Ученик 312

Стекло визора треснуло. Часть систем вырубилась, и Б312 пришлось экстренно скинуть шлем прямо на поле боя. Ставший ненужным элемент брони упал на землю рядом со Спартанцем. Тот продолжил свою схватку с наступавшим на него Элитом. Длинная очередь из штурмовой винтовки сбила щиты пришельца, и пули прошили его тело насквозь. В стороны брызнула фиолетовая кровь. Подкрадывавшегося к нему со спины собрата убитого 312-й сначала оглушил ударом приклада, а потом повалил на землю. Достав пистолет, лейтенант навёл его на сраженного в бою сангхейли и выстрелил. Месяц. Месяц сражений в составе команды Ноубл. Месяц на жизнь в качестве шестого номера отряда. Много или мало? Спартанец не знал точного ответа на этот вопрос. А когда к нему стали подступать новые Элиты, все силы и внимание пришлось сконцентрировать на одном: уничтожении противника. Тяжело сказать, что у тебя на уме после участия в войне вроде этой. Ведь когда-то Б312 был простым ребёнком, как и многие, а война его изменила. И изменила настолько, что узнать себя теперь было невозможно. Словно его никогда и не существовало до того момента, как он стал Спартанцем, — словно это было просто сном, выдумкой. И теперь он только такой и может быть лишь таким. В него вложили деньги. Его научили убивать, уничтожать врага десятками и сотнями. Ему дали лучшее оружие, и теперь он — такой. Теперь он — Спартанец. Грозная сила, о которую беспомощно разбивается плазма, пучок за пучком. Сангхейли подходят к нему один за другим и умирают, сражённые либо огнём винтовки, либо сокрушительным ударом в рукопашной. Пусть идут — пусть! Он будет их убивать. Будет убивать столько, сколько сможет. За всех! За всех, с кем он дрался плечом к плечу, за всех кого он знал. За Джорджа. Очередной пришелец упал, когда пули вспороли его серую шкуру и выбили новые брызги крови. За Кэтрин. Подобравшийся слишком близко ящер в два удара был превращен в кусок безжизненного мяса. Но Шестого всё же сбивают с ног. За Картера… Нависший над 312-м сангхейли получил нож в грудь. Остальное оружие уже выбито из рук — отбиваться можно только так. Эмиля… Элиты лезут со всех сторон со своими энергетическими мечами. Один из последних выживших отряда Ноубл отбивается. За всю команду Ноубл. Потому что он помнит. Один из Элитов издал оглушительно громкий рёв: — Граааааагрххх! Грудь Спартанца насквозь пробили ударом энергетического клинка. Следом солдата ударил ещё один вражеский воитель. Ноубл-шесть почувствовал невыносимую боль и попытался сопротивляться дальше. Только вот в глазах у него… уже начало темнеть. Клинки пронзали его тело насквозь один за другим — до того сангхейли были разъярены. Ещё бы — всего один вражеский «демон» стоил им стольких хороших бойцов, а он всё ещё не желает сдаваться. Он попортил им кровь — он и его товарищи. Действительно, что ещё они должны испытывать? Вдруг, за миг до того, как сознание окончательно покинуло Б312, у него в голове промелькнула мысль. Мысль, которой он сам не ожидал, но которую ему с давних лет вбивали… Пожалуй, не будь лейтенант сейчас так сильно ранен, он бы усмехнулся. Усмехнулся, несмотря на всю свою сдержанность. Взор застилала тьма. Мысль была проста: «Спартанцы не умирают». В конце концов, мозг суперсолдата перестал функционировать. Элиты могли праздновать победу — да, они наконец-то его добили. Предел пал.

