Это было у моря

Breath it in and breath it out And pass it on it's almost out We're so creative and so much more We're high above, but on the floor I feel alive If you don't have it your on The other side The deeper you stick it in your vein The deeper the thoughts there's no more pain I'm in heaven, I'm a god I'm everywhere, I feel so hot I feel alive If you don't have it your on The other side I'm not an addict (maybe that's a lie) It's over now, I'm cold, alone I'm just a person on my own Nothing means a thing to me Oh, nothing means a thing to me I feel alive If you don't have it your on The other side Free me, leave me Watch me as I'm going down Free me, see me Look at me I'm falling And I'm falling......... It is not a habit, it is cool I feel alive I feel....... It is not a habit, it is cool I feel alive I feel alive If you don't have it your on The other side I'm not an addict, I'm not an addict, I'm not an addict. K's Choice Not an Addict

Санса с неохотой открыла глаза - за окном безумным прожектором прямо ей в лицо било уже высоко стоящее солнце. В гостиничный номер оно заглядывало исподтишка, бережно сажая на ресницы своих лучистых мотыльков. Тут же оно открывалось безжалостно и неумолимо - даже матовые занавески цвета бледной розы не давали ни спасения, ни укрытия от этой пронзительного, похожего на допрос, противостояния - твой день уже начался, готова ты или нет - я смотрю в твое лицо, вижу тебя насквозь, даже глубже. Тебе ничего не скрыть - вся ты нынче, как на ладони… Санса, прикрывая глаза рукой, приподнялась на подушках. Как она оказалась в кровати? После ужина, когда тетя ушла с гостями на террасу, Санса поспешила ретироваться, не привлекая к себе внимания. Ее эскапада, к несчастью, не осталась незамеченной для Джоффри, и он нагнал ее в коридоре. На этот раз разговаривать он не стал, а просто впечатал ее в стену, так что макушка Сансы вдавилась в висящую в коридоре картину в тяжелой золоченой раме, изображающую мирную пастораль с коровами и пастушками. От боли в голове и зацепившихся за уголок слегка расщепившейся от времени рамы волосах Санса так растерялась, что даже не успела принять решение - сопротивляться или уворачиваться. А пока она медлила, он уже впился в ее рот зверским поцелуем. Не как ее мальчишки в школе. Не как Гарри на дискотеке - тот слюнявился, а Джофф целовал, как бы это сказать - технично, ничего лишнего, но так, словно нарочно пытался ее оскорбить. Не было в этом ни нежности, ни даже страсти. Скорее какое-то странное механическое упражнение - как изучение ее на предмет слабостей. Санса дернулась - за это ее вознаградили таким сильным укусом за нижнюю губу, что на глаза навернулись слезы... Она перестала упираться, ушла в себя - пусть делает, что хочет - и тут Джофф отпустил ее, словно почувствовал перемену, и от этого ему стало неинтересно. - Ты целуешься, как лопата, сестренка. Надеюсь, все остальное будет лучше. А то скучно. Готовься. И утри рот, у тебя кровь идет... Он осклабился, развернулся и направился к своей двери. Санса стояла в коридоре, словно ее облили холодной водой. Машинально вытерла губы - и вправду, кровь. Надо помыться... Она, как старуха, потащилась в свою комнату - вернее, в комнату Мирцеллы, куда ее непонятно зачем поселили. По каким-то причинам Мирцелла теперь спала напротив матери, в гостевой, а Санса очутилась в глубине коридора, в ее укромной спальне. Тут было хорошо, уютно и могло бы быть и покойно, если бы не тот факт, что в соседней комнате жил сам Джоффри. Что за игру они ведут? Похоже, тетка только одобряет поведение сына и его планы относительно Сансы. Зачем им всем это надо? Зато теперь было ясно, что Серсее бесполезно было жаловаться на поведение Джоффа - она с ним заодно. Стоило и вправду запирать дверь. И позвонить матери. После того, как Санса тщательнейшим образом вымылась, причем лицо помыла дважды - горячей водой и мылом, так, что даже глаза защипало, а кожа начала саднить и пошла красными пятнами, зато никаких следов от этого мерзкого поцелуя. Санса, подумав, намазала