Это было у моря

Не гони меня прочь, я знаю, - Ты за дверью немой не спишь Ты виною пьян - вспоминая Встреч украденных свет и тишь. Но бессмысленны все терзанья. Жизнь - песок, а любовь - вода. Подари мне одно лобзанье, Уходящий, как навсегда. Мы теряемся в светотени Ты - и долг, я - и воровство. Мне б еще пару рук сплетений, Стук шагов, там, на мостовой... Тень ресниц твоих на бумаге Дай хоть миг - мне же вечность стыть! У окна, где багрянцем флаги Жгут под осень твои мосты...

Санса шла по застеленному ковром коридору. Ей казалось, что не только ее шаги бухают, как удары молотка по наковальне, но даже стук взбесившегося сердца отражается от стен, словно удары колокола. В ушах шелестело – она не могла расслышать ничего, кроме себя самой – может быть, весь дом уже проснулся, а она все еще пытается красться… Как глупо… Впрочем, двери не открывались, свет не зажигался – ее глаза привыкли к тьме, она начала различать смутные очертания не слишком знакомой обстановки. Вот стена – она кажется близкой – а протягиваешь руку – и касаешься пустоты… Видимо, это не стена, а ее тень… Но откуда тень – света-то ведь нет? Санса разглядела на стене более темные прямоугольники – картины. Вот и двери. Справа – спальня Серсеи, напротив – гостевая, в которой спит теперь Мирцелла. В обеих комнатах свет был погашен - иначе из-под двери был бы виден тонкий луч, который она заметила в спальне Джоффри. Санса поначалу решила подождать – но потом отвергла эту мысль. В пекло Джоффри. Ей надо было знать сейчас. Она осторожно прошла мимо запертых дверей – кабинет Серсеи. А где же спит Сандор? Как глупо – она же ни разу не была у него, даже не интересовалась, где, собственно, он проводит свои вечера и ночи. Санса поздравила себя с последовательностью – она так переживала за то, где он пропадал каких-то два часа, но даже не удосужилась спросить, где и как он живет. Отлично. Очень любящий жест. Она добралась до лестницы, и ей вспомнилась Лея с синяком на лице. Если она так шибанулась днем, то что же будет с Сансой, если она скатится с этих ступеней ночью? По крайней мере, будет приятно осознавать, что она сломает шею из-за любви… Мертвой хваткой вцепившись в перила, Санса стала медленно спускаться вниз – сползая на каждую ступень, как ребенок – одну ногу вниз, пока не коснется ступней твердой поверхности, а потом туда же вторую. Передышка – успокоились - и следующий шаг. Так она добралась до пролета, где лестница поворачивала влево. Села на покрытую толстым ковром площадку, задумалась. В верхней части лестницы она насчитала 17 ступеней. Семнадцать попыток сверзиться вниз. Семнадцать упущенных возможностей умереть молодой. Семнадцать подаренных ей шансов не узнать правды. И все их она пропустила. А впереди было еще столько же – или больше. Если она пройдет и это второе испытание – куда дальше? Санса напрягла память, пытаясь вспомнить расположение помещений внизу. Направо - узкий коридор, ведущий в кухню. Там еще была лестница вниз, в подвал и туалет, в который Санса однажды ходила, когда тот, что в маленькой столовой, оказался занят. Прямо – выход на веранду – там не было больше ничего, кроме распахивающегося тебе навстречу светлого пространства. Значит, оставался коридор слева, где Санса никогда не была, и откуда - гипотетически - был доступ в трехместный гараж, приделанный одним боком к дому. И, видимо, там же была комната Сандора. Ну вот, теперь, когда цель была обозначена, можно было продолжать путь. Санса вздохнула и снова вцепилась в перила. Нижний пролет был на одну ступеньку короче. Вот и пол, наконец. Санса села на последнюю ступеньку, пытаясь унять колотящееся, как после забега, сердце. В доме было тихо, лишь где-то в глубине кухни что-то мерно шлепало – видимо, работала посудомоечная машина. Так, тут бы можно было даже включить подсветку в