спасибо. Вот погода только печалит. - Ну так осень же через неделю. Пусть ее, погоду эту. Зато не жарко. Ты уже завтракала? - Нет еще, собиралась как раз. - Тогда не ходи, а быстренько одевайся и давай к нам. Позавтракаешь тут. Я бы послала за тобой Клигана на машине, но этот дурной Пес еще не показывался, не знаю, где его носит – может, спит под забором. А я не могу тебя забрать – дел по горло, Джоффри надо помочь одеться и подготовиться. - А что случилось-то, тетя? К чему такая спешка? Я думала, вы говорили, что заберете меня вечером (когда она мне это говорила, вот проклятый язык…) Серсея не обратила на реплику Сансы никакого внимания. - Да, твои вещи заберем вечером. А ты поедешь с нами на концерт. Мы все едем, ну и ты тоже – ты же член семьи все-таки. Так что ждем тебя. Поторопись, пожалуйста, особенно если хочешь успеть поесть. Я скажу этой нашей дуре-горничной, чтобы сварила тебе кофе. Ну пока! До скорого. И тетя повесила трубку. Обескураженная Санса устало шлепнулась на кровать и тут же дернулась – еще и это, больно, однако. А на концерт ехать в машине – сидеть часа полтора. Боги, как же она выдержит, да в этих джинсах… - Что там, Пташка? Ты чего так побледнела? Нехорошо тебе? Он подошел, сел рядом. Санса уткнулась ему в плечо. Прямо как вчера. - Тетя хочет, чтобы я ехала с ними на концерт. Мне сейчас надо бежать… А у меня… - Что? - Ну неудобно - ты понимаешь – там… Больно сидеть… Как же я в машине буду? Хоть бы была юбка… А то в джинсах… Сандор схватился за голову. - Вот только этого сейчас не хватало. Слушай, выпей таблетку обезболивающего. Но где тебе сейчас достать юбку, ума не приложу. У тебя же вроде было платье, то, серое… - Оно грязное. И совсем не подходит к случаю. Не заморачивайся, надену джинсы. Как-нибудь… - Что значит «не заморачивайся», седьмое пекло, это же я виноват. Я с тобой это сотворил… - Нет, мы вместе. Знаешь, ты иди. А я что-нибудь придумаю. О! Уже! - Да? - Пойду схожу к той моей бывшей соседке, ну, к Оленне. Может, она что посоветует… - Да что она может посоветовать, старая кошелка? Не у нее же ты будешь одалживать юбку. Лучше бы ты дружила со сверстниками. А то подружка – старая мумия за сто с небольшим. В мальчики себе взяла мужика, почти ровесника родителей. Ты какая-то неправильная, Пташка… Странная. Видимо этим ты к себе и притягиваешь… особенно таких уродов, как я… - Ты никакой не урод. - А про обожженную морду лица ты забыла? - Забыла. Я вижу тебя таким, какой ты есть на самом деле. - То есть с половиной лица, годящейся только, чтобы детей пугать? - Нет. Таким, какой бы ты был, если бы не этот кошмар, что с тобой сотворили. - Боги, Пташка, действительно иди в художники, у тебя отличная фантазия… - Это не фантазия. Это любовь - И любовь тоже отличная. Нет, только не поцелуи… Что за манера грязно играть у тебя? Ухожу... Лети к своей старухе. Только надень что-нибудь – а то ее удар хватит… Санса улыбнулась. Сандор быстро пересек комнату, решительно взялся за ручку двери. - Увидимся у Серсеи. Мне не надо тебя предупреждать, надеюсь... - Не надо. Я буду как камень. - Как это у тебя выйдет? - Я представлю, что ты мне вчера сказал «нет». Это будет больно – но зато никто не догадается… - Бедная моя девочка… Прости меня за этот бред… Все не так, как надо бы… - Это все, что у нас есть. Ты прости. Иди… Он захлопнул за собой дверь. Санса вытерла мокрые глаза. Теперь надо одеться и пойти к Оленне. Она кое-как, кривясь, натянула джинсы, напялила майку, наскоро умылась и выбежала из номера.