***
- Молодец. Давай еще раз, и на сегодня, пожалуй, достаточно, - запрокинув лицо вверх, велел Дилан, и хотя спиной Атлас никак не мог видеть его одобрительную улыбку, она чувствовалась в голосе. Всего на секунду Дэниел позволил себе расслабиться, свободно повиснуть на удерживавших его на высоте в семь с лишним футов тонких тросах. Потолок перед лицом качался, плечи и бедра ныли от напряжения, поясницу ломило, а разгибать шею было вовсе невыносимо. Над видимой легкостью номера предстояло еще работать и работать, разучивать как по нотам изящество и грацию простых жестов. Но у Хенли в свое время получилось, и он знал, что тоже сможет. Однажды. А пока можно было просто тренироваться больше и чаще. Еще больше и еще чаще. Срастись с системой тросов, разучиться ходить, чтобы научиться достойно летать. Атлас привык упорно трудиться, отдаваться своему делу без остатка. Без упорства он едва ли смог бы реализовывать раз за разом свою потребность быть во всем лучшим, первым. И пусть теперь у этой потребности была немного другая опора, сама она никуда не исчезла. Гордиться собой Дэнни больше не имел права, но он оставался частью команды. Команда могла бы им гордиться. Так что со стимулами проблем не было. Едва ли не четверть первого этажа обсерватории занимал просторный и светлый конференц-зал, который специально для шоу в Риме переоборудовали в одну из репетиционных площадок: его планировка почти идеально соответствовала планировке гостиничного холла, где «Всадникам» предстояло выступать. Разумеется, от посетителей помещение и прилегавший к нему коридор пришлось временно закрыть. Астрономы, то есть все сотрудники обсерватории, не связанные с «Оком» напрямую, идею приняли без восторга: магия и фокусы их волновали мало, а вот оказавшиеся под угрозой срыва три научных конференции – очень даже. Соседство с такой значимой достопримечательностью временами бывало напряженным. - Эй, ты в порядке? Голова не кружится? - Нет, - стиснув зубы, Атлас заставил себя снова вытянуться параллельно полу, превратить свое тело в уверенную четкую линию. – Нет, все нормально. Не раз и не два за время подобных репетиций, Дэнни задавался вопросом: поймал бы его Дилан, расцепи он внезапно карабин на поясе по примеру все той же Хенли во время нью-орлеанского шоу? Реакция у Родса была отменной, так что, пожалуй, поймал бы. Если бы только не захотел намеренно опоздать, позволить приземлиться спиной плашмя на деревянные доски покрытия. Возможность сломать позвоночник и остаться калекой на всю жизнь приятно щекотала нервы. Но нет, Дилан, конечно, ничего подобного не допустил бы. - Атлас, куколка, у меня уже голова кружится, - с легкой, абсолютно беззлобной насмешкой посетовал Мерритт, тоже наблюдавший за ходом представления; его собственный номер следовал сразу после. – Еще одно двойное сальто, и я точно усну. Давай потом, когда мы все разъедемся, свой перфекционизм покормишь, а? Родс на эту ремарку не отреагировал, и Дэнни тоже решил пропустить ее мимо ушей, плавно переворачиваясь в воздухе и разводя руки в стороны. Чтобы не следить за реакцией зрителей – отвлекала – он опустил веки и постарался представить, что находится в зале один. С закрытыми глазами думать о балансе было проще, равно как и контролировать частоту и глубину дыхания. Высоты Атлас не боялся: каждый из двух пучков тросов, на которых он «левитировал», выдерживал по две с лишним сотни фунтов, так что бояться было бы вовсе глупо. Почти настолько же глупо, как постоянно представлять реакцию Дилана на те или иные поступки и гадать, где же проходит граница его безупречного терпения. Кран потянул Дэниела в сторону и, чтобы замаскировать неизбежно возникавшие колебания, ему следовало бы выйти в вертикальное