нижнюю губу мазью, что ей выписал врач. Хуже явно не будет… После душа (липкое ощущение собственной нечистоты слегка отпустило, особенно когда Санса влезла в длиннющую рубашку Сандора) она принялась обустраивать отведенное ей пространство, как птица, что готовится к ночлегу, пытаясь одомашнить одинокую ветку, которую завтра покинет навсегда. Зажгла смешной ночник в виде избушки, что стоял на подоконнике - за окном только начали сгущаться сумерки и ночник, как свеча, не столько освещал полутемную комнату, сколько создавал вокруг себя давно утерянную позади атмосферу детства, уюта, невинности, роняя на гладкую поверхность мраморной доски желто-оранжевое, неровное пятно света, гармонирующее с теплой закатной полосой, отделяющей туманное море от серого неба. Санса свернулась клубочком в широченном белом плюшевом кресле Мирцеллы, взяла телефон с намерением позвонить матери. Сейчас было уже поздно. Наверняка она дома и подойдет. После пяти попыток линия сообщила, что абонент временно недоступен и предложила оставить сообщение. Санса звенящим от волнения голосом попросила мать перезвонить, причем в любое время. Можно было позвонить тете Лианне или Арье, но, когда Санса летела сюда, она поменяла сим-карту - для более удобного тарифа и возможности звонить без ограничения времени. Куда она сунула крошечный кусок пластика, конечно, Санса теперь не имела не малейшего понятия. А там, увы, остались все нужные номера - а на память их, как материнский, она не знала. Все это было непонятно, странно и тревожно... Санса все еще надеялась, что мать просто забыла где-то телефон и тот разрядился, как это частенько случалось у нее самой. Завтра она вспомнит и перезвонит. Если же нет - надо будет просто ехать и менять билет, ни с кем не советуясь, не спрашиваясь. Сандор отвезет ее в аэропорт... А что дальше? Она улетит - а он останется... Об этом думать было слишком больно, и Санса просто задвинула эту мысль подальше, в самый дальний и темный угол своего сознания… Как было бы замечательно, если бы мама могла понять. Но Санса слишком хорошо знала мать, чтобы тешить себя надеждами на этот счет. Долг и приличия для нее превыше всего. Если к младшим детям она относилась мягче, делая поблажки со скидкой на возраст, то себя держала - или хотя бы старалась - в ежовых рукавицах. То же отношение в последнее время было и к старшему сыну. Теперь на очереди была Санса. Никто не даст ей свободы выбора. Максимум, чего она сможет добиться от матери - это освобождения от навязанного брака с Джоффри. И уже надо будет радоваться, если оно будет дано. Их история с Сандором лежала за пределами возможного допустимого для Кет Старк, как, впрочем, и для остального семейства. Либо Санса сделает выбор в пользу семьи - и пожертвует своим выстраданным первым чувством, либо ее путь навсегда отдалится от всех ее близких и любимых, уводя мимо захлопнутых в лицо дверей дальше, в неизведанную тьму. Выбор был жесток - это тебе не детские сказочки. Не между драконом и принцем, не между лачугой и дворцом, а между любовью и любовью. Между ее корнями: всем тем, что создало ее такой, какая она есть, сформировало ее пристрастия и характер, закалило, придало ей ту форму, что отличала Сансу от других - и ее врожденной сутью, первым правдивым порывом души, в котором нельзя, недопустимо было сомневаться – потому что это означало предать себя, отказаться от малейшей надежды на освещающую путь истину. Поскольку эту дилемму разрешить она была не в силах, Санса просто зависала на пороге сна и реальности – вяло прокручивая в голове события последних дней, отмечая наиболее важные моменты, ощущения, вспышки. Надо было вести дневник. Или фотографировать. Санса хихикнула, представив себе этот фоторяд. Может, снимать только места? Пляж. Дорога. Номер. Другой номер. Волнорез. Эти треклятые конюшни - как она про них забыла? Дурацкий тетин кабриолет. Веранда. Холл в гостинице. Эти кретинские горшки с бархатцами… Ага – иллюстрации – и между ними цветок. Вот! Это было то, что нужно. Санса вскочила – теперь она знала, чем себя