***
«Добро пожаловать в Форт Дикс». Почему-то при одном взгляде на эту традиционную до тошноты надпись на въезде в город, Оуэн ощутил сильнейшее желание немедленно развернуть машину. Как будто черная куполообразная арка поздравляла его с прибытием в Ад. С какой точки зрения не посмотри, это не было правдой. Расположенная в семидесяти милях от Нью-Йорка бывшая военная база, переоборудованная в девяностые под тюрьму, считалась среди себе подобных едва ли не курортом. И обитателями ее были сплошь «белые воротнички»: финансовые и биржевые аферисты, бизнесмены, спускавшие внушительны суммы в оффшор, и чиновники различного масштаба, пойманные на горячем. Убийцы и насильники исправлялись в других местах. Форт Дикс [1] был скорее даже не тюрьмой в полном смысле этого слова, а просто трудовым лагерем. С магазинами, валютой, библиотеками и тренажерными залами. И Оуэн Кейс был здесь гостем. Всего лишь гостем, об этом следовало помнить. Его шансы когда-нибудь оказаться в Форт Дикс в качестве одного из заключенных стремились к нулю. До этого дня с законом Оуэну по-настоящему заигрывать не приходилось, а все, что должно было произойти дальше, тянуло уже минимум на Райкерс, а то и на МСС. Поэтому неуютное чувство в груди, плавное скольжение змеи, сплетавшей кольца вокруг сердца, Кейс обозначил для себя как обычный дискомфорт добропорядочного члена общества при столкновении с системой исполнения наказаний. «Управлять любой системой можно только извне», - постоянно твердил ему Уолтер еще в то время, когда они оба были полунищими студентами с бесценной мечтой. Только на словах выходило проще, чем в реальности. Как ни хитрил сам Мэбри, как ни отмахивался от правды Оуэн, система в конце концов перемолола их кости в пыль. И готовилась вот-вот смешать с прочим мусором, избежать этого было нельзя. Кейс всего лишь рассчитывал утащить за собой кое-кого. Написать для «Окты» маленькую эпитафию. Чужой кровью, если получится. Пересекая городок по главной улице, он сознательно раздувал вяло тлеющие угли, снова и снова вспоминал запись презентации «Окта-8»: уверенный голос, достигавший сознания будто сквозь туман, свои собственные слова и действия, которые совершенно не мог контролировать. И утренние репортажи, ославившие его полным идиотом на всех каналах. Пресс-отдел трепыхнулся было с опровержениями и оправданиями, вот только свидетелей позора Оуэна собрался полный зал. Вовремя заткнуть всем глотки попросту не удалось, и не в деньгах было дело. «Сегодня они, как и все мы, навсегда выйдут на свет», - триумфально заявил в новогоднюю ночь один из «Всадников». Кейс не пытался запоминать имена, для него эти ребята были вроде многоголового чудовища. Гребаные трусы. Нет, они-то как раз на свет выходить не собирались. Скрылись в неизвестном направлении под гром зрительских аплодисментов, в очередной раз посрамив федералов и Скотланд-Ярд. Оуэн до сих пор не мог понять, что такого им сделал. В высокие речи о справедливости верилось не слишком: все в этом мире хотели чего-то гораздо более материального и едва ли «Всадники» являлись исключением. И тем не менее, получив информацию о «дырах» в пользовательском соглашении, они не прибегли к шантажу или угрозам – что выглядело бы как минимум логично – а сразу же перешли к действиям. Клоуны. Шуты. Кейс не понимал их и потому боялся. Просыпался среди ночи в холодном поту, ожидая, что собственное тело снова его предаст и начнет подчиняться чужой воле. Выйдет в окно пентхауса, восторженно выкрикивая «Над землей свободных и домом храбрых» [2]. Через ворота тюрьмы машину пропустили без проблем, документы у Оуэна были в полном порядке. Формуляры и бланки он заполнял лично, отказавшись на сей раз от услуг персонального секретаря (крайне здравая мысль, ведь секретаря он в свое время нанимал, учитывая размер бюста, а вовсе не интеллектуальный уровень). Нет лучшего способа сохранить что-либо в тайне, чем самый очевидный: посвящать в процесс как можно меньше людей. - Добро пожаловать в Форт Дикс, мистер Кейс, - бодро произнес темнокожий охранник, заставив Оуэна нервно передернуть плечами. Из