Это было у моря

So here we are Under a moon And a sky full of stars But Iʼm looking at you We are forever One perfect kiss That makes us immortal For a second that is Sixteen for good Sixteen forever I hear you whisper Soft and unreal What if this was our last night? How would that make you feel Iʼll never find time To return what you give So, itʼs a good day to die Even better to live Sixteen for good Sixteen forever So here we are Raising a glass The moon casting shadows onto the grass We are forever We are that light We are immortal We are tonight Sixteen for good Sixteen forever… Kʼs Choice. Sixteen

Санса II Пока Санса дошла до особняка Арренов, она запыхалась — дорога все время шла в гору. Солнце припекало вполне по-летнему: она сняла форменный пиджак, оставшись в белой блузке. Бледную кожу на руках тут же обсыпало мурашками. Санса задумчиво поковыряла круглый шрамик на внутренней стороне запястья. Она не могла вспомнить, откуда он взялся. Был в прошлом году какой-то эпизод с Джоффри и с его самокруткой, но там он был вовремя остановлен. Да и сторона была не та, что она помнит. Наверное, просто где-то поцарапалась и не заметила. Под окном Робина во всей красе заневестилась яблоня, вся в бледно-розовом облаке душистых лепестков, скрывающих ее кривой, покалеченный временем и садовником ствол. К туфлям Сансы тут же прилепилось несколько влажных, овальных, нежных, почти прозрачных лепестков. Она отломила небольшую веточку от яблони и заправила ее себе за ухо — пропустив между отросшими торчащими во все стороны волнистыми прядями. До колледжа надо бы сходить постричься. Ну или хоть привести в порядок это безобразие. Санса вспомнила то, как три месяца назад ровняла волосы Зяблику и улыбнулась. Он все же временами бывает очень милым — когда хочет… Робин обнаружился на кресле-качалке во внутреннем дворе, под голыми еще дубами. Он задумчиво смотрел на лужок, усыпанный фиолетовыми крокусами. Кресло его почти остановилось. Санса тихонько подошла поближе и легко толкнула качалку. Та неприятно захрустела по бетонной поверхности, что покрывала все пространство возле дома, резко переходя в крайне искусственную по виду, вечно изумрудную траву луга. Зяблик обернулся и лицо его озарилось бледной улыбкой. — Привет! Как экзамен? Я свой онлайн сдавал. В качестве присмотра приехала сама Уэйнвуд. — Привет! Экзамен, на мой взгляд, отлично! Все прошло гладко. А у тебя как? — У меня в порядке. А за тебя я рад! Знал, что ты справишься! — А позавчера ты говорил совсем не то… — Ну, тогда я думал по-другому. Тогда меня все злило. А еще — но это я думаю и сейчас — я боялся… Санса присела на краешек нагретой солнцем бетонной плиты рядом с креслом Зяблика и вытянула ноги, почти касаясь носками туфель травы.  — Чего ты боишься?  — Что теперь ты сдашь экзамены и уедешь. Санса вздохнула. Ну что тут ему скажешь?  — Да, Зяблик, боюсь, что все будет именно так. Не могу же я сидеть тут вечно!  — Почему?  — Да потому, что мне надо учиться… И тебе тоже, к слову…  — Я не могу.  — Чего не можешь?  — Учиться. Уехать.  — Ну, можно и не уезжать. С твоими баллами тебя уж точно могут взять в местный университет. Пойдешь заниматься математикой своей любимой.  — Я ее не люблю. Просто понимаю. Математика скучная. Я хотел бы…  — Что?  — Да ничего. Расскажи, что там, в школе. Как Ранда сдала? Она мне больше не звонит никогда.  — Пока не знаю. Но вид у нее был довольный. Ты знаешь, что она выходит замуж в июне?  — Знаю. Ты говорила. За этого вредного учителя литературы. Но он же совсем старый. И у него двое детей. И жена… Как она может выйти за него, если у него уже есть жена, а? Санса легонько покрутила головой. Ну просто как ребенок временами. Или прикидывается? — Робин, но есть же развод. Ты про это знаешь? — Про развод? Знаю. Это когда ты идешь в холодную контору где всегда пахнет мастикой и мертвыми цветами, и там неприятная тетка говорит, что теперь ты свободен и ничего никому не должен. И ты в это веришь. — Боги, Зяблик, откуда ты это взял? — Не помню. Кто-то рассказывал. Или само пришло… Санса от возмущения даже вскочила и вышла на луг. Туфли тут же утонули в мягкой, сырой, еще не просохшей до конца от таяния снегов почве. Ну испачкается, да и ладно! Все равно потом только домой… — Ты знаешь, тебе приходят в голову очень странные образы, Зяблик. Что значит «ничего никому не должен »? Просто люди расходятся, потому что перестают друг друга любить… — Люди не перестают друг друга любить. Они просто забывают о том, как именно они любили. И никто им не может напомнить. Потому что это только их секрет, понимаешь? Зяблик глянул на нее очень серьезно своими темными запавшими глазами. Сансе показалось, что за последние дни он еще похудел.  — Понимаю. Но ведь люди иногда могу полюбить и кого-то другого. — Ну и что? Чему это мешает? Для этого надо уходить, что ли? Любовь всегда разная. И каждого отдельного человека ты любишь по-другому, за другое и вопреки другому. — Очень сложно. Что же ты, имеешь в виду, что можно любить двоих сразу? — Полагаю, да. А ты сама поразмысли! Санса наклонилась и сорвала один из лиловых крокусов. К щекам тотчас же прилила кровь. Или это от мыслей так некстати вдруг вспыхнули уши? — Я подумаю. А тебе бы хотелось быть одним из таких, которых любят обоих сразу? — Если бы меня хоть немного любили, да. Иной раз и капля может сломать гору. Это как мое лекарство. Один шприц инсулина — и я живу дальше. А если его не вколоть… — Нет уж пожалуйста, Зяблик! Как, кстати, твое самочувствие? Ты показался мне бледнее, чем обычно. — Я не очень хорошо спал. Все думал. — О чем? — О разном. Я засыпаю рано, а просыпаюсь в четыре и валяюсь не меньше часа. Все мысли лезут. Час волка. — Что? — Я в статье прочитал, что этот период назывался «час волка». Что на это время, — примерно от четырех до пяти утра, — приходится наибольшее число самоубийств. Что-то не то включается в мозгу и не дает нам покоя. — Как странно. Я уже не первый раз про это слышу… Зяблик вдруг занервничал и вскочив с кресла, вышел на луг, к Сансе. Она мельком оглядела его. Действительно, страшно худой. Ноги как у скелета. Страшно представить, что у него там, под одеждой… Он подошел к ней, взял у нее из рук уже измятый цветок и начал методично обрывать прозрачные, сиреневые, пронизанные темными жилками лепестки, оставляя только желто-оранжевую сердцевину. — А кто тебе это говорил? — Так, никто. Один знакомый. Давно. — Значит, и его тоже мучают мысли. Может, такие же, как и у меня… — Едва ли. Зяблик, ты ужасно худой. Ты вообще ешь? — Конечно. Недавно съел три печенья и выпил сок. — А что-то более солидное? — Так ведь скоро обедать! Поешь со мной? Дяди, правда, дома, но мы можем уйти от них на балкон. — Нет, сегодня не могу, извини. Завтра Джон улетает на север, у нас семейная трапеза. Может, в другой раз? На неделе, ладно? Я теперь свободна, могу, когда хочешь, приходить. — Это значит, что ты вообще перестанешь появляться. Как Миранда. Теперь я тебе не нужен. Математику же ты сдала. Санса подняла голову: ее сердитый взгляд пересекся с совершенно безнадежным взором Робина. Тот глаз, впрочем, не отвел. — Ты что же, думаешь, что я только из-за математики сюда хожу? Ты же мой друг! Сам, что ли, не понимаешь? У меня почти нет друзей: ты да Миранда. А тебя послушать, так это что-то вроде обязаловки. Математиков у меня и дома хватает! Но мне нравится с тобой общаться. Ты необычный. И не врешь… Напряженный взгляд Зяблика слегка прояснился, глаза заблестели. — Ты правда так думаешь? — Я, заметь, тоже стараюсь не врать. Правда. И вот еще что… Санса подошла на шаг ближе и легко, чуть встав на цыпочки — он был выше ее на голову — поцеловала Робина в холодную щеку, шепнув ему на ухо: — Это за то, что поддерживал меня все эти месяцы. За то, что не задавал вопросов. Ты очень хороший друг… Зяблик вдруг слегка дернулся и перехватил ее губы своими. От него пахло ванилью и немного лекарствами. Целоваться он не умел совсем. Просто замер, словно испугавшись своей собственной дерзости: уста на устах, дыханье смешивается с дыханьем. Санса почувствовала, как его ледяные пальцы едва коснулись ее затылка, словно лист с дерева упал. Она вздрогнула и отстранилась. Зяблик опустил ресницы как ребенок, что ждет наказания. Потом, когда понял, что ни возмущения, ни пощечин не последует, медленно поднял глаза. — Все-таки я решился. Хотя бы буду знать, что это. И как это. — И как же? — Странно. Мокро. Пугающе. Перестаешь владеть собой. Словно растворяешься. Мне понравилось. Если я умру завтра, хотя бы не умру нецелованным… Санса