занять. Извлекла из крышки чемодана толстенькую книжку для скетчей – ее туда сунула мать, несмотря на возражения Сансы – та уже много месяцев не бралась за карандаш, просто руки не держали его. Даже на уроках живописи в школе она старалась делать только то, что нее требовали, по номиналу, чем несказанно расстраивала учителя рисования - он с горечью осознавал, как у его любимой ученицы вдруг погасла та божественная искра, что освещала все ее рисунки до трагедии с отцом. Почему - было понятно, но принять такой исход он не мог – хоть и не настаивал. Просто ждал, когда пройдет эта напасть. И, похоже, он был прав. Когда Санса была маленькая, она вместе со своими подругами-соседками, что составляли основу женского общества от пяти до восьми лет в загородном поселке, где была их летняя резиденция, совершенно заболела так называемыми «секретиками». Все лето они упорно собирали осколки битых бутылок – к ужасу матерей – приходили домой с грязными, вечно порезанными пальцами – даже страх Сансы перед ранениями не мог ее остановить. Они, как белки, копали в укромных любимых местах в лесу ямки – заполняя их бумажками, картинками, всякими тряпочками и прочими мелкими сокровищами, которые переплетали с засушенными цветами и листьями. Получалась мини-композиции - каждая из них составляла эти странные картинки согласно собственному вкусу и предпочтениям. Сверху все это закрывалось стеклышком – превыше всего ценились цветные, но они, увы, попадались нечасто, а самой Сансе как раз больше нравились прозрачные. Она отмывала их до блеска, тайком таская у матери соду и крупную соль из кухни – и создавала свои шедевры - гнездами памяти о том далеком лете. Она даже отрезала кусочек от своей любимой шелковой праздничной юбки для особенно нежной композиции с маминым бисером, утащенном из шкатулки с пуговицами, и тремя розочками шиповника – двумя душистыми белыми и одной пушистой, темно-розовой, выпрошенной у пожилого ворчуна-соседа. За юбку и бисер Сансе здорово влетело от матери: она целых три дня просидела дома за книгой - даже во двор ей не позволили выходить. А самое обидное было то, что когда Санса вышла – то не смогла найти тот чудесный «секретик». Она перерыла всю полянку, но ничего не обнаружила… Санса помнила, что сверху лежало нежно-голубое стеклышко, которое она нашла, ныряя в мелкой речке, что текла за окраиной поселка. Стекло было отполировано водой, слегка замутненное, но с гладкими ровными закругленными краями… Чтобы унести все это с собой – все, что случилось, было увидено, прожито, выпито до дна, стоило создать на этом чердаке отдельную нишу – с «секретиками», смысл которых был понятен ей одной. Карандаш мелькал – голова Сансы была так переполнена образами, что графит не успевал за ходом мысли. Все детали, все мелочи, что мозг мог выхватить из еще свежей памяти, ложились на бумагу. Она не стирала, правила поверху – так, как ее учил на курсах преподаватель: резинка – враг художника; все, что нарисовано, не может быть лишним. Из-за этого наброски получались динамичнее, дышали. Через два часа Санса с удивлением обнаружила, что ее тетрадка наполовину заполнена рисунками, а на черном от грифеля указательном пальце выросла приличных размеров мозоль. Тогда она остановилась. Теперь стоило пройтись по тем местам, что она смогла запечатлеть, и собрать мелкие сувениры – что-то более материальное, чем рисунок. А дальше – под стекло памяти – хотя бы это останется с ней… Санса отложила тетрадку, бережно убрав ее на место – еще, не ровен час, кто-нибудь увидит. На последней странице должен был быть портрет Сандора. Она лишь наметила некоторые черты, но основная работа еще предстояла – с натуры - если ей удастся его уломать… Перебирая в уме все, что ей надо было отыскать во время ее погони за сокровищами, Санса задремала. Во сне к ней пришел образ той самой затерянной в лесу полянки – она стояла на коленях перед наконец-то найденной нужной ямкой. Осторожно сдувала с голубого стёклышко палую листву и сосновые рыжие иглы. Во сне ее секретик был больше – но голубое стекло осталось