информации, лежащей в общем доступе, он знал, что местный персонал отличается просто запредельной учтивостью. Ко всем заключенным обращаются, также используя приставку «мистер», а проверки устраивают не чаще, чем раз в три часа. Совсем как в студенческом общежитии, где они с Уолтером когда-то познакомились. В рамках мягкого режима Форт Дикс Мэбри полагались четыреста минут телефонных разговоров и шестичасовые свидания. Что примерно в десять раз превышало время, которое Кейс хотел бы на него потратить. Территория исправительно-трудового лагеря оказалась невероятно обширной и ухоженной, тюремной атмосферы, равно как и атмосферы военной базы, в воздухе не ощущалось. За время, пока Оуэн в сопровождении охраны следовал к корпусу общего назначения, где находилась комната для свиданий, им не встретилось ни одной живой души. Зато они миновали две свежевспаханные прямоугольные клумбы, длинную рабатку с укрытыми кустиками каких-то многолетних растений и озимый газон. Приземистое краснокирпичное здание, очевидно бывшее прежде штабом базы, располагалось на приличном отдалении от жилых бараков. И все же Кейс не мог успокоиться. «Белые воротнички», как же. Он помнил Уолтера. Мэбри был безумен. Безумен настолько, что Оуэн, честно говоря, рассчитывал обнаружить его вовсе не в Форт Дикс, а в какой-нибудь специализированной психиатрической лечебнице. Но суд признал его полностью вменяемым. Оказавшись в просторном светлом помещении, разделенном надвое решеткой, Кейс первым делом захотел попросить охранников остаться. Свидания без прямого надзора были еще одной местной привилегией. Подразумевалось, что увидеться с заключенными захотят их друзья и родственники. Оуэн закономерно не причислял себя ни к одной из этих категорий, и он даже не хотел по-настоящему видеть Уолтера. Никогда, и уж тем более теперь. Мэбри был необходим ему как лекарство от панических атак. Как антибиотик. Как средство от паразитов. О, «Всадники» оказались крайне живучими паразитами. Десятиминутное ожидание растянулось до размеров вечности. Когда по другую сторону решетки в противоположной стене открылась белая окрашенная дверь и Уолтер в тюремной робе, но без наручников, отсалютовав на прощание конвою, вошел внутрь, Оуэн слегка приподнялся со своего кресла и подался вперед, пытаясь лучше его разглядеть. С последней их личной встречи – сразу после исключения Мэбри из совета директоров – прошло почти два года, но были еще репортажи о «Великом Новогоднем Разоблачении», да и судебный процесс, развернувшийся следом, проходил в условиях полнейшей гласности. Уолтер выглядел… изменившимся. Не таким, как даже на записях из зала суда. Более спокойным, чем когда-либо, и в то же время… И в то же время, если вокруг Оуэна сейчас действительно был Ад - его личный демон только что занял кресло напротив. Несколько томительных минут Мэбри просто молчал и улыбался. И в глубине его зрачков горело пламя. Огонь Преисподней в кольце аквамариново-синих радужек. - Какой приятный сюрприз! – звонко сообщил он в микрофон; Кейс чувствовал, как бежит по виску предательская капля пота, но ничего не мог с собой поделать. – Не ожидал увидеть тебя здесь. Какими судьбами? Готовишься присоединиться и интересуешься, что брать с собой? Оуэн хотел бы схватить его за ворот и хорошенько приложить о стальные прутья, что их разделяли. К сожалению, кроме прутьев был еще слой пуленепробиваемого стекла и камеры наблюдения, не фиксировавшие звук. Впрочем, даже если бы не они, Кейс ничего бы не сделал все равно. Он никогда не мог воспользоваться преимуществом в росте и силе. Мэбри имел над ним власть почти дьявольскую. Просто смотрел своими невозможно яркими глазами и приказывал. «Всю жизнь вы слушали голос в голове. И слушали, и следовали». Черт побери, как они узнали? - Нам есть, что обсудить, - коротко и сухо отозвался Оуэн, надеясь, что если выдержит, не поддастся на провокации, собеседник вскоре устанет играть в свои игры в одиночестве и у них все-таки состоится нормальный диалог. Уолтер равнодушно пожал плечами. - Нет, не думаю. Нам уже два года нечего обсуждать. Но ты можешь попытаться. Прежде