Это было у моря

Запястья у птиц тоньше страниц, Жаль, что живу без сердца — Я обнял бы твою тень. Ночь вывернулась наружу, Я выблевал души и лица — Я больше не оборотень. Я съел самого себя, я смотрел На солнце, что мне не светит, Я снова тебя хотел. Я знал все слова, которые лгут, Но тут не помогут ни те, ни эти. Как много проблем у тел! Остаться живым — кино не для всех, Не ешь меня, серый ветер, Стучи в меня — это дверь! Любовь — это путь, стрелка на грудь, Но я тот, кого нет на свете: Не человек — не зверь! О, нечеловеческие танцы, О, мы — одинокие повстанцы! На странной земле, В песке и в золе, Из глины и персти, Такие немногие — Двуногие Без шерсти. Ольга Арефьева и Ковчег. Оборотень

Наследник 1. После городка, где он встретил Эйнджел, были еще другие, где он останавливался, ночевал, что он покидал на рассвете — или на закате. Были похожие бары: одни грязнее, другие — чище. От шлюх он шарахался: воспоминание о мерзком ощущении, посетившем его после общения с Эйнджел и не оставлявшем его еще с полсуток — словно он вымазался в дерьме — превалировало над плотскими желаниями. Да и не так хороши были эти шлюхи, чтобы о них жалеть. И не так сильна была надобность. Единственную реальную потребность, что оставалась у него и жгла огнем и леденила внутренности было не утолить и полусотне «ночных бабочек». Надобность эта прочно укоренилась внутри, и теперь медленно, но верно превращалась в подобие вялотекущей хронической болезни. Да, болезнь под названием «Пташка». Излечить ее сможет только время — да и то, он сильно в этом сомневался. На нее оставалось только выть — как на луну. Ему она не принадлежит — да и не принадлежала никогда. Та малютка — весь гребаный мир в ее глазах — все время этого мира во взмахе ее рыжих ресниц — была когда-то единственной радостью Сандора Клигана — первой и последней. Но Сандор Клиган сдох. Как случилось это и с цепным Псом Джоффри. Эго окружали одни покойники — это было уже даже не смешно. Теперь он был бродячим Псом — человеком-перекати поле, призраком трасс. А у призрака трасс не бывает в загашнике памяти пригожих пташек: у него нет прошлого — а все настоящее — это черное полотно дороги, разделенное напополам неровностью серых бетонных блоков. Куда идет дорога — неважно. Лишь бы она продолжалась. Лишь бы не останавливаться. Если он остановится- начнет задумываться. А этих раздумий его неминуемо посещало желание покончить со всем этим. Выехать на встречку было легче всего — но останавливала только крамольная мысль, что, возможно, он унесет с собой не одну жизнь. «Тебе не все равно?» — спрашивало его утомленное сознание. «Нет, мне не все равно. Пока еще» Пока эта мысль болталась где-то в пережитках его совести, но коль скоро она еще существовала — оставался вариант с пистолетом. Раз за разом он вытаскивал пушку в тех убогих комнатах, где периодически останавливался чтобы выспаться — не каждый день, но достаточно часто, чтобы досадовать на себя за потраченные впустую деньги. Клал пистолет на тумбочки, на грязные столы с пятнами от спиртного и прожженными щербинами от чужих сигарет — и смотрел на него. А пистолет таращился на него самого — одним единственным своим черным глазом. Это было как молчаливая договоренность — никто из них двоих не решался сделать шаг навстречу. Пока. Возможно, это сближение было еще впереди. А пока он предпочитал бутылку — та тоже была своего рода оружием против мыслей — похожее одноглазое чудовище, заманивающее в свой бездонный омут. Смотри на меня — пока я смотрю на тебя. Не отводи глаз — мои глубины топят и обещают прощение — и не прощают. Так он и тащился: от бутылки — к подушке. От подушки — через дебри тяжелых снов вперед — на следующую трассу, вдаль. Неожиданно для себя путник оказался вблизи столицы — он сделал петлю и вернулся, как старая лошадь, которой