положение, чуть отведя согнутые в коленях ноги назад. Получилось почти так, как должно было: уставшие от многочисленных повторений мышцы напрягались неохотно, в итоге он чуть замешкался и все же качнулся на тросах, как маятник. Как большая марионетка, управляемая скверным кукловодом. Скривившись, словно от боли, Атлас замахал руками, скрещивая их перед собой в жесте отрицания. - Стоп, хватит. Еще раз на исходную. Теперь возмутились снизу все хором – громче остальных, предсказуемо, Лула, обладательница самого звонкого голоса. Джек оттолкнулся от стены, выбежал в центр зала и, смеясь, подпрыгнул, пытаясь ухватить Дэнни за ногу. - Да ты обалдел, чувак! – потерпев фиаско, Уайлдер ничуть не расстроился, улыбался по-прежнему широко и жизнерадостно. – Пока ты тут изображаешь Питера Пэна, мы все пылью покрываемся. Слезай уже давай. Конкретно его претензии представлялись Атласу совсем уж необоснованными. Джек активно работал над номером, для которого требовались всего лишь столик, чашка и два пластиковых шарика для пинг-понга. И невероятная ловкость рук, конечно, которая и выводила незамысловатый на первый взгляд фокус в категорию сложнейших. Но все это никак не влияло на тот факт, что Джек спокойно мог репетировать его где угодно. На любой площадке, хоть прямо тут же, чуть в стороне. Дэнни не мешал ему, серьезно. - Дэвид Копперфильд, между прочим, с девушкой на руках летал [1], - надув губы в напускной обиде, заметила Лула. – А тебя не уговоришь. - Копперфильда уговаривай, - ехидно парировал Атлас, резко разводя перед собой руками, будто собирался плыть брасом, и переворачиваясь вниз головой. – Хотя ему фотомодели больше нравятся [2]. Чтобы нижняя часть тела вновь не перевесила, Дэнни, соединив ступни перед тросами, использовал расходящиеся пучки в качестве опоры. Джек чуть отступил, беря разбег, и подпрыгнул снова, на этот раз зачерпнув воздух ладонью в каких-то пяти дюймах от его лица. Увернувшись, Атлас погрозил Уайлдеру пальцем. - Нет-нет-нет, и тебя не покатаю. Тоже мне, нашли аттракцион. Дилан, усмехнувшись, покачал головой, обратился к камере в углу и дал отмашку. Спешно перевернувшись вновь, Дэнни медленно опустился на пол, чувствуя одновременно облегчение и досаду. В каком-то смысле ему сейчас было бы даже в радость довести себя до полного изнеможения. Репетиции выматывали, но ведь они проходили не ежедневно. Общение с Джеком, Мерриттом и Лулой выматывало еще больше, – все же Атлас был плохо приспособлен к дружбе – но у каждого из них хватало своих забот. Полностью узурпировать личное время никто бы Дэнни не позволил. Он хотел возвращаться в свою маленькую полупустую квартирку поздним-поздним вечером, без памяти валиться на диван и не видеть никаких снов, не терзаться никакими мыслями. Не представлять снова и снова «что было бы, если бы». Разум агонизировал от бесперспективности подобных рассуждений. - С прибытием на землю, Супермен, - приподняв шляпу, отсалютовал ему МакКинни. – А теперь, будь добр, отойди в сторонку, пока взрослые работают. Атлас ответил ему скептическим хмыканьем. Мог бы еще изобразить шутовской поклон, но не был уверен, что сможет потом выпрямиться. Прежде Дэнни совсем не рубил фишку в этих самых «дружеских подколах»: когда Мерритт в очередной раз начинал упражняться в остроумии, приходилось отмалчиваться или натужно пытаться перевести тему. Потому что он ведь понимал: МакКинни не хочет по-настоящему оскорбить, просто дурачится, но отвечать с таким же непринужденным изяществом, играть словами не на сцене, а в повседневной жизни не получалось. Вышло бы только задеть всерьез. После Макао с этим стало лучше, хотя до подлинного мастерства Атласу было еще расти и расти. В основном такие неагрессивные пикировки