у тебя порой получалось разбудить во мне интерес. Чтобы не зарычать в ответ от бессильной ярости, пришлось стиснуть зубы. И крепко сжать под столом руку в кулак, впиваясь ногтями в кожу. Путь миллионера-плейбоя Оуэна Кейса к успеху был весьма тернист, равно как и путь Уолтера Мэбри к тюрьме и безумию. Оуэну когда-то удалось сделать их двумя разными путями, вот только Судьба норовила снова свести все к одному. Бывшие неудачники, которым удалось выбиться в люди благодаря уму и таланту. Молодые короли жизни, разом потерявшие все. - Я могу вытащить тебя отсюда. - Да ты себя-то вытащить не можешь, - развалившись в жестком кресле, Уолтер насмешливо фыркнул и покачал головой. – Видишь ли, даже здесь все в курсе, что инвесторы дали тебе пинка под зад после декабрьского провала. «Целые партии «Окта-8» приходится вывозить на свалку», - вот это я понимаю, отличные заголовки. Про тот контракт, который тебе умудрились подсунуть и который ты подписал, не читая… - Я могу вытащить тебя отсюда, - с нажимом повторил Оуэн, напряженно вглядываясь в черные дыры чужих зрачков. – Все твои активы опечатаны, а налоговая успела помочиться на твою фальшивую могилу. Но я внесу залог и обеспечу тебе свободу. В обмен на помощь в уничтожении «Всадников». Улыбка Мэбри стала шире, напомнив оскал Джокера из комиксов. Кейс продолжал смотреть на него, не моргая, хотя и знал уже, как прозвучит ответ. - Это будет очень нелегко, - почти пропел Уолтер, скорбно сводя брови к переносице. – Видишь ли, я отказался сотрудничать со следствием. Все согласились – и Чейз, и мой отец, и даже ты поучаствовал, я знаю. А я отказался. Угадай, почему. Оуэн молчал, уверенный, что получит объяснение ровно мгновением позже. - Потому что я знал: ты придешь сюда и будешь просить. А облегчать тебе жизнь, мой друг, я ни капли не собираюсь.***
Прежде Дилану как-то не приходило в голову снимать стресс в крытом тире. Оружие в руках прочно ассоциировалось у него с работой, а работа, в свою очередь, была стабильным донатором стресса, но никак не решением проблемы. Хотя стрелял Родс вполне достойно, показатели в личном деле позволяли обоснованно собой гордиться. С девятимиллиметровым Зиг Зауэром или Береттой он с двухсот футов без особого труда выбивал «десятку» по неподвижной мишени - десять из десяти в голову. Недурной результат для «обычного трюкача». С наступлением две тысячи четырнадцатого трудностей в жизни Дилана стало в разы больше, а возможностей расслабиться, соответственно, в разы меньше. Детектив Федерального Бюро Родс и один из лидеров тайного общества фокусников Шрайк имели совершенно разные возможности. И совершенно разный уровень ответственности. Увы, не в пользу мистера Шрайка. Офицер Родс мог залить в себя пару (десятков) порций виски в ближайшем баре. Потому что это выглядело очень правильно: одинокий коп не первой молодости пытается забыться на дне стакана. В комплекте предусматривались беседы «за жизнь» с барменом, потрясание табельным оружием, возможно, небольшая пьяная потасовка в ближайшем переулке. Все вышеперечисленное, конечно, пагубно сказывалось на самоуважении, зато развлекало. Мистер Шрайк мог бегать трусцой вокруг Гринвичской королевской обсерватории. Или вокруг собственного дома, но непременно скрывая лицо капюшоном худи. Алкоголь был ему доступен исключительно в кардиодозах. Потому что даже если мистер Шрайк сильно лажал сегодня, завтра ему же предстояло это исправлять, а похмелье в подобных вопросах являлось скверным подспорьем. За спиной не было шефа, который сказал бы: «Ну все, приятель, ты провалился, передаю это дело агенту Ковану». За спиной Дилана были люди, жизнь которых напрямую зависела от его решений. Несмотря на все сложности и оговорки, работа в Федеральном Бюро ему нравилась. Риска и азарта, без которых Родс-Шрайк попросту не смог бы существовать, хватало. Бесконечные отчеты, конечно, вырезали под корень всю романтику, но теперь, в ретроспективе, вспоминалось практически только хорошее. С начальством ему, например, каждый раз везло. Да и в целом коллектив был неплохой: чуть простоватый Фуллер, на которого, тем