кажется, что она бежит по прямой к свободе, хотя на самом деле нарезает круги по привычной траектории. В столицу ехать ему было незачем, и он свернул южнее. Через сутки хитросплетение дорог привело его байк к давно забытом городку — где когда-то, около тридцати лет назад родился невезучий младший отпрыск семейства Клиганов. Под вечер он въехал в предместье и добрался до стоящего на отшибе небольшого дома. От сада уже не осталось ничего: буйные заросли каких-то малоприятных высоких зонтиков поглотили маленький райский уголок, что пыталась вырастить когда-то заботливая Ленор. Но лесок за домом был все тот же — жиденький и мерзкий, тянущийся к серому небу оголенными ветвями осин. А за осинами, в блеклой зелени елей прятался овраг. Странник слез с мотоцикла и подошел к дому. Снег по-видимому недавно выпадал и здесь — но сейчас он почти стаял, перемежая грязные жирно- черные лужи с ноздреватыми островками серой, закаменевшей от вечернего мороза массы. Он дошел до порядком обшарпанной двери под небольшим навесом прогнившей веранды, возле которой примостилось тоскливым недоумением выцветшее деревянное кресло-качалка. Он толкнул его ногой — кресло жалобно скрипнуло, пустившись в положенное ему движение — взад-вперед. Дверь была заперта. Существовал еще и задний двор — с входом изнутри бывшего садика. Когда-то он помнил, где лежал запасной ключ — под старым цветочным горшком, куда Ленор высаживала по весне рассаду. Можно было пройти туда, под ржавой металлической аркой, когда-то в прошлом увитой глицинией, а теперь опутанной мертвыми побегам неизвестно чего. Ему было лень. В конец концов это теперь его дом: что хочет, то и делает. От удара тяжелого ботинка старая дверь распахнулась — не больно то крепко Гора запирал свою обитель. С другой стороны, тому незадачливому вору, что посмел нарушить покой его братца, сильно бы не повезло. Не было снаружи ничего более неприятного и опасного, чем тот человек, что живал в этом доме. А он теперь — его наследник. Входит в семейное гнездо — вступает в наследство. В доме пахло сыростью и мышами. Все вокруг казалось меньше и приземистее. Когда он последний раз был в этом обиталище теней, то еще не достиг своих взрослых габаритов. Мебели было мало — и та была порядком покоцана. Пыльный стол, несколько кожаных кресел, даже телевизор в столовой. Возникло стойкое искушение вдарить ногой еще и по этому чуду техники. Но шуметь не стоило — еще взорвется. Тут все еще стоял длинный неуклюжий диван, на котором братец частенько валялся, несмотря на то, что уже в те времена катастрофически на него не умещался. Диван покупали покойные родители. Наследнику неожиданно вспомнился тот эпизод, когда Гора дрых после очередной попойки, а он, сопливый пацан, возил машинки по скрипучему деревянному паркету в коридоре. Машинка врезается в косяк — с треском — авария — и тут за спиной слышен скрип дивана и мрачное «Ну все, ты достал». В таких ситуациях он знал — ни скорость, ни увертливость не помогут. Он все равно свое огребет. Виноват — отвечай. Но все равно было страшно. На минуту комната словно увеличилась — или это он уменьшился? Облезлый паркет, щербина на полу возле стены похожая по форме на дверь… Он уже был готов уловить знакомый скрип дивана. Нервы были так напряжены, что он почти его услышал, стоя и не оборачиваясь у стены, там, где в свое время Григор накрутил ему ухо. Он заставил себя обернуться. Никого нет. Только пыльный линялый диван, который и ему самому будет теперь мал. Черный немой экран телевизора. Сорванная с трех петель зеленая занавеска, осклабившаяся как беззубый рот. Нет тут никаких призраков. Единственный призрак — он сам. Клиган прошел из гостиной в спальню отца. Тут похоже и спал Гора в те редкие наезды, когда проводил время в родном доме. Да. Пустая бутылка от бурбона, пепельница