помогали ему заблуждаться насчет «все хорошо» и «дела идут своим чередом», но порой из-за них же Дэнни начинало казаться, что он постоянно участвует в каком-то шоу. И что абсолютно все вокруг тоже отчаянно пытаются поверить в то, чего нет. Во «все хорошо». Хотя его полет по-прежнему не достиг идеала, ноги уже держали плохо. Атлас знал наверняка, что если сядет сейчас на стул, разогретые мышцы застынут именно в таком положении и подняться потом его не заставит даже отряд Интерпола. - Ты ведь знаешь, что Копперфильд продумывал и оттачивал свой номер семь лет? Когда Дэнни вышел в коридор, Дилан почему-то последовал за ним, коротко кивнув остальным, чтобы продолжали репетицию. За массивными дубовыми дверями они оказались в тишине и полумраке. Атлас машинально попытался спрятать руки в карманы, но, увы, на этих его брюках были только фальшивые. - Хенли понадобился год. - Потому что она повторяла уже созданное, лишь внеся определенные поправки, - зачем-то понизив голос почти до шепота, пояснил Родс. – И все равно: год, Дэнни. Ты же репетируешь всего два месяца, и уже хочешь безупречных результатов. Чего Атлас хотел по-настоящему, так это найти машину времени. Он неопределенно дернул плечом, тут же ощутив тянущую боль где-то под лопаткой. За два месяца подобное состояние собственного тела уже почти вошло в привычку. Все равно болело вполовину не так сильно, как было нужно. - Ты же себя попросту загонишь. О, Дэнни очень, очень хотел бы хорошенько загнать себя до того, как оказался с краденным чипом в нагрудном кармане на рынке в Макао. Но теперь уже всегда было «после». И был Дилан, который будто совсем ничего не помнил. Ни предательства, ни затопленного сейфа. Так вот и приходилось помнить за двоих. Но хоть с этим Атлас справлялся. - Ничего подобного, я в порядке, - он отрицательно замотал головой, стараясь не морщиться: там, где шейные позвонки соединялись с черепом, словно торчал стальной шуруп. – Можешь не волноваться, я отлично осведомлен о своих пределах. Родс тяжело вздохнул, провел ладонью по лицу, и его широкие плечи, укрытые темно-серым пиджаком, устало опустились. - Я верю в тебя. Во всех вас. Ни секунды не сомневаюсь, что вы сможете справиться. Дело не в этом, - он закусил губу, мучительно подбирая слова, и даже при таком неярком свете Дэнни видел, как осунулось за последние дни его лицо и какие глубокие тени залегли под глазами. – Просто если вдруг есть какие-то проблемы, мы всегда можем их обсудить. Не стоит отмалчиваться, пока гром не грянет. Атлас не знал, как объяснить ему, что гром уже грянул. В декабре, в Южном Китае.***
Пожалуй, последним, кого Дилан ожидал увидеть, глубокой ночью заходя за вещами в кабинет-библиотеку, был офицер Федерального Бюро Расследований США Эммет Кован собственной персоной, бесцеремонно занявший массивное антикварное кресло и державший в руках одну из папок с чертежами. Рассеянный свет от настольной лампы с абажуром, проникавший в щель под дверью, Родс, одолеваемый мрачными мыслями и смутными предчувствиями, попросту не заметил. Репетиции в последнее время выматывали невероятно – при том, что он выступал на них всего лишь в качестве наблюдателя и критика. Ночами спалось беспокойно. Кошмары не приходили, но тревоги, постоянно преследовавшие Дилана, к несчастью, просачивались даже во сны: отдельными вспышками будоражили сознание, заставляя подниматься с постели, брести на кухню и до рассвета сидеть с чашкой кофе в руках и звенящей пустотой в голове. Он мог бы сказать самому себе: «Ты снова сдаешь, ты расслабился», - вот только чувствовал себя каким угодно, но не «расслабленным». Разглядев нежданного гостя, Родс попросту застыл на месте, даже дышать перестал, по позвоночнику поползла ледяная