шагнула еще ближе и на этот раз сама поймала его губы, еще полураскрытые от недоговоренной фразы. Нельзя, чтобы он думал, что то, первое, было поцелуем. Откуда-то из глубины сознания выскользнула мысль что в поцелуях, как и вообще в любви, всегда есть тот, кто должен учить. Теперь была ее очередь. Зяблик все же решился дотронуться до нее: холодная рука легла Сансе на талию. Он прижал ее к себе с неожиданной силой и какой-то странной безнадежной порывистостью, словно кто-то собирался ее отнять, уволочь. В процессе поцелуя, на который Робин медленно, но верно начал отвечать, Санса подумала, что он совсем не так плох. Ей не было так противно, как с Гарри в тот далекий вечер на море. Не было так страшно и чужеродно, как с Джоффри. Страсти, впрочем, она тоже не испытывала. Было приятно, странно и еще — она как бы смотрела на себя со стороны. Словно все это происходило не с ней. Вот стоит рыжая девушка в белой блузке и форменной юбке и учит целоваться нескладного костлявого длинноволосого юнца. А тот начинает входить во вкус и прижимает девушку к себе все ближе — так, что она начинает чувствовать грудью его выпирающие ребра. Кажется, для первого раза хватит… Санса отвернула голову влево, и Зяблик уткнулся ей носом за ухо, вдыхая запах ее волос и дрожа всем телом. Так они простояли еще минуту. Потом он отступил, вытер ладонью рот. — Санса Старк, я должен тебе сказать… — Зяблик, пожалуйста… — Нет. Решил, так и ладно. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Прошу твоей руки. Санса закрыла ладонью пылающее лицо. Вот оно. Доигралась. Надо было оставить все, как есть. А он перепутал жалость и сочувствие с любовью. Прямо как она год почти назад… — Зяблик, я не могу. Это неправильно. — Что тут неправильного? Я тебя люблю. Ты — ну, может, хоть немножко. Потом у нас есть дружба. Сама же сказала. Этого должно хватить. — Хватить на что? — На тот отрезок, что нам суждено пройти вместе. Я уже все обдумал. Долго я все равно не протяну. Доктор говорит, каждый следующий припадок может завести меня в кому. Так я проведу последние месяцы в компании единственного человека, которому до меня есть дело, а ты потом унаследуешь хоть часть моего богатства. Сразу, а не через годы. Я оставлю тебе завещание. Дяди, конечно, будут судиться, но у тебя умные родственники и знают, как с этим иметь дело. Будешь жить по соседству с собственной тетей и ходить к ней в гости. Заберешь братьев и сестру сюда. Будет очень весело — и ты станешь свободной. Независимой женщиной. Сможешь жить, как хочешь. И с кем хочешь… Зяблик отвернулся от нее, прошел к своей качалке, взял валяющуюся там бутылку с водой, с трудом попадая пальцами куда надо, отвинтил крышку, сделал пару глотков, поперхнулся и закашлялся. Санса смотрела, как по его почти что мальчишеской щеке — щетины там почти не было, только мягкий пушок — стекает на шею капелька воды. Робин закрыл бутылку, бросил ее обратно на кресло и продолжил, периодически откашливаясь: — Я все понимаю. Вы думаете с Рандой, что я глупый, но это не так. Я знаю достаточно. Думать о твоем прошлом я не могу — мне от этого почти физически больно. Но отдаю себе отчет в том, что запретить тебе любить кого-то еще я тоже не в силах. Поэтому я просто об этом забуду и дам право тебе решать. Что и как. Потом. А сейчас: ну просто сделай вид, что ты моя. Ну хоть в чем-то. Я не могу требовать от тебя — ну, ты сама знаешь… Робин неожиданно пошел красными пятнами. Это было настолько непривычно, что Санса просто растерялась и подумала, не позвать ли ей из дома доктора. — Я не уверен, что вообще в состоянии… Но если ты согласишься, мне бы хотелось, чтобы мы хоть спали вместе. В одной кровати. Как по-настоящему. Если я должен скоро умереть — ну хоть рядом с тобой. Все не так обидно. — Зяблик, что ты еще выдумал — насчет смерти! Выбей это из головы! Ты не умрешь. Я этого не позволю. Будешь жить лет до ста и всем им еще покажешь, а? — Ну да, — Робин попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и странной. — А про замужество — я просто не могу. Я вообще не выйду замуж. Это так страшно —даже думать об этом. Не хочу. Если ты и вправду желаешь, чтобы я была рядом, мы можем просто чаще видеться. — Это совсем не то, ты же понимаешь! Нет, мне нужна жена. Чтобы она была