телефоне – внизу никто не спал. Кроме него. Но вдруг Серсея встанет, выйдет к перилам и захочет поглядеть вниз? Или Джоффри? Ну что за бредовая мысль. Внизу было чуть светлее – из входной застекленной витражной двери падал лунный свет, так же смутно обозначены были не обремененные дверями арки, ведущие в гостиную и в маленькую столовую. Нет, обойдемся без фонаря. Санса повернула от лестницы и вошла в длинный узкий коридор, в конце которого ярким холодным светом зияли окна веранды, бросая лунный прямоугольник на пол коридора. Она миновала поворот на кухню. Вот он - коридор – даже проход налево. Тут было страшно темно, и Санса для надежности – учитывая, что пути она не знала, это было вполне благоразумно – вела рукой по левой стене, в правой держа на всякий случай телефон. Она прошла всего несколько шагов, как стена под рукой кончилась, и пальцы скользнули по деревянной поверхности двери. Вот и ручка. Санса решилась-таки посветить телефоном и нажала кнопку. Она была в очень узком коридоре – ей в темноте он казался необъятным, а тут была буквально пара шагов до следующего поворота, видимо, ведущего к переходу в гараж. Больше вариантов не было, и Санса, холодея от ужаса, повернула ручку, легко толкая дверь коленкой. Ничего. Заперта. Ни света, ни звука. Да что происходит? Может, его и там нет? А где он тогда? Может, постучаться? Санса костяшками помертвевших пальцев едва слышно тронула поверхность двери. Ничего. А нет, вот что-то она, кажется, услышала… Дверь отворилась – в комнате было темно, пахло виски, и до чёртиков накурено, просто дым стоял столбом – в незадёрнутое окно падал косой лунный луч, и седые клубы, похожие на духов, причудливо танцевали в его голубом пространстве. Клиган молча пропустил ее в комнату, запер за ней дверь и так же, зловеще, не говоря ни слова, прошел к маленькому столу, где стояла бутылка и полупустой бокал, и грузно рухнул на единственный стул. - Пришла таки, надоедливая маленькая Пташка? Ну, здравствуй. Пить будешь? Он был очень пьян. Даже пьянее, чем тогда, в гостинице. Слова выходили из его уст медленно, словно каждое из них он должен был продумать и взвесить. - Нет, пить я не буду. Где ты пропадал все это время? - Где пропадал? О, в разных местах. Самых причудливых. А что тебя это так озаботило? - Мне просто было интересно. - Да ну? Тебе всегда интересно. Такая маленькая любопытная птичка, что любит совать свой клювик, куда не надо. Крутящаяся там и сям. Вертящая хвостом где ни попадя. Что тебе теперь интересно? Ты пришла задавать мне страшные вопросы в стиле озабоченных жен? «Где ты был?» «С кем пил?» «Не изменял ли?» «Отчего от тебя так пахнет?» И в этом роде. Это так забавно и трогательно, что я, седьмое пекло, выпью за твоё здоровье! Ура заботливой Пташке, что так беспокоилась о судьбе Пса, что даже осмелела настолько, чтобы сунуть свой чистенький нос в его грязную конуру. Или что, ты пришла за порцией бесплатной любви? Извини, я сегодня слегка не в форме. Нет, ради тебя я, конечно, могу постараться, но результат может быть весьма плачевным… Уж не обессудь… - Ты омерзителен. Я ухожу. - Нет уж, раз пришла – сиди. Хотела поговорить – поговорим. А то мне что-то надоело говорить с луной. Она мерзкая, эта луна – все время подглядывает. Как этот твой любимый Бейлиш. - Он не мой любимый. - А кто твой любимый? Как там Джоффри? Канделябры еще целы? Где эта проклятая емкость? В стакан надо еще умудриться попасть, это еще сложнее, чем прицелиться в очко – в сущности, стакан мне не нужен… Он начал пить из горла. Пил долго – Санса с ужасом смотрела, как тускло отсвечивающая бутылка поднимается все выше. - Вот, так лучше. И так, о чем то бишь мы? Ах да, Джоффри… Удалось ему… как это слово, забыл, смешное такое… нет, не смешное… что-то с фиалками… Нет, не то. Ах, вот, дефлорировать! Вот что он хотел