змейка, а все разумные мысли испарились, словно по мановению волшебной палочки. ФБР спокойно хозяйничало в штаб-квартире «Всадников», и это, безусловно, был конец. Для Дилана уж точно. Все, что ему оставалось: подать знак ребятам, чтобы срочно покидали Лондон, и постараться задержать полицию подольше, попутно выведав, что именно им известно и как вышли на эту базу. Вот только Кован почему-то был один. Вероятно, остальные пока прятались, хотя особого смысла в этом Родс, откровенно говоря, не видел. От бывших коллег он скорее ожидал несколько групп быстрого реагирования, оцепления здания, выломанных дверей и дуло автомата в затылок. Тем более, если операцией руководил Кован. Он обожал действовать с размахом и привлекать побольше народа, мог использовать маленькую армию для поимки двух полуживых наркоманов под кайфом. А против аж пятерых фокусников должен был выдвинуть хотя бы пару подразделений крылатой пехоты и спецназ. Дилан простоял соляным столбом еще по меньшей мере полминуты, прежде чем Кован наконец поднял глаза от чертежей и досадливо прицокнул языком. - Н-да. Какую возможность сейчас упускаю! Он не выглядел, как триумфатор. На скуластом рябом лице отражались лишь раздражение и недовольство, что вызывало у Родса еще большую оторопь. Он всегда был свято уверен: если однажды Ковану каким-то образом удалось бы загнать «Всадников» в угол, это стало бы счастливой кульминацией его жизни. Вершиной карьеры и легендой, которую узнали бы потомки до девятого колена включительно. Кован спустил бы все сбережения на то, чтобы увековечить ее в исполинской гранитной плите, которую поставил бы под окнами нью-йоркского офиса. А уж голову самого Дилана с удовольствием прибил бы на стену над своим рабочим столом как трофей и мишень для дротиков. Не то, чтобы Родс высоко оценивал его шансы. Теперь же все происходило совершенно иначе. Спустя еще полминуты, Дилан отмер, смог выдохнуть и растерянно заморгать. - Что ж, я смотрю, манеры у тебя не улучшились. Как и внимательность, - посетовал тем временем Кован, откладывая папку в сторону и поднимаясь на ноги. – Не могу даже передать, как мне жаль, что нельзя посадить тебя за решетку. Это было бы так приятно после всех твоих выкрутасов. - Что? Нельзя? – лидер «Всадников» непонимающе замотал головой, делая шаг назад и упираясь спиной в дверную створку. – То есть, подожди… Как это нельзя? Кован одарил его набившим оскомину за пятнадцать лет совместной работы как-же-ты-меня-бесишь-взглядом и дернул уголком губ. - Потому что «Око» за «Око», Родс. Дилан почувствовал, как земля в буквальном смысле уходит у него из-под подошв. Если бы он уже не опирался о дверь, то, пожалуй, теперь задумался бы о срочном поиске дополнительной опоры: ноги подкашивались – от пережитого потрясения и от новых шокирующих открытий. - Чт… Что?! - Не стану скрывать, ты мне никогда не нравился, - с привычной прямолинейностью сообщил Кован. – Хоть в качестве агента ФБР, хоть в качестве подопечного. Тебе дали четкое задание: подготовить «Четырех всадников» к прыжку веры. И что в итоге? В итоге за решеткой оказывается один из самых уважаемых членов нашей организации. Ты хоть представляешь, чего мне это стоило как твоему куратору? Продолжая растерянно моргать, Родс молча смотрел на него в ответ, не в силах произнести даже короткое и простое «нет». Являясь секретной организацией, оставившей, тем не менее, немало следов в истории, «Око» использовало много различных приемов для самозащиты. Мнение скептиков, ставивших под сомнение сам факт его существования, крайне дозированное оглашение достоверных фактов вперемешку с фантастическими небылицами в литературе – чтобы оставить пытливым умам молодых иллюзионистов подсказки и одновременно