прежним, даже стало как-то прозрачней. Под ним катило свои неутомимые, окрашенные оранжево-малиновым отсветом волны сонное море. Санса точно знала: если приглядеться, можно было различить далекий берег – и два силуэта на почти белом песке. То короткое мгновенье перед лицом бесконечно восходящего солнца, где им позволялось быть вместе – вечно… 2. Видимо, когда Санса уже задремала, Сандор таки пришел. Иначе как было объяснить ее чудесное перемещение в кровать? И еще – Санса отлично выспалась, не было ни кошмаров, ни страхов перед окружающей ее ночной тьмой. Все было спокойно, ровно, уютно. Значит, в эту ночь она была не одна. Ночник, когда она проснулась, был погашен. Больше никаких признаков чьего-либо присутствия не было – но Сансе и не нужны были материальные доказательства – она знала, что он был тут, с ней. Это была та частичка большой непреложной истины, что пронизывала ее отношения с Сандором. Ничего не надо было доказывать или выдумывать – это все требовалось лишь для того, чтобы разубедить себя в уверенности того, что их союз правилен. Санса привстала, глянула на часы, что стояли на белой деревянной тумбочке возле кровати. Половина двенадцатого, матерь всеблагая! Она вскочила с постели, рванула в ванную. Так всю жизнь проспишь… Через десять минут уже одетая Санса осторожно выглянула из-за двери. В коридоре стояла девушка-горничная, обметая метелкой из перьев картины. Ее дикий синяк уже начал зеленеть. Сансе стоило предложить бедняжке свою мазь, но она, конфузясь поднимать неудобную тему, так и не решилась ничего сказать. - Доброе утро, мисс! Вы хорошо спали? - Слишком уж хорошо, спасибо! А где все? - Ну, это смотря кто. Молодой хозяин с друзьями собирались на конюшню - кататься. Хозяйка, кажется, уехала в город, она отправилась раньше, чем я пришла из флигеля… Мисс Мирцелла и мастер Томмен ушли гулять в лес с гувернанткой. Вы хотите завтракать? Я уже все убрала, но могу сварить вам кофе. - Если тебя не затруднит. Пожалуйста. Санса позавтракала и, решив, что раз все равно никого нет – видимо, и Сандор уехал с Серсеей в город – то она приступит к поиску сокровищ. В выполнении своих планов Санса всегда была как одержимая. В ее голове возникал откровением, словно посланным свыше, четкий, как картинка, путь – и он мучил ее, пока не был пройден до конца. Первым делом надо было отправиться на пляж – пока никого не было. Санса, сама не очень уверенная в том, что она собирается там делать, вернулась в дом и напялила купальник. Потом взяла свою тетрадь, сунула ее в рюкзачок и босиком, держа в руках вещи и тапки, зашагала в сторону моря. На берегу Санса отыскала с полдесятка камушков, две плоских темно-синих ракушки мидий, но все это ее не удовлетворило. Тогда, после недолгого раздумья, она полезла в воду, достаточно прохладную, чтобы кожа загорелась, а в ушах зашумело. Через пару минут, попривыкнув к температуре, Санса набрала побольше воздуха в легкие и нырнула, стараясь достигнуть дна. Вода была прозрачной, но все, что ей попадалось – лишь водоросли и медузы… Это было все не то, и Санса уже было собралась подниматься к поверхности - легкие начинало жечь от недостатка воздуха – но вдруг заметила под большим подводным камнем недалеко от берега оранжевую ракушку, поросшую накипью актиний – бывшее жилище рака-отшельника. Это было то, что надо. Она с трудом выковыряла брошенное жилище из мелкого, как пыль песка, сломав при этом два ногтя – это было неважно, главное – цель была достигнута – и вынырнула наружу. На берегу ее ждал неприятный сюрприз. На песке расположилась группа друзей Джоффа – среди них были и те двое, что были на дюне в день ее бунта - они же когда-то присутствовали при попытке ее изнасилования – то есть, были непосредственными участниками действа. Теперь Сансе стало смешно, что она их так боялась. Она не спеша вылезла на берег. Юноши пялились на нее изучающе, а девочки – две богатенькие и вполне симпатичные наследницы из города – похоже, смотрели с завистью. Санса так же неторопливо уселась на песок рядом со своими вещами и убрала свои