сделать. Дефлорировать тебя. Как подарок. На загребучий день рожденья. Он уже случился? Ты теперь взрослая женщина – тебя и не надо вот то самое – нет сил больше его выговаривать, это треклятое слово… ну, ты меня поняла… - Я не понимаю, о чем ты. - А я думаю, отлично понимаешь. Ну да, я забыл – вру у нас только я. А ты – сама честность… - Если ты будешь меня оскорблять, я уйду. - Да, и оскорблять можешь тоже только ты. Как это типично. В сущности, все бабы одинаковые, что малые, что старые. И никуда от них не деться. Все утро носи мешки за этой стервой Серсеей – а вечером хочешь расслабиться – и опять, смотри-ка – по твою душу уже пришли, глаза сверкают, рот превратился в булавочную головку от укоризны. Ну давай, укоряй. Я тебя слушаю. - Я беспокоилась… - Ага, ты, Иные тебя подери, так беспокоилась, что пробегала по всей округе шесть загребучих часов! Седьмое пекло, шесть! Что ты там делала, собирала гербарий на память с каждого долбаного дерева, о корни которого споткнулась? Это было слишком грубо. И слишком правдиво. Даже в дымину он все равно ее чувствует… - Мне надо закурить. Будешь, заботливая ты моя? Нет, не моя. Джоффрина. Но все же... - Буду. - Тогда обслужи себя сама. Что-то я как-то устал слегка… - А где? - В куртке. Куртка где-то на кровати. Если только не сбежала… Возможно, под твоим прелестным задом… Санса привстала, осмотрелась. Вот куртка, валяется в изголовье. Она залезла в карман. В одном нащупала зажигалку и еще какую-то коробку, слишком мелкую для пачки сигарет. В другом обнаружились и сигареты. Она достала одну, закурила, протянула пачку Клигану. Он, однако руки не подал, лишь кивнул в сторону стола. - Так, хорошо, продолжим… - Можно открыть окно? Очень надымлено… - Окно? Чтобы позвать сюда твоих друзей, летучих мышей? Нет, этот номер не пройдет, малышка. Пусть накурено, зато мы здесь одни. Не тронь окно. Не нравится моя конура – скатертью дорога – вали. Он пошарил по столу, добрался до сигарет, долго маялся, вытаскивая одну, прикурил, с отвращением сплюнул прямо на пол – видимо, поджег сигарету не с того конца. Со второго раза попытка увенчалась успехом. - Хорошо. Раз мы теперь курящие, можно продолжить приятный разговор. Что ты там говорила? Про Джоффри? Не, к херям, не хочу про Джоффри. Давай сменим тему. У тебя же, седьмое пекло, день рожденья! Родилась Пташка, возрадуемся же! Санса вскочила, рванула к двери. К несчастью, та была заперта на ключ, а не на щеколду. - Отопри! Я не хочу больше тут оставаться, в это прокуренной клоаке. Выпусти меня. - О, смотри-ка, Пташка хочет на волю? Но ведь это притворство. Пташка только и делает, что рвется в клетку. В долбаную золоченую клетку. Там ее быстро оприходуют. Жила-была Пташка, она родилась, она прыгала – жаль, что недолго, – почти совсем не пела и от этого умерла. Ее похоронили и жили долго и счастливо до конца времен. Тебе нравится твоя сказка, девочка? - Нет. - Это потому, что ты боишься правды. А правда - она такая… Жестокая. Не для Пташкиных нежных ушек и слабеньких мозгов. - Я не боюсь правды. А вот ты, похоже, боишься. Иначе бы не наклюкался так. - Это ты права. Я - дерьмо. Поэтому и наклюкался. Не боишься, говоришь? Тогда слушай – я расскажу тебе другую сказку. Жил-был Пес. Он был такой идиот, что умудрился влюбиться в Пташку. От этого его кретинские мозги съехали набекрень окончательно. Он не пил. Не ел. Думал только о ней. Сбежал от хозяйки, чтобы поискать для своей девочки подарок на день рожденья – из денег, что ему дали за то, что он хорошо трахал другую – вот ведь, ирония долбаной судьбы. Когда он вернулся домой, выяснилось, что сигареты кончились, а Пташка сбежала в неизвестном направлении часа как три. Тогда Пес обезумел, отпросился у постылой хозяйки и рванул искать беглянку. Сначала только заглянул за сигаретами. А там ему поведали… да… веселенькие