***

Спартанцы не умирают… Имей Б312 возможность обдумать факт своей смерти, он бы, скорее всего, не потерял присущей ему холодной рассудительности. Более того, ему бы нечего было обдумывать, поскольку все необходимые выводы он сделал для себя ещё при жизни. Если быть точнее, ещё тогда, когда он вообще стал Спартанцем. Не просто курсантом, а именно полностью Спартанцем: до мозга костей. И в этом была уже его суть — оружие, заранее обречённое на смерть… во имя чужих жизней, естественно. Тяжёлая судьба. И, тем не менее, всегда есть возможность, что что-то пойдёт не по плану. Темнота… В какой-то момент Спартанца третьего поколения окружила темнота. А он вдруг понял, что снова может думать — с трудом, отрывисто, словно через пелену сна, но всё же думать. Тела он ещё не чувствовал, но где-то глубоко внутри у него уже зародилось ощущение диссонанса — разлада реальности с тем, что должно было произойти. Постепенно до него стали доноситься чьи-то голоса. — …в операционную… живо… Следом за этим к солдату начала медленно возвращаться способность анализировать. Чем отчетливее слышались голоса вокруг, тем быстрее разум выходил из забытья. А потом офицер смог почувствовать конечности. — …? — … Б312 вдруг перестал различать доносившиеся с разных сторон слова. Его это напрягло, и он тут же начал пытаться исправить положение. Он жив? Почему тогда он всё ещё в окружении людей? Пульс как-то незаметно подскочил. Пелену мрака как рукой сняло — что-то ярко мелькало у Спартанца перед глазами, и он попробовал их открыть. Свет тут же больно по ним резанул. — …ент в сознании! — слова снова стали ему понятны, — …! Ненадолго. Нужно было быстро сориентироваться! Спартанцу нельзя так просто размякать — он должен понять, что произошло и где он. В голове задвигались десятки и сотни маленьких шестеренок. Ноубл-шесть завертел головой и попытался осмотреться. Требовалось, чтобы глаза как можно быстрее привыкли к свету. Острый спартанский ум резко пронзила непривычная мысль: а почему ему нужно для этого так много времени? У него ведь усовершенствованные глаза — он должен прекрасно адаптироваться к любому освещению доли секунды, разве нет? Что-то здесь было не так. Ему это не нравилось. — …! …! Снова непонятные слова — над самым лицом у пытающегося сориентироваться лейтенанта нависло другое лицо. Человек. Это был человек, и у него была белая медицинская маска, тем не менее, 312-му удалось разглядеть характерные азиатские черты лица. Один из лучших воинов человечества был истощён, слабость ощущалась буквально во всём теле. Вдобавок к этому, он почувствовал боль. Однако теперь он мог более-менее успокоиться. Перед ним было вполне живое человеческое лицо — не просто лицо, но врач. Рядом выпускник из роты Бета заметил ещё пару размытых силуэтов, кативших тележку с телом Спартанца, по всей видимости, на операцию. Мозг заработал, и солдат смог сделать свои выводы: он не в ковенантском плену и, как видно, непонятным образом выжил. Сейчас его, скорее всего, пытаются залатать. Значит, беспокоиться почти не о чём. Дало о себе знать обоняние — воин почувствовал характерный для больницы запах лекарств. Только что-то в нём было не то, но Б312 ещё не мог понять, что. Врач меж тем попытался что-то сказать. Первая половина слов осталась для солдата непонятой. Но вот смысл второй части, почему-то, до него дошёл. — …й, ты меня слышишь? Всё будет в порядке! Так, он его в чём-то заверял? — Мы вытащим тебя, только не волнуйся, хорошо? Сейчас подействует… Снова слова как будто «размылись». Но на лице Спартанца не мелькнуло ни тени недоумения — он просто по привычке себя сдерживал. Медики зачем-то успокаивают его? Но зачем? Он, правда, уже сто лет не заглядывал в госпиталь в таком плачевном состоянии, но почему-то бывшего волка-одиночку одолевали смутные сомнения: так ли всё должно быть в военном госпитале? Или в корабельном лазарете? Зависит от того, куда он вообще мог попасть при имевшемся раскладе. Клинки Элитов, что пронзили ему грудь… Он снова это вспомнил. И ему снова стало больно, совсем как тогда. И отчасти злостно. Хотя Б312 был очень сдержанным бойцом, тело сейчас было слишком слабо, а сам он — во всех отношениях истощён. Он не преодолел своей боли и резко дёрнулся. — …! …! И крики медиков тоже до него уже не доходили. Сознание снова стало затуманиваться — 312-й просто терял себя. Джордж. Кэтрин. Картер. Эмиль. Имена словно выжигались в мозгу клеймом. Джордж! Кэтрин! Картер! Эмиль! Убиты! Отомстить! Он отомстит, как только выйдет отсюда. И вновь наденет свою спартанскую броню — Мьёльнир снова должен познать разноцветную вражескую кровь. Эти мысли стремительно пронеслись в голове у Ноубла-шесть, пока он не провалился в окончательное беспамятство. Анестезия взяла своё.