окончательно разуверить простаков. Был еще и такой метод: ее действительные члены не знали друг друга. По структуре «Око» напоминало пирамиду: то есть, чем выше поднимался адепт, тем больше ему открывалось. Приказы зачастую озвучивались измененным голосом через динамик или приходили в текстовой форме одним из возможных путей. Дилана направляли с самого вступления, но до сих пор он понятия не имел, кто. Возможно, лучше бы ему было ни о чем не догадываться и дальше. - А я тебе скажу, - Кован выразительно потряс перед лицом указательным пальцем и, приблизившись почти вплотную, процедил сквозь зубы: – Твоя гребаная личная вендетта стоила мне пары сотен седых волос! - Охренеть можно, - честно признался Дилан, благополучно пропустивший мимо ушей большую часть тирады. Пожалуй, даже узнав о Брэдли, он был меньше удивлен. Пусть основную часть времени Таддеуш вел себя, как высокомерный и несносный старый хрыч, в уме и смекалке ему нельзя было отказать. Кован же, помимо высокомерия и несносности, демонстрировал еще и потрясающую тупость, упрямство и трусость. Его ненавидели коллеги и презирало начальство – Родсу ведь неизменно везло на адекватное начальство. Постарались бы, наверное, вовсе выжить из отдела, но связываться никому не хотелось. - Черт, ты же меня посадить пытался! – оттолкнувшись от створки и вынудив тем самым Кована отступить назад, Дилан обошел его кругом, осматривая со всех сторон, как уникальный музейный экспонат. – И не один раз, между прочим. Ты стучал на меня Эвансу чуть ли не с тех пор, как я устроился в Бюро! - Между «пытаться» и «посадить», Родс, есть огромная разница. И сам факт, что мы с тобой сейчас беседуем не в тюрьме, а в этом кабинете, лишний раз доказывает мою правоту. - Мне надо выпить, - на одной из полок книжного шкафа, аккурат позади собрания сочинений Теннисона, еще со времен предыдущего хозяина была припрятана бутылка выдержанного коньяка, именно к ней Дилан сейчас и направлялся – один бокал после полного стрессов дня он мог себе позволить. – И вспомнить поименно всех мудаков, которых я когда-либо встречал – наверняка они тоже давно в клубе. - Это может подождать, - неожиданно спокойным голосом произнес Кован, и что-то в его интонациях заставило Родса снова замереть на полпути и оглянуться. – У меня очень мало времени, утром я должен быть в Эссексе. Дилан вопросительно приподнял брови, обозначая, что весь внимание. Он сильно сомневался, что в запасе у бывшего коллеги остались новости, хоть сколько-нибудь сравнимые по внезапности с уже озвученной, но недооценивать Судьбу не стоило. Равно как и доверять ее милостям. - Брэдли исчез. Сегодня утром не вышел на связь со своим адвокатом, который ведет его дело в Штатах, тот забеспокоился и скинул вызов кое-кому другому, - Кован сделал недолгую паузу, словно пытался оценить, какой частью правды можно еще поделиться. - В итоге выяснилось, что никто не видел его с понедельника. Пробили по всем возможным каналам – и ничего. - Я разговаривал с ним… дай подумать, - память с некоторым запозданием подбросила образ стрельбища, всплыли отдельные фразы странного, не слишком глубокомысленного на первый взгляд диалога. – Четыре дня назад. Да, точно, как раз в понедельник. - И о чем же? - О вере, - пожав плечами, коротко ответил Дилан. В душе ничего не дрогнуло, не сжалось в ужасе, не захотелось немедленно куда-то бежать и искать любые подсказки. Может, потому что «четыре дня» звучало не так уж грозно, может, потому что Таддеуш, будучи хитрым опытным лисом, имел свойство выпутываться из самых заковыристых передряг да еще и оставаться в выигрыше. А, может, дело было в том, что Родс просто не отвык до конца его ненавидеть – не так-то легко разом выбросить из головы