новости… - Что тебе сказали? Что? - Что в округе полиция. Потому что возле дороги нашли труп. Труп молодой девушки. И что за пару часов до этого лавочник видел двух барышень по дороге в город: рыжую племянницу Ланнистерши и горничную из усадьбы. Санса открыла рот и забыла, как он закрывается. Что он вообще закрывается… Лея? Она встала и подошла к Сандору, который сидел, закрыв лицо ладонью. Положила ему руку на плечо – через рубашку он был как печка. - Не тронь меня, седьмое пекло. Сядь на свое гребаное место. Я еще не закончил. Санса послушно села. О конце истории она уже догадывалась. - Ну, вот. Пес рванул на дорогу – туда, где уже понаехали копы, и все было отрезано. Пес не любил копов – тяжелая наследственность и личные антипатии. Но ему надо было знать. И он пошел. Как дурак. Там его живенько взяли в оборот. А что, а где? Про алиби не поверили. Точное время убийства было неизвестно. Предупредили, взяли подписку о невыезде. И отпустили на все четыре стороны. Он так и не узнал, кто был в черном мешке…. - Сандор… - Отвяжись. Ты хотела правды – так слушай свою долбаную сказку. Он дошел до пятачка. Там зашел в известную винную лавку. И там гнусный старичок-хозяин поведал ошалевшему Псу, уже похоронившему тупую девчонку, что поработила его скудный разум, что ее-то как раз видели. Примерно за полчаса до этого. Ковыряющей какие-то ошметья под лавкой на улице. Тогда Пес слегка успокоился. Это было вполне в духе Пташки. Поэтому он купил бухла и немедленно нажрался. А потом продолжил. И еще. Доплелся до дома, получил нагоняй от гребаной львицы, заперся в каморке и вот – Пташка прилетела пытать правду… Тебе понравилась твоя сказка, солнечный лучик? Что-то ты погасла – видимо, от слез… Моя сказка тебя не растрогала, что же ты не плачешь? А я вот плачу, долбаное седьмое пекло, хоть и пьяными слезами… Потому что это невыносимо страшно – когда ты радуешься, что труп, что нашли в овраге – опять в овраге, растреклятое седьмое пекло – принадлежит неплохой тетке, которую ты знал. Потому что ты был готов к совершенно другой новости… И ты сидишь и благословляешь небо за то, что погиб хороший человек. Это так мерзко. В такие моменты перестает хотеться жить… Санса подошла, обняла его сзади за шею. Он не сопротивлялся. Просто сидел, повесив тяжелую голову. Санса прижалась мокрой щекой к затылку. Как же страшно. Как больно. Возможно, если бы они вместе дошли до города, этого бы не случилось…И все – никакого педагогического колледжа. Никакой комнаты… И синяк уже так и не пройдет… Она упала с лестницы – и ударилась, а Санса осталась жива. Чудом… Сандор вдруг подтащил ее к себе, уткнувшись лицом ей в живот. Несмотря на всю боль, что Санса сейчас испытывала, в теле запорхали знакомые бабочки… Это безнадежно… - Ты понимаешь, что я думал, что потерял тебя? Я, все это время маявшийся мыслями, что надо заканчивать весь этот бред, что пташкам не место рядом с псами, на минуту представив что там, в этом овраге, можешь лежать ты… с… нет, не могу…даже сейчас… почувствовав то, во что превратится жизнь без тебя – а это длилось всего-то час – и словно целую вечность – когда старый дурак сказал, что видел тебя, я даже не помнил, что было дальше и как я очутился на улице… Это безумие – и я радовался, я был счастлив, как никогда в жизни – а милую малютку, которой этот сраный говнюк разбил лицо долбаным канделябром, уже начали жрать муравьи в кустах… А я ликовал – потому что единственное, что имело значение – это то, что ты все еще дышишь со мной одним воздухом… Тогда я понял, какое я на самом деле дерьмо… Не пить было слишком для этого вечера, прости меня… Я знаю, что у тебя день рожденья, и я, как всегда, все испортил… А ты этого не заслуживаешь… Как не заслуживаешь ты и этого кошмара с Джоффри… Я завтра отвезу тебя на самолет. Поменяю тебе