с несколькими «бычками» внутри. Насколько он помнил, брат в последние годы не курил. Впрочем, хрен его знает. Эти окурки больше напоминали дамские — чуть ли не след помады на белой замятости фильтра. У него еще и женщины были — что приходили сюда по доброй воле? Какой же дурой надо было родиться, чтобы в охотку полезть к Григору в постель? Его передернуло. Больше тут не обнаружилось никаких признаков пребывания — и хорошо. А то Иные его знают, что тут могли найтись за сюрпризы. Его собственная комната. Тут еще больше разило запустением. В углу сиротливо зашевелились клубы пыли — мышь там, что ли? Старый-престарый ящик с игрушками в другом углу. В нем машинки, какие-то книжонки, и — о, боги — тот самый рыцарь, из-за которого Григор спалил ему лицо. Неприятно свело бровь. После случая с шашлычницей, Сандор больше не видел треклятую фигурку. А вот она, всплыла-таки — приятным сюрпризом с того света. Он наклонился, взял ее двумя пальцами. И вот из-за этого дерьма вся последующая его жизнь превратилась в дерьмо? Да, оно того безусловно стоило… В неверном свете заката, пробивающегося из-под задернутой синей занавески невозможно было разглядеть детали. Сандор поднес фигурку к глазам— надо же взглянуть, на что он променял свой человеческий облик. К удивлению Клигана, лица у рыцаря почти не было: он был в шлеме. Вот так всегда. Даже тут облом.  — Я надеюсь, что под своим намордником ты такой же урод как я, приятель! — сообщил он рыцарю и поставил того на покрытый толстым слоем пыли стол. Тот шлепнулся вниз носом. Сандор невесело улыбнулся. Еще один алкаш. Ничего удивительного, впрочем. Он глянул в окно. За стеклом стремительно вечерело. Ненавистный лесок уже утонул в сизой дымке сумерек. Еще были различимы отдельные бежевые, влажно поблескивающие стволы осин. Дорожка туда давно заросла. Ну еще бы — призраки не оставляют следов. Ему предстояло посетить еще одну комнату. Он вышел из своей детской и побрел по коридору мимо отворенной нараспашку бывшей комнаты брата — тут уже не было ничего, только какие-то пыльные раздраконенные коробки. Мебель вся исчезла. Насколько Сандор помнил, тут и раньше-то стояли только стол, кровать и шкаф. Теперь не было и того. А вот и ее комнатушка. В самом конце коридора. Дверь закрыта. Сандор помедлил. Встречаться лицом к лицу с призраком Ленор он, честно говоря, был не готов, но и страха тоже не испытывал. Что ему могут сделать, чего он сам себе еще не сделал? Он тихонько тронул дверную ручку, повернул ее — и послушная дверь отворилась почти без скрипа. Тут было как-то даже менее пыльно чем в других комнатах. Он ожидал найти там что угодно — от разгрома до бледной бестелесной фигуры сестры у окна, оборачивающейся на его приход, ищущей его невидящим взглядом. Но тут было все как прежде. Узкая девичья кровать. Две картинки на стене — женщина в синем у окна глядит на море — как же он забыл! — и какой-то непонятный пейзаж со скачущими лошадями. Ленор любила лошадей — вспомнилось ему. Как и цветы. На подоконнике и специальной полочке возле кровати — куча глиняных ,потрескавшихся от времени горшков и вазонов с мумифицированными растениями внутри. Ясный перец — Григор же их не поливал. Накатывало желание заржать, — уж больно хороша была картина, возникшая в мозгу — но Сандор подавил свое желание. Тут из окна был виден ее маленький садик. Ленор любила открывать окно: начиная с ранней весны ее ставни и рамы всегда были нараспашку. Ей нравилось, что в комнате прохладно, и пахнет цветами и ветром. Он подошел к окну и попытался его открыть — тут было все же дико пыльно — пылью буквально воняло. Окно поддалось не сразу, для приличия посопротивлявшись. Из щели между рамами посыпались дохлые, почти истлевшие, пауки и мухи и клочки рыжей ваты, которой был проложен желобок в раме, подготовленной к зиме. В