не менее, всегда можно было положиться, без вопросов прикрывавший спину и составлявший компанию в баре; здоровяк и тихоня Баскин, которого Дилан немного опекал в виду природной неуклюжести и способности в любой мелочи находить проблему; в-каждой-бочке-затычка-Туркельсон, имевший дурацкую привычку браться за пять дел сразу и доводить потом до «висяков» минимум три из них; перманентно недовольный жизнью Кован, пикировки с которым позволяли поддерживать себя в тонусе… Черт, Дилан действительно скучал даже по нему. Пули одна за другой пробивали пластик, и в каком-то смысле это действительно успокаивало. - Отличная стрельба, агент, - услышал Родс, когда, решив сделать небольшой перерыв, снял наушники вместе с защитными очками [3]. У входа на стрельбище, подпирая плечом дверной косяк, стоял Таддеуш Брэдли. В полночь, за час до закрытия тира, Дилан был его единственным посетителем. Инструктор, флегматичный паренек, согласный за двойную оплату держать рот на замке и пить чай в комнате наверху, выдав снаряжение, сразу же удалился. Так что с известной долей осторожности они могли говорить свободно. Вот только Родс не очень представлял, о чем. О делах «Ока» не хотелось, да и сам Брэдли наотрез отказывался играть роль мастера-наставника, на все вопросы лишь загадочно и белозубо улыбался. Или отвечал настолько уклончиво, что Дилан терялся окончательно. Отца вспоминать тоже вроде как не тянуло. А других тем для обсуждения за прошедшее время у них не появилось. - Как ты меня нашел? – полюбопытствовал он для порядка, хотя уже наверняка знал, что Таддеуш снова отшутится. - Шел по дороге из желтого кирпича. Так, знаешь ли, обычно поступают, когда хотят найти Великого Волшебника. Дилан выразительно поморщился, параллельно разминая пальцы, круговыми движениями разогревая предплечья: полторы обоймы спустя руки гудели от отдачи, кожа ладоней даже слегка онемела. - Ты мне иногда напоминаешь поп-звезду в прощальном гастрольном туре. Которая приезжает с ним в один и тот же город уже в пятый раз. Может, тебе вообще уходить не стоило? - О нет, - привычно усмехнувшись, Брэдли покачал головой, и Дилан вдруг поймал себя на том, что всего дважды видел его без неизменной черной шляпы – в тюрьме и сразу после – даже Мерритт снимал свою чаще. – Но ты же не думал, что, выйдя на пенсию, я сразу же переселюсь в дом престарелых или до конца своих дней буду выращивать грядки где-нибудь в Висконсине? - На самом деле, я думал о грядках где-нибудь в предгорье Альп. Или о бунгало на Багамах в компании твоей очаровательной ассистентки. Или… - Родс взял в руки пистолет, машинально проверил предохранитель и вернул оружие обратно на стойку. – Не знаю. Ты мог бы начать новый сезон своих «Разоблачений магии». Они почти начали мне нравиться, но, сказать честно, ты зря сменил заставку: прежняя, со звездами, была лучше. Одной из основных проблем существования мистера Шрайка являлась банальная нехватка дружеского общения. В смысле, у него были «Всадники», замечательные ребята, которых он любил, как свою семью. И еще было множество помощников, техников и ассистентов, большую часть из них Дилан не помнил либо вовсе не знал по именам. Не потому что был плохим руководителем, а потому что они или нанимались на временную работу, или кочевали по миру, следуя тем интересам «Ока», доступа к которым у мистера Шрайка пока не было. Как Ли, например. Просто порой Дилану недоставало непринужденной болтовни, бестемной и беспредметной, не дружеской даже, а приятельской. Иногда. Очень редко. Таддеуш частично заполнял вакантную нишу, и за это мистер Шрайк был ему крайне признателен. - Увы, - Брэдли тяжело вздохнул, и даже его ослепительная улыбка на миг будто потускнела. - Мой продюсер отказывается сотрудничать, пока я под следствием. Спасибо за это, кстати. Дилан виновато закусил губу. - Я думал, ты решил этот вопрос. - Я решаю этот вопрос, - поправил его Таддеуш, подходя ближе и заинтересованно оглядывая свисавшие с потолка мишени. - Оправдательный процесс – всегда долгий процесс, не то, что обвинительный. И мое бегство из тюрьмы – опять же, реверанс в твою сторону – не слишком упростило ситуацию. Равно как и выезд за пределы Соединенных Штатов, равно как и стабильная неявка на судебные заседания. - Ты не был против. Побега, я имею в виду. Брэдли, моментально вернувшись в свое обычное ехидно-снисходительное расположение духа, пожал плечами. Дилан снова надел очки, ненавязчиво обозначая этим финал разговора, но наушники пока продолжал держать в руках. - Тебе не хватает веры, - внезапно заметил Таддеуш, словно эта мысль вертелась у него на языке с самого начала, но сорвалась теперь совершенно случайно. - Веры? Ты религию имеешь в виду? – повернувшись к нему всем корпусом, Родс вопросительно приподнял брови. – Потому что звучит как начало проповеди. - Не совсем. Скорее, веру в судьбу. В чудо, если хочешь. Это ведь то, чему мы все посвящаем свои жизни – чудесам. И даже если находимся по другую сторону кулисы, даже пусть суть каких-то секретов нам известна, без искренней веры мы всего лишь шарлатаны. Дилан замотал головой из стороны в сторону, будто пытаясь вытряхнуть песок из ушей. - Я не понимаю. - Вижу, что не понимаешь. Пытаешься объять необъятное, просчитать каждую мелочь, внести в чертеж каждую пылинку, - Брэдли смотрел на него сверху вниз лукаво и пристально, ожидая неизвестно чего. – И хотя мне, безусловно, нравится, что ты осознаешь серьезность поставленной задачи, предугадать и предусмотреть абсолютно все невозможно. Иногда нужно просто прыгать. Плыть по течению, раскинув руки. Верить в то, что судьба сама прибьет тебя к нужному берегу. - Как моего отца? Все же о нем вспомнили этой ночью. Дилан действительно не хотел поднимать тему, пожалел о сказанном тут же, как только с губ слетело последнее слово. Но именно об отце он думал всякий раз в моменты смертельной усталости, когда многочисленные схемы сливались в одну, а от формул и чисел начинало рябить в глазах. Когда в душе поднимало голову предательское желание оставить спорный момент на потом, а то и вовсе положиться на удачу. Когда слышал от кого-нибудь, что проект нового шоу в Риме и так уже идеален, репетиции идут по графику и вообще все просто отлично. Он думал о том, что тело Лайонела Шрайка так и не прибило ни к какому берегу. - Причиной смерти твоего отца стало множество факторов. И все они тебе известны, - вновь разом помрачнев, медленно произнес Таддеуш. – И, заметь, я не утверждаю, что нужно бросаться в другую крайность и абсолютно во всем полагаться на волю случая. Твоя основная миссия в качестве лидера как раз и состоит в том, чтобы найти «золотую середину». И пока, увы, ты далек от этого. Может, в его пространных речах и крылось зерно истины, Дилан наотрез отказывался видеть. Совершенно сознательно. Своей собственной жизнью он действительно рискнул бы, возникни в том необходимость. Снова рискнул бы, в очередной раз. Вот только в отличие от Лайонела, который, погружаясь в воды озера, отвечал только за себя, его сын был лидером «Всадников». И рисковать их жизнями ему совсем не нравилось. Смертельно не нравилось, если честно.***
Джеку часто снился песок. Не тот, что осыпался в часах, а почему-то именно в большом количестве. Целые песчаные барханы, как в Сахаре вне короткого сезона дождей. И это действительно было немного странно, учитывая, что Уайлдер в жизни своей никогда не посещал мест южнее и засушливее Аризоны. И никогда не видел настоящую пустыню, кроме как на фото. Нет, еще ему, конечно, довелось побывать в Макао, которое, безусловно, располагалось южнее Аризоны, но песка он там не встречал тоже. Разве что в аквариумах. Во сне раскаленные дюны лишь слегка согревали босые ступни, вот только норовили затянуть как трясина. Чтобы окончательно не завязнуть, Джек бежал вперед, быстро, как мог, раз за разом с усилием вырываясь из хватки пустыни, но ноги с каждым шагом проваливались все глубже. А потом он вдруг сам начинал рассыпаться сухим песком. В реальности в это время Уайлдер начинал метаться по кровати, биться как в припадке, и Лула сразу же будила его. Отчего-то она совершенно не выглядела удивленной и никогда ни о чем не спрашивала. Пару раз предложила задуматься об успокоительных