билет. И ты полетишь к маме, туда, где тебе и место. А я хотя бы буду знать, что ты жива… Этого уже довольно, чтобы существовать дальше… - Нет, мы полетим вместе. Я теперь уже большая. И найду, что сказать маме. А если она не поймет – значит, не судьба. А моя судьба – быть с тобой. Это я теперь точно знаю… - Ты спятила. Ничего такого ты не сделаешь. - Еще как сделаю. Я скажу тетке, что меня уже "дефлорировали". Что я сделала свой выбор и с кем - тоже. Пусть ее бесится. А мы просто уедем. Хорошо? - Давай поговорим об этом завтра, а? Что-то у меня голова не очень. И не только голова. Как-то все кружится. Пожалуй, лучше отойди. Мне надо продвинуться ближе к сортиру, полагаю… Пока Сандор бы в ванной – дойти он все-таки успел, и даже умудрился запереть дверь, Санса медленно разделась, залезла под одеяло. В голову ей лезли самые странные мысли. Значит не лестница, а подсвечник… Этот подсвечник не давал ей покоя… Она села в кровати, взяла еще одну сигарету… Дорога в город шла вдоль пляжа… Если бы они пошли вместе – может, выжили бы обе, а может… Сандор вылез из ванной – явно был из-под душа, только в штанах. Он сел в изножье кровати, положил ей руку на колени, что торчали из-под одеяла… - С днем рожденья, Пташка. Я понимаю, что он начинается крайне говенно. Но такая жизнь… Судя по всему, посещение ванной его изрядно протрезвило. Санса вскинула на него глаза. - Как бы то ни было, я рада, что мы встречаем этот день вместе. Это очень правильно. Не должно было быть по другому. - Наверное… Погоди, я открою таки окно. А то и вправду дышать нечем… - Вот, а то все споришь. - Думаю, что спорить я буду всегда… Да и ты, моя милая, тоже. Я же говорил - бульдог – хватка мертвая… - Мне все не дает покоя этот подсвечник… - Почему? - Потому что мы оба ведь знаем, кто это сделал. Мы знаем, кто убил Лею. Он посмотрел на нее. Непроницаемые глаза – и только она могла увидеть, что да, он понимает. И ему дико больно от этого. - Да, мы знаем. Но у нас нет ни доказательств, ни свидетельств – ничего. Единственным свидетелем была как раз она, эта девочка. Ее он мучил больше всего. Но теперь она уже ничего не скажет… - Да, ничего. Но я могла бы… - Нет, не могла бы. Потому что есть еще Мизинец. Они тебя сметут. Сначала я тебя увезу – а потом мы подумаем. Для меня ты только что вернулась из одной из семи преисподних – неужели ты думаешь, что я тебя так легко туда отпущу? Нет, она так не думала. Через какие-то пять минут он это отлично доказал. В этот раз все было неуверенней, словно он робел и не знал, что делать. Санса было уже начала думать, что им стоит остановиться – или хотя бы подождать до утра - и уже было собиралась озвучить это вслух, когда Сандор вдруг оторвался от ее губ, скользя своими по ее шее, к груди, целуя ее дурацкие торчащие ребра – и ниже… Тут Санса забыла все, что собиралась сказать, во мглу ушло все, что было до и что должно было случиться после. Она медленно таяла, сливаясь с темнотой – и эта темнота укрыла их обоих от всего мира, даже от назойливой луны. Луна укатилась куда-то вниз – или это они опять взлетали и падали? Он слышала только стук собственного сердца и какой-то хриплый крик – ну, не могла же она так кричать? Потом все прошло, словно замерший мир вздрогнул, пошевелился и опять начал крутиться, как ни в чем не бывало. А они обнялись и заснули, как будто были одни на этой самой планете – и ничто не могло их разлучить. Так пришел ее шестнадцатый день рожденья – она родилась на рассвете, когда солнце только собиралось показываться новому дню. Шестнадцать лет спустя Санса Старк встречала свою годовщину, удобно устроившись рыжей головой на плече мужчины – теперь ее. Их пальцы так и остались переплетенными с вечера – и даже во сне, полном отчаянья и чужой боли он помнил – Пташка жива, она принадлежит ему. По крайней мере, сегодня…