моя. Чтобы я был ее. А никто другой, кроме тебя, на эту роль не годится. И я не хочу. — А как же колледж? — Ну, хочешь, подай документы в наш универ. Даже я подам. Будем учиться вместе. Ради тебя я готов попробовать. Я даже пойду в парикмахерскую, если потребуется. Подстригу лохмы, буду чаще есть, стану сильнее. Доктор говорит, мне надо спортом заниматься. Ага, научусь боксировать, чтобы бить морды грейджоям всяким. Я хочу сделать так, чтобы ты мной гордилась, понимаешь? Санта глянула на Зяблика. Тот так и остался с красными щеками. Вообще, его было не узнать: глаза блестят, руки, обычно безвольно висящие по бокам, словно их девать некуда, энергично жестикулируют. Он сейчас был почти красив — не мужской, а какой-то трогательной, почти детской красотой. Словно она, Санса, заразила этого меланхоличного мальчишку жаждой жить. Только вот беда — в ней самой этой жажды ровно настолько, чтобы бороться с искушением покончить со всем этим сразу. И все — дальше она вообще пока не мыслит. Откуда брать силы, чтобы пускаться в эту новую авантюру, было совершено неясно. — Зяблик, я правда не могу… — Не давай мне ответ сейчас, ладно? Просто подумай об этом. Ну, неделю. Спокойно, наедине с собой. За закрытой дверью. Чтобы никто не подслушивал мысли. Я подожду. Будешь готова — придешь и скажешь. Я очень буду надеяться. Но ты про это не заморачивайся. Взвесь все хорошенько… Зяблик опять подошел к повесившей голову Сансе. Легко тронул ее щеку пальцами. — У тебя должно быть все хорошо. И так и будет. Обязательно. Потом он резко отступил и сказал совсем другим, своим привычным капризно-неприятным тоном: — Ну что еще, доктор? Санса оглянулась. Из многостворчатой двери холла вышел доктор Мойе. Санса почти не сомневалась, что он подглядывал. А, возможно, и подслушивал: она давно заметила, что тот был слишком уж любопытен. — Мастер Робин, пришла ваша тренер по физиотерапии. Придется вас прервать. Мисс Санса, вы можете подождать тут, если вам это приятно. Вы останетесь на обед? — Нет, я сейчас ухожу. Санса глянула на телефон. Прошло уже больше сорока минут. Надо было возвращаться. Она бросила быстрый взгляд на Зяблика. Тот злобно покосился на доктора и потом опять перевел тоскливый взгляд на Сансу. — Так ты подумаешь о той вещи, что я сказал? — Да. Я обещаю. Я дам тебе знать, скоро. — Что, секретничаете? — весело подмигнул доктор, — Ох, уж эта молодежь! Все тайны, тайны. Когда доживаешь до моих лет, уже и сил на это нет. — Не всем же так не везет, доктор! — ехидно бросил Аррен. — Некоторые будут избраны богами и уйдут на небеса молодыми. Так говорит этот ваш святоша, что приходит по воскресеньям. А вам остается только мучиться и завидовать… Он прошел мимо Сансы к дому, не оглядываясь. За ним последовал недоумевающий — или притворяющийся таковым доктор. Санса подняла с земли свою сумку и побрела к выходу, огибая отбрасывающий ледяную тень даже в такой жаркий денек особняк. В голове у нее был сумбур, и она едва ли замечала, куда идет. Сзади ей побибикали. Она обернулась и увидела Джона на корвете, что остановился у обочины. — Ты тащишься, как черепаха. Подвезти тебя? — Ага. Спасибо. Что-то устала. — Еще бы! Все хорошо? А то у тебя такой вид, словно ты экзамен завалила. Что, Зяблик клевался? — Нет, не клевался. Наоборот. А экзамен я сдала. Кажется… — Ну поздравляю, сестричка. Отстрелялась! Отец сказал, ты что-то хотела? Он мне позвонил… — Я хотела, чтобы ты тоже посмотрел мои наброски. Я статистику подсчитываю. Мне надо на днях отправить портфолио на творческий конкурс в столицу, в колледж. Ну, это наш последний шанс. Ты же завтра улетаешь… — Хорошо, авось успеем перед обедом. Отец повел младших на какой-то день открытых дверей в их новую школу. Ну или что-то в этом роде. Арья еще час будет на тренировке. Так что время есть. Поехали… Он тронул послушный корвет, а Санса уставилась на ряд кленов, что, ускоряясь, побежали мимо. У нее вдруг возникло ощущение, что жизнь ее, до сих пор пребывавшая в оцепенении зимней спячки, вот именно так медленно, но ощутимо разгонялась. От этого чувства стало жутко и тревожно — захотелось вдруг спрыгнуть, затормозить, спрятаться. Но, судя по всему, было уже поздно. В конце концов, она сама хотела, чтобы все сдвинулось с мертвой точки. Иногда желания исполняются…