на ночь - Джек отмахнулся, и тему закрыли. Чужие странности – практически любые чужие странности – Лула принимала с безразличным пожатием плеч и легкой иронией. Ее собственная психика отличалась дивной гибкостью. После подобных пробуждений, даже если они случались, скажем, за час до рассвета, Уайлдер молча и ласково целовал ее в плечо и уходил. Одевался потеплее, ведь кожа еще хранила жар неведомых песков, покидал их общую квартирку и неспешно брел в сторону набережной Темзы. Всего двадцать минут пешком, сущая мелочь по меркам Лондона, как будто, выбирая жилье, Джек заранее знал, что в подобных прогулках возникнет необходимость. На самом деле нет, он понятия об этом не имел. Зато о причине своих невероятно ярких песчаных кошмаров смутно догадывался. Обычно Уайлдер следовал по мощеной дорожке вдоль северного берега, иной раз пересекал пешком всю набережную Виктории до самого Весминстерского моста. Пронизывающий до костей ветер с реки быстро забирал остатки тепла, предрассветные лондонские туманы оседали на коже водяной пленкой. Массивные винтажные фонари, помнившие живым еще сэра Конан Дойля, один за другим гасли за его спиной. Закованная в бетон, мрамор и гранит Темза, как тысячи лет назад, стремила свое течение на юго-восток, и Джек шел ей навстречу. В конце января во время одной из таких прогулок он случайно встретил ссорившуюся парочку. На часах было около пяти утра, и увидеть, что кто-то в такой час вообще интересуется свиданиями и ссорами, оказалось немного странно. Должно быть, у ребят не заладилось с романтическими планами в духе «мы будем бродить по улицам всю ночь напролет». Уайлдер никогда сам не думал о подобном, но слышал не раз: идея, в целом, выражала степень помешательства на одном конкретном человеке и считалась нестареющей классикой. Однако что-то пошло не так. Молодые люди эмоционально бранили друг друга, и их взаимные оскорбления, казалось, достигали каждого уголка длинной пустой набережной. Джек, во всяком случае, слышал отлично с расстояния в три сотни футов. А когда парень, полностью отдавшись ярости – так ему сперва показалось – вдруг схватил свою спутницу за плечи, резко разворачивая к себе, Уайлдер даже задумался о том, чтобы вмешаться. Он колебался минуту или две, пока влюбленные кричали друг на друга, разделенные всего лишь несколькими дюймами: привлекать к своей персоне лишнее внимание не хотелось да и не стоило. При близком столкновении Джека могли узнать, а погоня в исполнении Скотланд-Ярда числилась среди самых последних пунктов списка возможных развлечений. Дилан бы точно не одобрил. В голове мелькнула совершенно неуместная мысль, что Мерритт вмешался бы все равно. Заступился бы за хрупкую девушку в любом случае. Если что-то и могло возобладать над его блестящим разумом, то только его же джентльменские замашки. Ноги сами понесли вперед. Опустив голову и расправив плечи, Уайлдер уже лихорадочно продумывал пути отхода на случай вызова полиции: наиболее правильным казалось сразу же вырубить парня, чтобы не смог воспользоваться телефоном. Но тут обмен оскорблениями крайне внезапно сменился не менее яростным поцелуем, и, судя по реакции дамы-в-беде, ни в каком спасении она совершенно не нуждалась. - Черта с два я тебя отпущу, - четко выговаривая каждое слово, проинформировал ее возлюбленный. – Никуда. Никогда. Ни за что. И, судя по всему, девушку подобный вариант более чем устраивал. Джек резко изменил траекторию, не дойдя до самозабвенно целующейся парочки совсем немного, оперся обеими руками о перила высокой ограды из тонких стальных прутьев и невидящим взглядом уставился на противоположный берег. С тех пор утренние прогулки и стали традицией. Не потому, что помогали как-то утихомирить царившую внутри бурю, совсем нет. Скорее уж наоборот, живо напоминали о собственной ущербности. О том, что самого Уайлдера никто и никогда не пытался удерживать. Все почему-то сразу и без вопросов признавали его Кошкой-которая-гуляет-сама-по-себе [4], если уходил, порой печально смотрели вслед, но отпускали. И ведь он совсем не настаивал на любви к свободе. Наверное, с ним что-то