чувство, взращиваемое и вскармливаемое кровью из своего сердца тридцать лет подряд. Он все-таки достал коньяк, выдвинув пару томов Теннисона (Брэдли оказался большим ценителем сентиментальной поэзии, собрал целую коллекцию). Два бокала хранились в выдвижном ящике письменного стола, и Дилан даже задумался о том, чтобы разделить выпивку с Кованом, но быстро избавился от этой идеи. Может, они и были снова на одной стороне, друзьями или хотя бы приятелями это их не делало. Кован по-прежнему раздражал одним только своим присутствием, как будто с декабря совсем ничего не изменилось. Это было прекрасное ощущение. - Будь добр, Родс, хоть один раз не усложняй всем жизнь, - с усилием проведя ладонью по лбу, попросил Кован. – Вспомни все, что Таддеуш говорил тебе. Дословно. - Я сказал тебе… Слушай, это бессмысленно, - присев на край письменного стола, Дилан пригубил золотистый напиток и медленно покачал головой. – С чего ты вообще взял, что с ним не все в порядке? Может, он решил свалить к морю, на острова, как я ему советовал. Брэдли что, перед тобой за каждый свой шаг отчитывается? Не думал, что вы такие приятели. - Ты вообще ни черта не умеешь думать, - огрызнулся Кован и, быстрым движением пригладив редкие волосы, отошел к окну. – Мозги-то есть, а вот используешь ты их вечно не по делу. До сих пор не понимаю, что в тебе такого разглядели – по мне, так самый обычный фигляр. Будь моя воля… Дилан рассмеялся, тихо, но искренне, от всей души. Пусть вернуться на должностью в Бюро у него шансов не было, «маленькие радости» со старой работы вроде желчного брюзжания Кована, как оказалось, последовали за ним до самого Лондона. - Что? Не поручил бы мне «Всадников»? - Две недели назад наш общий знакомый Уолтер Мэбри вышел под залог из тюрьмы в Нью-Джерси, - снова как-то в один момент успокоившись, проинформировал Кован. – Веришь в случайные совпадения, Родс? Очень надеюсь, что нет.***
Лула редко по-настоящему испытывала неловкость. Нет, ее жизнь едва ли не наполовину состояла сплошь из неловких моментов. Просто Лула всегда была из тех, кто, свалившись в лужу, смеется над своим испачканным лицом громче всех. Самоирония считалась ее верной подругой с детства, не единожды помогала мириться с неудачами и выставлять в выгодном свете даже откровенные провалы. Лулу трудно было смутить, выбить из колеи и лишить уверенности в себе, и она всегда обоснованно этим гордилась. Тем обиднее оказалось вдруг остаться без подобной поддержки. Ее собственная ли неуклюжесть была тому виной, намеренный ли саботаж или, может, просто возникавшее раз от раза дурацкое стечение обстоятельств, но проблемы с реквизитом случались у Лулы многократно чаще, чем у остальных. Пожалуй, единственным, кто за два месяца репетиций ни разу не подвел ее и кого хотя бы однажды не приходилось заменять – целиком или по частям – был двухметровый ангольский питон по кличке Граф Калиостро. И это было здорово, потому что Лула успела с ним неплохо сработаться. Фальшивые пальцы трескались и рвались, бесследно исчез целый ящик с раскладными розами, трижды ломалось крепление косого лезвия гильотины, – пусть в действительности оно и было изготовлено из окрашенного дерева, удар в шею при преждевременном падении оказался более чем чувствительным – у аппарата для номера «Сквозь человека»[3] вовсе отвалилась боковая стенка. И вот правда, либо здесь была замешана магия, либо кто-то намеренно пытался максимально усложнить ей жизнь, но так или иначе Луле снова и снова приходилось обращаться за помощью. Стремительно врываясь в просторное светлое помещение ровно через коридор от конференц-зала, неизменно угнетавшее ее своей стерильной чистотой и минимализмом интерьера, Лула прямо от двери бросала испорченную вещь