конце концов окно со скрипом распахнулось, и в комнату Ленор хлынул поток свежего морозного воздуха. Так-то лучше. Сандор стер ладонью пыль с картины, изображающей женщину у окна. На Пташку вовсе не похожа. Он достал из внутреннего кармана фотографию и прислонил к старой лампе на тумбочке. Спать он сегодня будет здесь. А позволено ему это будет только после посещения последнего объекта экскурсии на сегодня. Он щелкнул зажигалкой — новой, купленной на одной из станций — старая безнадежно сдохла. Это его дом, и он может тут курить — как и делать все остальное. А что остальное, кстати? Пустить себе пулю в лоб? Танцевать на столе? Устраивать оргии — непонятно только с кем? Похоже, единственным его компаньоном был безликий рыцарь. Весело, нечего сказать. Он бросил последний взгляд на улыбающуюся фотографию Пташки на тумбочке и торопливо вышел. Надо было поспешить — пока окончательно не стемнело. По дороге нашел еще одну бутыль бурбона — на подзеркальнике в прихожей — на этот раз полную на треть. Уставился на свое проплывшее мимо отражение в запылённом стекле — почти не видно — ни лица, ни ожога — как у гребаного рыцаря. Открыл бутылку, — едко пахнуло сивухой — но ничего подозрительного. Выпил половину — бурбон был очень неплох — теперь можно и в овраг. Спирт обжег и без того раздражённое, иссушённое бесконечными сигаретами горло. Ну и хрен с ним. Сандор откашлялся, открыл дверь и вышел на улицу. Не спеша прошел по хрустящему, схваченному морозом грунту. Под ногами вмерзли в грязь, как монеты, жёлтые осиновые круглые листья. В леске было темно и как-то менее холодно — возможно, потому что деревья защищали свое узкое пространство от внешних потоков воздуха. Пахло палой листвой. Осины чуть слышно поскрипывали — ветра почти не было, но насколько Сандор помнил, они умудрялись петь свои тоскливые песни даже в штиль. Он остановился на краю мелкой канавы — даже овраг время почти сравняло с землей. От двух старых деревьев остались лишь пни — обломками торчащие по бокам, как унылые стражи. Об одно из этих деревьев Григор и разбил голову сестры. В куче бурой палой листвы валялся детский велосипед с искривленным ржавым колесом — похожий на тот, что был у него в детстве — но другого цвета. На спицах были намотаны когда-то красные и синие, а теперь почти обесцветившиеся проволочки — для красоты, что ли? Валялись какие-то бумажки, пакеты — похоже, это место часто использовали как свалку. На другом краю почти незаметного теперь оврага росла удивительно стройная елочка — приятно веселящая взгляд посреди унылой серости своей свежей зелёной одежкой. Все было совсем не так как он себе представлял. И опять же — ни следа призраков, столь долго наводящих сумбур в его головы. Только беспорядок, общая неухоженность и запустение. Тут больше нечего было искать. Страхи, что так долго терзали его, ушли — уступив место пустоте и странному сожалению о том, что стоило прийти сюда раньше — он опоздал лет на двадцать. Сандор развернулся и побрел к дому. По дороге вытащил из кофра сумку и кое-как закрыв выбитую дверь, отрезал себя от тьмы, оказавшись в еще более густой мгле старого дома. Свет он зажигать не стал, но нашел на столе в столовой огарок свечи и запалил ее. Наведался в грязный сортир — ну хоть вода тут была. Устроился на ночлег в комнате Ленор — с трудом вытряхнув безумно пыльное одеяло. Освещенная неверным миганием свечи, на него, улыбаясь, глядела Пташка. Она словно стала ближе — и дальше. Сандор вытащил из сумки свою собственную непочатую бутылку бренди, сделал пару глотков. Виски сдавливала усталость. Он потушил свечу — еще не хватало устроить тут пожар! Откинулся на куртку, что бросил поперек заплесневелых подушек и долго слушал, как в углу копошатся мыши. Потом его накрыло серым крылом сна — ни кошмаров, ни откровений — только туман и шелестящие самим себе в такт осины. 