было не так, или Джек просто стабильно выбирал по жизни не тех людей. Когда стрелки Биг Бена замирали на максимальном расстоянии друг от друга, он возвращался домой. Обязательно покупал что-нибудь к завтраку, как будто Лула нуждалась в оправданиях его утренним исчезновениям. Тихо проскальзывал в квартиру, неслышно прокрадывался к постели, целовал ее в лоб, щеку или макушку – куда получалось. Лула улыбалась в полусне, говорила: «Ложись, рано еще». И снова ни в чем его не упрекала, и ничему не удивлялась. Кошка-которая-гуляет-сама-по-себе должна гулять сама по себе. Позже, когда ровно в восемь открывалась маленькая семейная кофейня через дорогу, Джек выходил снова. Очаровательная пожилая женщина, работавшая на кассе, отличалась невероятной добротой и столь же невероятной близорукостью. Уайлдера она запомнила буквально за пару визитов по одному только звуку шагов, неизменно была с ним любезна и совершенно не подозревала, кем он на самом деле является. Джек покупал два латте с каким-нибудь сиропом, чередуя добавки по дням недели, и что-нибудь мучное и сладкое. Лула предпочитала подниматься с постели ближе к полудню, но запах хорошего кофе и свежей сдобы мог разбудить ее значительно раньше. И подарить хорошее настроение минимум до обеда, так что овчинка выделки стоила. Сонно потягиваясь, она выгибалась как пантера. Частенько наблюдая за ее утренними сборами, Уайлдер размышлял о том, что совершенно не так представлял себе девушку, с которой однажды захочет выстроить долгие и прочные отношения. Но почему-то при попытке представить себе «правильную», перед глазами все равно возникала Лула: ее тонкие запястья, плавная линия бедер и резкая – острых плеч, огромные темные глаза и яркие губы. Раз за разом спрашивая себя, счастлив ли он тем, что имеет, Джек чувствовал тепло, разливавшееся в груди. И тупую ноющую боль от незаживающей раны. Вспоминал бескрайние дюны и собственное тело, обращавшееся в песок. Лула любила его, хотела его и получила его. А вот стала бы удерживать, попыталась бы бороться, защищая то, что у них теперь было – этого Уайлдер не знал и проверять боялся. Смел надеяться, что стала и попыталась бы, ведь борьба, противостояние, конфликт текли по ее жилам вместе с кровью. Вот только однажды Джек уже поверил, что нашел для себя постоянный приют. А оказалось несколько иначе. Ему даже не пришлось кричать и отбиваться, как той незнакомке с набережной. Не было ссоры, не было громкого столкновения. Мало-мальски откровенной беседы и то не состоялось. Отпустили, спокойно и равнодушно вычеркнув почти целый год из памяти. Словно не было вообще ничего. Уайлдер очень хотел бы верить, что было. - Представь на секунду, что у тебя есть возможность неограниченного выбора. Где бы ты хотел жить? – однажды поинтересовалась Лула, лежа на животе на их общей кровати и легкомысленно покачивая в воздухе ногами. – В какой стране и в каком городе? Или, может, вообще не в городе: одинокий домик у моря или в горах – такой, знаешь, с большим камином и медвежьей шкурой на полу? Джек пожал плечами в легкой растерянности, удивленный внезапным вопросом. Впрочем, для Лулы подобное было в порядке вещей. Она словно бы постоянно собирала в голове бесконечно огромный пазл и, периодически сталкиваясь с нехваткой отдельных фрагментов, стремилась тут же эту нехватку восполнить. - Не знаю. Честно говоря, никогда не думал об этом. Домик у моря звучит неплохо. В своем ответе Уайлдер был честен с ней лишь отчасти. Он действительно прежде не задумывался об идеальном для себя жилище в каком-нибудь райском уголке земного шара. К чему рассуждать о том, что едва ли может исполниться? Но как только идея раскрылась перед его внутренним взором, Джек сразу же понял, о какой судьбе мечтал бы. Домика у море в ней не было и в помине, зато вдаль уходила бесконечная дорога. Бесконечная прогулка. Только Уайлдер не хотел бы совершать ее «сам по себе». Образ дороги был для него неотрывен от образа человека, который делил с ним путь. Человека, который однажды остановился на обочине и не пошел дальше. И дорога свернула в пустыню, где Джека поглотили пески.