на невысокий столик в центре, сопровождая свои действия бесцеремонной репликой вроде: «Какого черта? Опять сломалось!» Безупречный до отвращения мистер Скотт-Фрэнк спокойно поднимал на нее взгляд, закрывая кран горелки Бунзена или дезактивируя паяльную станцию, и не менее спокойно произносил: - Да, разумеется. Оставьте, я все заменю. Порой Луле хотелось швырнуть что-нибудь ему в лицо. Чуть ли не с первого же появления «Всадников» в Гринвичской королевской обсерватории, изумленных и по-детски восторженных, широко распахнутыми глазами изучавших потрясающее место, будто созданное специально для них, это стало ее навязчивой идеей. Потому что умение смеяться над собой совсем не исключало гордость. Вроде как играть больше не требовалось. Лула была полноправным «всадником», не легкомысленной пассией ганстерского сыночка и даже не экстравагантной ученой дамой – и Аллен Скотт-Фрэнк знал об этом. Она ни секунды не собиралась обвинять его за «розыгрыш» в Макао, нет, идея ведь принадлежала совсем другим людям, а Аллен лишь с блеском исполнил свою роль. В начале января они все вместе посмеялись, вспоминая сцену в хранилище, и тот день мог бы стать началом отличной дружбы. Или хотя бы крайне плодотворного сотрудничества. Высокомерно-насмешливый взгляд, которым Скотт-Фрэнк каждый раз одаривал ее при встрече, полностью исключал такой вариант. Он не имел на это права. Лула хорошо была знакома с подобным типом мужчин – с подобным типом людей, на самом деле, вне зависимости от половой принадлежности. Природную гибкость ума Аллена подчеркивала изысканная оправа высокой эрудиции, годами оттачиваемый интеллект его мог резать, как алмаз, даже сталь. Луле не нужно было видеть сертификаты и дипломы, чтобы знать: они есть и в большом количестве. Безупречные манеры английского денди в дцатом поколении являлись уже само собой разумеющимся бонусом. Да, за плечами у Лулы была всего лишь обыкновенная средняя школа. Может, родись она в другой семье, получилось бы иначе. Скотт-Фрэнк понятия не имел, каково это – выживать на десять долларов в неделю. Не месяцами даже, а годами. Едва ли когда-нибудь ходил по сугробам в летних кедах просто потому, что денег на зимнюю обувь скопить не удалось. Не пытался приготовить Рождественский ужин из хлеба, дешевых макарон и консервированного шпината, не подшивал в который раз леской старенькие босоножки, чтобы было в чем пойти на свидание, не ночевал в круглосуточных кафе с чемоданом под столиком. А уж та мороженная-перемороженная индейка, умершая, очевидно, своей смертью, которой Лула лет десять назад стремилась придать приличный вид ко Дню Благодарения, – потому что в ее семье всегда праздновали День Благодарения, даже если дела шли совсем плохо – ему бы и в кошмарном сне не привиделась. Кем бы Лула теперь не была, это целиком и полностью являлось ее собственной заслугой. Когда Судьба в очередной раз отвешивала хлесткую пощечину, она лишь встряхивала головой, улыбалась и шла дальше. Во взгляде Аллена ей чудилось брезгливое снисхождение. - Признайтесь честно, - подозрительно сузив глаза, требовала Лула, чуть-чуть не переступая грань между шуткой и оскорблением, - Вы ведь хотите нас всех угробить? Ну, чтобы никто не мешал заниматься «крайне важными» исследованиями, - в комплекте с сарказмом в голосе шел универсальный жест, изображавший кавычки. – Или что Вы тут постоянно делаете. - Ни в коем случае, - равнодушно отзывался Скотт-Фрэнк, возвращаясь к своим горелкам и паяльникам. – Обеспечивать безопасность «Всадников» - одна из моих прямых обязанностей. Лула видела за его словами скрытый подтекст: вы, ребята – обязанность, да, я буду терпеть все ваши выходки, но только потому, что должен. Порой, чтобы лишний раз не травить