сокровища в рюкзак. - Что это у тебя там, сестрёнка? Игрушки для младших братьев-сестер? Что, бабок не хватает на настоящие вещи, что ты начала собирать дары природы? Могу подарить… - Спасибо, братец, есть вещи, что за деньги не купишь. Это материалы для одного моего проекта. На тему «Как я провел лето». Для школы. - Ну, ты прилежная ученица, однако! Всегда знал, что ты зануда. Если мы поженимся, ты будешь за меня учиться в колледже… - Если мы поженимся, я скорее удавлю тебя во сне, чем помогу тебе хоть одним словом. Тебе и так все дается слишком легко. Хорошо бы тоже хотя бы когда-то включить мозг. Если он у тебя вообще есть… Вот мы и посмотрим. Когда тебя выгонят из колледжа, обещаю не смеяться… Нет, вообще-то не обещаю… Джоффри подошел к ней – лицо пошло пятнами от гнева, рот кривился. Что он, будет драться? Ну не перед своими же друзьями? Санса спокойно смотрела на него снизу вверх. Публика молчала, затаив дыхание, наблюдала. Джоффри присел с ней рядом на корточки. От него пахло травой. - Слушай, дрянь, попридержи язык. А то ты сильно поплатишься сегодня вечером. Я вижу, твое кровотечение закончилось – раз ты купаешься. Это ненадолго. Мы все исправим, когда я тебя навещу сегодня. После ужина. Уверен, ты будешь очень ждать, а? - Не сомневайся. Я уйду ночевать в лес. - Мама тебе не разрешит. - А я не стану спрашивать. Нет, я просто запру дверь. Не будешь же ты ее ломать? - Не будь столь уверена. Могу и сломать. Как и твою долбаную девственность. Вопрос в том, насколько я буду к тебе нежен. Или не буду. Так что лучше умерь свой пыл. - А я вообще тут не собираюсь оставаться. Вы портите весь вид. Тут запахло падалью. Я уже ухожу – воцаряйся! И я тебя не боюсь – чтобы меня напугать, мало трепотни, как и прокушенной губы. Как бы тебе тоже что-нибудь не прикусили, придурок. Веселись! Санса встала, помахала ручкой оторопевшей компании и, подхватив свое барахло, пошла к дому. Сердце колотилось как бешеное, но Санса была страшно собой горда. Пусть знает, что она не лыком шита. Не стоит даже об этом думать. Досадно, конечно, что так неудачно открылось ее вранье про цикл, но на этом этапе Сансе было все равно. Она уже набрала такую скорость в полете, что ничто не могло ее остановить. И у нее был план, который нужно было выполнить. Сейчас ей это казалось жизненно важным. Если Джоффри все же припрется, ему придется взламывать дверь. И найти пустую комнату. В доме Санса оделась, вытерла влажные волосы, зашла на кухню, где горничная укутывала столовый фарфор с готовыми блюдами в толстые полотенца, чтобы еда не остыла. Девушки переглянулись, улыбаясь друг другу. Санса взяла себе бутылку воды и большое яблоко из плетеной корзинки, что стояла на одном из столов необъятной кухни. - Мисс, если вы хотите поесть, я могу вам подать обед. Я уже все подготовила к подаче на стол, но, поскольку никого нет, я решила всё это завернуть. Чтобы не остыло. Я сейчас ухожу – у меня с полудня до завтра – выходной, пойду домой в город. К родителям. Так что вы скажите, если хотите пообедать сейчас, пока я тут… - Нет, благодарю. Я же совсем недавно позавтракала. Хочешь, пойдем вместе? Я тоже иду пройтись… Только вот положу кое-какие вещи. И вот еще что. Давай я тебе дам мазь для лица, хочешь? Мне уже не нужна. А она быстро лечит… - Спасибо, мисс. Я буду вам очень признательна. - Тогда сейчас схожу за ней и принесу тебе. Жду тебя на террасе. Санса сбегала в комнату, взяла забытый там телефон, выложила ракушки и камни в чемодан, попробовала еще раз набрать матери. Ничего. Просто никто не подходит. Перед Сансой мелькнуло безжалостным, как бритва по незащищенной плоти, видением крыло самолета на взлёте. Она сунула телефон в карман и, взяв обещанный тюбик, выскользнула из комнаты. Девушки вдвоём пошли по пыльной дороге, жмурясь от солнца и болтая. Без формы горничная – ее звали Лея – казалась почти такой же девчонкой, как Санса. У них было всего два года разницы. Теперь Лея, как оказалось, зарабатывала себе на съем комнаты в городе, куда она ехала учиться на преподавателя младших классов в