2. С утра последний отпрыск дома Клиганов проснулся от стука в дверь. Кое-как продрал глаза. В доме было дико холодно. Он даже не проверил, что там было в котельной, вот осел! Жрать хотелось до безобразия. Настойчивый стук повторился. Он, чертыхаясь, прошел в прихожую. На пороге стоял молоденький коп, в свежей, с иголочки форме и идиотской шляпе.  — Сэр, вы проникли на территорию частной собственности. Вам придется пройти со мной.  — Послушай-ка, вот хрена с два. Это мой дом.  — Я не совсем вас понимаю…  — Вот то-то и оно. Это мой дом. После смерти брата это сомнительное сокровище отошло мне по закону, которому, я так понимаю, ты служишь? Куда я еще должен проходить, по-твоему?  — Кто вы, сэр?  — С этого стоило начать. Он выдал недоумевающему офицеру свое водительское удостоверение, которое тот изучил с пристрастием частного сыщика, идущего по следу важного преступника.  — А у вас есть право на собственность, сэр?  — Какое, на хрен, право на собственность? Я еще не успел вступить в наследство. Брат помер только в прошлом месяце.  — А почему вы сломали дверь?  — Потому что Григор случайно забыл оставить мне ключ от двери — не успел перед аварией, бывает.  — Прошу прощения, сэр, я не знал. Мои соболезнования. Ваш брат— это легенда нашего отделения. Но вам все же придется пройти со мной. Я отвезу вас к нотариусу, что обслуживает эту часть города. Он, возможно, сможет вам помочь. У вас есть свидетельство о смерти брата?  — Есть. Но не гони волну. Поскольку я не легенда — мне необходимо посетить сортир. Потом я в твоём распоряжении… Через час Клиган вышел от нотариуса, который, сделав соответствующие звонки, начал дело о вступлении в наследство, заверив своего нового клиента, что тот совершенно спокойно может находиться на территории доставшейся ему собственности. Завещания Григор не оставил, поэтому все происходило автоматически. Сандор пошатался по городу — к нотариусу он приехал на полицейской машине и теперь надо было возвращаться домой пешком. Заглянул в забегаловку на углу, позавтракал. Здесь кофе был не таким безнадежным, как на трассе — хвала богам. Зашел в магазин, купил себе новый сотовый телефон — нотариус был в возмущении, что у него нет возможности контакта с клиентом. Тут же позвонил старому дураку в офис и оставил свой новый номер. Продолжая гулять по городу — места тут было немного, он прошел мимо своей старой младшей школы, что теперь стояла закрытой, и добрел до кладбища. На могиле родных он не был уже лет так пятнадцать. Последний раз он посетил этот приют успокоения, будучи еще подростком — принес Ленор и отцу с матерью букет цветов — перед своим очередным возвращением в пансион. На кладбище прибавились новые могилы с крестами — дань новому культу, что добрался и сюда. Память услужливо подсказывала путь к семейному участку. Отца хоронили там последним — кремировали, чтобы не заморачиваться и прикопали к матери. У Ленор была отдельная плита. К его досаде рядом, на соседнем участке копошилась какая-то старуха. Сандор посмотрел на странно чистые плиты — дождь их так отмыл или снег? — и уже собрался было повернуть восвояси, как вдруг старуха его окликнула.  — Здравствуйте! Я вас слышу. Вы не беспокойтесь, я сейчас уйду. Я всегда хожу сюда по воскресеньям.  — Да нет, я сам уже ухожу. Неважно  — Вы пришли к кому-то конкретному, сэр? Здесь не так много посетителей.  — Нет, я…  — Я пришла к мужу. И к сыну. Вся моя семья теперь лежит тут. Надо же их навещать. Старуха распрямилась — она мыла плиты губкой, поливая себе на руки из бутылки с водой и Сандор с ужасом — и одновременно облегчением, увидел, что она слепая. У ограды стояла прислоненная толстая полосатая трость для невидящих. Старуха отложила свои приспособления для помывки и с удивительным проворством выбралась с участка. Сандор глянул на даты, высеченные на камне — муж умер больше десяти лет назад — а молодой еще, судя по цифрам, сын — три года назад. Старуха подошла ближе — дыхание его, что ли, она слышит? — и сцапала его за рукав куртки. Сандора передернуло. Странные они, эти незрячие.  — Извините, если я вас напугала. От меня часто люди шарахаются. Отличия пугают.  — Догадываюсь. Мне очень жаль.  — Я и соседнюю могилу тоже мою. Сюда никто не приходит, смотритель кладбища сетует.  — А кто тут похоронен?  — Мне говорили, целая семья. Отец, мать, дочка. Они уже давно все умерли. Трагическая история. Девочки не было и шестнадцати, вы сами можете посмотреть по датам. Ее нашли мёртвой в лесу. Были еще два сына. Один — полицейский — долго тут работал. У них и дом, кажется, есть в городе. Он переехал в столицу — и там погиб при исполнении служебного долга, вот недавно. Смотритель сказал — тут хоронить не будут. Видимо, упокоился в столице.  — И что — это все члены семейства?  — Нет, по-моему, был еще один — блудный сын, так скажем. Там тоже трагедия — мальчик в детстве сильно обгорел — что-то вроде несчастного случая. Разное, конечно, говорили. Мы-то переехали сюда позже.  — И что?  — Ничего. Он сюда не наведывается. Вообще никто на могилу не ходит, не ухаживает. Тяжело это. Вот я иногда цветы сажаю. Или приношу свои, из сада. Несмотря на слепоту, умудряюсь пока с ним справляться. На запах, наощупь. Надо же за что-то цепляться — пока остается. Вот по осени посадила на обеих могилах восточные ирисы. В мае зацветут — будет красиво.  — Понятно. Мне пора идти. Вам помочь как-то?  — Нет, не надо. Я привыкла все делать сама. Не люблю зависеть от посторонней помощи. Спасибо. Сандор уже было развернулся чтобы уйти, но старуха неожиданно провела ему своей тонкой почти прозрачной рукой по лицу. Он вздрогнул и отшатнулся.  — Извините. Я так редко говорю с посторонними — а вы были почти любезны. Чтобы увидеть вас — мне нужно до вас дотронуться. Простите, что напугала. Вы ведь к семье пришли, да? Я сейчас почувствовала ожог на лице — но и раньше поняла, кто вы.  — Как?  — По страху. У вас испуг в голосе. Как бывает у людей, которые долго не могут на что-то решиться. Когда годами живешь в темноте — учишься различать оттенки, не видя. Простите. Вы хорошо сделали, что пришли. Можно я и дальше буду за могилой ухаживать? Вы ведь вряд ли тут задержитесь — тут же одно прошлое, а вы еще молоды. А ваши родственники мне уже как родные.  — Да, конечно. Спасибо вам.  — Не за что. Мы все пришли из земли — в землю и уйдем. Не имеет значения, кто кому по крови родственник. Это как цветы — растут рядом, значит родня. Старые связи рвутся — и возникают новые.  — Да. Вы правы, наверное.  — Я пойду. А вы не бойтесь — тут ничего страшного нет. Это как посетить старых друзей. Не стоит себя самого так накручивать. Вашеʼто время еще не пришло.  — Вероятно.  — До свиданья. Было приятно пообщаться — познакомиться лично. Когда-то надо возвращаться к прошлому — ну хотя бы для того, чтобы оно не висело позади. Так легче идти вперед… Через два дня Сандор получил, наконец, бумаги на собственность, запер дом и предварительно забредя на кладбище с букетом последних осенних хризантем, оставил их на плите Ленор. Опять зарядил дождь со снегом. Он пробыл на могиле недолго. Прошлое осталось позади — на этот раз окончательно. Даже овраг в его памяти начало заносить снегом — он больше не страшил его, как прежде. Не было в душе и радости — но странным образом, все наболевшее вдруг начало тонуть в вялом покое, словно в тумане, что, наползая, затягивал в себя многолетний душевный раздрай, что подспудно мучил его. Позади нечего было искать: если что-то и было в его жизни — то впереди. К полудню маленький городок остался за спиной — а перед ним опять легла ровная полоса дороги.