душу, она до последнего искала способы избежать похода в лабораторию. Намеками пыталась уговорить Джека отнести на ремонт очередной компонент реквизита вместо нее. Уайлдер, к сожалению, намеков не понимал, думал, что просят как-то справиться с проблемой самостоятельно и терялся. Точеные черты лица искажались неподдельным страданием, Джек хмурил брови, вертел в руках поврежденную деталь и обещал «что-нибудь придумать». И это могло полностью занять его мысли до конца дня, но Лула обычно теряла терпение раньше. «Вечно занятой» Атлас от нее просто отмахивался. МакКинни, по сути, делал то же самое, только шел к отказу долгим и извилистым путем прямо от сотворения мира. Дилан рассеянно кивал, обычно даже не поднимая головы от планшета и бормотал: «Да-да, конечно, обратись с этим к Аллену – он все решит». Обида и ярость перерождались в стремление что-то доказать. Себе самой или Скотт-Фрэнку – Лула даже этого не могла понять до конца. Но разве она не заслуживала элементарного уважения? Иногда, наоборот, Лула заглядывала в лабораторию без видимого повода, просто так. И, что удивительно, не усматривала в этом никаких странностей. Если бы Аллен спросил прямо, что именно ей вдруг понадобилось, или попытался отчитать, как девчонку, за то, что отвлекает от требующих концентрации внимания занятий, она бы нашлась с ответом. Возможно, с таким же нелепым, как в Макао, но нашлась бы. Только Скотт-Фрэнк никогда не спрашивал и не возмущался. - Как Вас вообще занесло в тайное общество фокусников? – однажды поинтересовалась Лула, пребывая в необычайно благодушном для себя настроении: язвить, как обычно, совершенно не хотелось. – В том смысле, что это не очень Вам подходит. Гораздо меньше, чем работа в какой-нибудь гигантской корпорации вроде той же «Окты». Или вообще кочевали бы с симпозиума на симпозиум, пожимали руки нобелевским лауреатам и… чем там люди науки еще занимаются? - Обычно они все-таки занимаются наукой, - не глядя на нее, Аллен дернул уголками губ, обозначая улыбку, и аккуратно перевернул пинцетом одну из микросхем, разложенных на столе. – Презентации, симпозиумы, пожимания рук – это необязательные формальности, не имеющие веса и ценности. И выбор, в данном случае, не настолько обязателен. - Вы о чем? - О том, что можно заниматься наукой, сотрудничая с тайным обществом фокусников, - продолжая едва заметно улыбаться, пояснил Скотт-Фрэнк. – Мне всегда нравились необъяснимые вещи. Как и любому ученому. Между нами, на самом деле, гораздо больше общего, чем Вы можете себе представить. Даже в этой вполне невинной фразе Лула угадывала тонкую издевку. Она не чувствовала ни малейших угрызений совести, раз за разом пытаясь задеть Аллена, вывести из себя, добиться от этого холеного джентльмена такой же искренней чистой ярости, какую испытывала сама. Но и гордиться тут было нечем: во-первых, у Лулы до сих пор ничего не получалось, во-вторых, она чувствовала себя кем-то вроде маленькой мышки, кусающей за бок большого спящего льва. Скотт-Фрэнк умудрялся подчеркнуть их неравенство, не прилагая к этому никаких усилий. В прошлом подобные субъекты не были проблемой. Лула мастерски ставила их на место, либо же вовсе игнорировала. С Алленом не проходили оба варианта. Лула была предельно близка к тому, чтобы спросить его снова: «В чем прикол?» Почему имея высокий интеллект непременно нужно смотреть на всех свысока и почему каждый из них не может просто спокойно заниматься своим делом, вносить свой вклад в общую миссию. Почему непременно нужен конфликт: между магией и наукой, между логикой и импульсивностью, между порядком и хаосом или просто между двумя людьми. Ее терзало вполне обоснованное подозрение, что ответ Скотт-Фрэнка она снова не сможет понять.