довольно крупном хорошем колледже. Горничная была очень взволнована – она получила стипендию от округа, и это давало ей очень хороший шанс вырваться из привычного окружения и заодно помочь семье и брату-инвалиду, что жил на домашнем обучении с пожилыми уже родителями. Слушая это, Санса вдруг поняла, что завидует этой девушке, перед которой открывалась вся жизнь – порой простым людям живется легче, чем таким, как сама Санса. Никто не очерчивает рамки, статус, не налагает никаких обязанностей, сердцу никто не приказывает – все в твоих руках. В определенном смысле, Лея была куда свободнее Сансы – она была вся в предвкушении полета, что уже холодил ее расправленные крылья: еще неделя – и мир перед ней. А Сансе предстояло вернуться в прежнюю клетку. Или запереть себя в новую, еще более тесную. Она подумала, не о Лее ли говорил Сандор как-то, обдумывая альтернативный Сансе вариант. Да, с Леей он был бы счастливее… Невеликое она приобретение, по совести сказать. Только горечь и неприятности – а теперь еще и разлука, с этой точки дня все более кажущаяся неизбежной... Девушки расстались на развилке – Санса пошла дальше, к конюшням, а Лея свернула в сторону города. Сансе подумалось, что не зацикливайся она на своих страхах и переживаниях, эту дружбу можно было бы начать гораздо раньше. И ее пребывание здесь стало бы куда приятнее. За час она обернулась, дойдя до леска, где упала. Там она собрала несколько уже начавших желтеть листьев клена, перо сойки и несколько барвинков с поля, где она тогда скакала как бешеная. На дюну Санса не пошла – слишком далеко, ноги уже начинало ломить от быстрой ходьбы и пройденных миль. Она углубилась в лес, где нашла большой пень, поросший кислицей, и собрала несколько цветков. Потом повернула в сторону пятачка с магазинами. Неспешно добралась и туда. В коллекцию добавились веточка с сердцевидными листьями шелковицы и ее собственная бумажка от мороженого, которую она тогда уронила под скамейку. Еще она нашла там оборванный билетик концерта на дискотеке, где побывала с Гарри. Поразмыслив, Санса не стала его брать. Включать этот эпизод в свою книгу воспоминаний ей не хотелось. Она залезла в разбитую кабинку самолета, оторвала от оборванной обивки кресла кусочек черной кожи, спрятала и его к своей коллекции бесценных сокровищ. Теперь у нее было почти все. Недоставало бархатцев, до которых сегодня она уже боялась не дойти. И какой-то вещи с волнореза. Санса рассчитывала найти там пару перьев чайки – они бы подошли отлично. От гостиницы осталась несчастная железка, на которую она наступила в тот, первый вечер, и которую заныкал себе Сандор. И еще у нее была целая роза, заложенная между страниц книги, что она пыталась читать в тот знаменательный вечер, когда произошел их первый откровенный разговор… Рисунок комнаты особенно удался Сансе – она смогла припомнить все детали, форму подушек на их кровати, то, как падал солнечный луч через окно… Когда Санса завершила свое паломничество – она таки дошла до гостиницы, нашла по пути на волнорезе два пера чайки и сорвала несколько бархатцев в одном из вазонов. Пришлось ждать, пока клерк – тот самый, что хвалил ее платье – не уйдет в подсобку. Драть цветы у входной двери средь бела дня казалось Сансе слегка неприличным – но отказываться от идеи она не собиралась. Она успешно проделала свой номер и затем зашла в гостиницу спросить про Оленну – как ни глупо это было, Санса уже успела соскучиться по злоязычию ехидной старухи – тем более, та вечно подкидывала ей хорошие идеи. Тут вышел прокол – клерк сказал, что пожилая мадам уехала в город. Сансе ничего не оставалось, как поблагодарить очкарика и отправиться восвояси. Когда она дошла до усадьбы, она обнаружила Джоффа, с сонным видом сидящего на террасе вместе с матерью и сестрой. Мирцелла читала. Томмен стрелял из лука в саду. - Привет, голубка! Где ты все это время пропадала? -Да просто гуляла. Я редко тут выходила, а тут чего-то захотелось… - Ты, наверное, устала и голодна. Там обед в кухне. У нашей дуры-горничной выходной, приходится