***

— Мама, папа! Звонкий голос маленького ребёнка прорезал тишину словно нож. — Мама, папа? Мальчик пробежал по коридору в сторону комнаты родителей. Там было пусто — лишь двуспальная кровать с безупречно заправленным покрывалом и голые тумбочки. Он пребывал в растерянности: где могли быть его мама с папой? Кареглазый ребёнок озадаченно осмотрелся. Не могли же они уйти надолго? Его взгляд почему-то приковала к себе входная дверь. Большая… и неприступная. — Мама? — мальчик осторожно развернулся в сторону дверей, — Папа? Молчание стало ему ответом. Внутри потихоньку начинало неприятно щемить. Такая гнетущая тишина, и он до сих пор не нашёл своих родителей. Что с ними? Где они все? Почему он один? Маленький неуверенный шажок в сторону двери. Мальчик смотрел на неё с широко распахнутыми глазами. Будто боялся. Ещё один шажок. Вдруг сзади повеяло каким-то неприятным холодом. Ребёнка на мгновенье сковало то ли от этой прохлады, то ли от страха. Он медленно обернулся назад. На него равнодушно взирала пустота. Комнаты были залиты ярким светом. Что его напугало? Из-за дверей внезапно раздался какой-то грохот. Сердце в груди подскочило, и ребёнок в ужасе уставился на входную дверь. Теперь тишина звенела у него в ушах. Там было что-то страшное. Но что? Что там могло такого быть? В голове промелькнула ещё более страшная и ужасающая мысль для оставшегося в одиночестве ребёнка: «А если родители там?». Он едва дышал — страх мёртвой хваткой сжимал ему лёгкие, не давал набрать кислорода. Сердце больно отстукивало свой ускоренный ритм, с силой разгоняя кровь. Почему он один? Почему рядом больше никого нет? Неужели все там? Мальчик осторожно задрал ногу для ещё одного шага. Тут грохот раздался опять. И вместе с ним весь дом, как живой, содрогнулся от толчка. От страха на глаза стали наворачиваться слёзы. Что там? — Мама, папа! — не выдержал и прокричал ребёнок в закрытую дверь. На сей раз ответом ему стал новый грохот, вокруг всё сотряслось, и мальчик упал на пол. Он зажал уши от ужасного шума. Казалось, что перепонки сейчас не выдержат и лопнут от напряжения. Дверь… Дверь начала трещать и, казалось, гореть. Снаружи доносились какие-то непонятные голоса — они кричали что-то, но мальчик не мог понять что. Он зажимал уши, чтобы не слышать — раз за разом раздававшийся грохот бил ему прямо по мозгам. На дверях выступили странные, горевшие неведомым огнём трещины. Она трещала и плавилась от высокой температуры. Из-за неё продолжали доноситься чьи-то голоса, а она будто бы… остеклялась? Остеклялась?.. — …ика… Ребёнок закрыл мокрые от слёз глаза. Он не сразу понял, что его кто-то зовёт. — …чика!.. Только бы уйти из кошмара, только бы уйти из кошмара, только бы… — Ичика… Имя. Это было его имя. Мальчик резко открыл глаза и оглянулся, а коридор вокруг него резко обратился пустотой. Его просто выкинуло прочь.

***

Чей-то обеспокоенный женский голос выдернул Б312 из забытья. Тело словно онемело, пока он здесь лежал, и Спартанцу с трудом удалось разлепить веки. Где он? — …Ичика, ты меня слышишь? Едва у солдата прояснилось в глазах, как он с недоумением воззрился на стоявшую перед ним девушку лет двадцати-двадцати пяти на вид. У той были длинные тёмные волосы и карие глаза, а одета она была в женский деловой костюм чёрного цвета, поверх которого был накинут больничный халат. Почему-то она показалась ему смутно знакомой. — Ичика? — спросил ничего не понимающий Ноубл-шесть и тут же вошёл в несвойственный ему ступор. Это был не его голос. — Оримура Ичика — так тебя зовут, — прозвучал настороженный голос в ответ. Девушка мрачно переглянулась со стоявшим в дверях врачом, а Б312-го вдруг захлестнула вспышка никогда не виденных им воспоминаний. Нет, быть такого не могло… Он не может быть Оримурой Ичикой. — Ичика? — вновь обратилась к нему длинноволосая брюнетка, — Ты разве не помнишь? Это твоё имя, а я — твоя сестра. «Сестра» — суперсолдат вдруг уставился прямо на девушку. И сказал то, чего сам не ожидал от себя услышать: — Чифую. Он помнил, кто такой Оримура Ичика. Но не знал, почему.