самим. Пойди, возьми, что хочешь. Прикажи поварихе – она, по-моему, готовит ужин – подогреть тебе еду. Не стесняйся… - Спасибо, тетя. Я только положу вещи. - Да-да. И, вот что, Санса. Я приготовила твое серебристое платье – горничная постирала, но забыла погладить, а я подумала, что тебе захочется надеть его с утра - все же это твой день рожденья. Надо быть красивее всех. Завтра вечером будет прием в клубе – тот, что сорвался в начале месяца, я приурочила его к твоему дню рожденья. Будут кое-какие тебе уже известные гости, еще, вероятно, приедет Бейлиш – мы ждем его завтра с утра. Стилист Джоффа причешет тебя после обеда. И я хочу поговорить с тобой завтра наедине. Я созванивалась сегодня с твоей матерью – и у нас есть для тебя новости. Хорошие, не пугайся. Я хочу только кое-что дообсудить с твоим дядей Робертом, а дозвониться сегодня ему не смогла. Так что сможешь мне завтра уделить полчаса, скажем, после завтрака, ладно? Не забудь. - Да, тетя, конечно… (она дозвонилась матери! И когда только? Почему же ей мама не перезвонила? Наверное, все выяснится завтра... Может, это у нее самой телефон неисправен?) - Ну все, иди, иди ешь, а то у тебя вид усталый. Томмен, не смей стрелять по моим цветам! Я выброшу этот твой лук! - Мама, у меня разболталась тетива. Где Сандор? Нужно, чтобы он наладил… - Почем я знаю, где этот олух? По-моему, пошел за выпивкой опять. Недолго продолжался его период воздержания… Ну что можно хорошего ждать от такого типа… Санса побрела в дом. Зачем ему опять понадобилась выпивка? Понадобилась настолько, что он даже не захотел с ней повидаться – а они не разговаривали со вчерашнего вечера… Может, он и не приходил ночью – а она сама доползла до кровати, просто не помнит этого. Глупая голова – вечно принимает желаемое за действительное… Она весь день только и думает о нем, и от каждой мысли вспыхивает – а он, как приехал, сразу побежал за бухлом – он думал о винище, а вовсе не о Сансе. Дурак и лгун. Она зашла в спальню, заперла дверь, бросила в угол свой дурацкий рюкзак – такой полный, чудесный, деятельный, волшебный день и так мерзко кончался… Есть расхотелось. Санса свернулась клубочком на краю постели, продолжая всхлипывать… Возможно, все это безумие у нее в голове – продукт ее бурного воображения, а вовсе не отражения реальности… В действительности, все гораздо прозаичнее. Есть кровать. Есть стол. Выпивка. Что там еще нужно мужику…Сигареты? Другие женщины – как скоро надоедает одна, и взгляд начинает притягиваться к другим? На пятачке возле этой его дурацкой лавки вечно толпятся всякие девицы… Как раз сейчас открывается эта кретинская дискотека. На ловца – и зверь… Да, так оно и есть. А она тут себе напридумывала любовь до гроба, у нее при каждом поцелуе в ушах играла вся самая прекрасная музыка мира, а для него она была всего лишь приятным эпизодом – одной из многих - не первой и не последней, рядом с Серсеей, возможно, с Леей, и кто знает, со сколькими еще… Да, он говорил ей, что больше никого нет – но он мог и солгать. И это был бы не первый раз. И даже не второй… Санса смотрела, как садится уже не такое жадное солнце…Снова наползли сумерки, а она так и лежала, в полусне, в полубреду, голова кружилась от голода – но теперь она бы ни за что не пошла на кухню. Зачем? Может, надо отпереть дверь? Пусть приходит Джофф и делает с ней, что хочет. Какая разница? Какое значение имеет ее плоть? В душе было настолько никак, что даже хотелось каких-то эмоций, потрясений, лишь бы выйти из этой серой пустоты… Она уже спит? Сколько прошло времени? За окном сияла луна, освещая белую мраморную плоть подоконника и темный силуэт домика-ночника – никакой свет не освещал его сегодня – все волшебство кончилось, детство прошло. Завтра ей стукнет шестнадцать... Или, может, уже сегодня? Эта мысль подняла Сансу с кровати. Она должна спросить. Так нельзя. Она имела право знать. Он должен ей хотя бы это… Она, не зажигая света, сходила в ванную, плеснула на заплаканное лицо водой и тихо вышла в темный коридор. На прощание глянула на часы – было без четверти полночь.