Холодная война

POV Karyu Жизнь состоит из невысказанных обид. В который раз убеждаюсь: лучше бы ты взбесился, ведь гнев, как ни крути, обнажает в людях их слабости, а так... так я снова почувствовал себя пустым местом рядом с гением и злодеем, готовым задавить каждого, кто осмелится перейти дорогу. Твой ответ – кривая ухмылка да презрение, которым ты меня окатил, ограничившись фразой: «Пошлятина. Я не буду петь это», – красноречивей любых характеристик. Насколько мне было больно, промолчу, не о том речь, чтобы двадцать раз бередить раны и копить злость на твои бессчетные резкости: дело не в будничных ссорах, не в отказе и даже не в красноглазых ночах без сна. Дело в том, что своим вердиктом ты запросто уничтожил все то, что я так мучительно выстраивал, пытаясь упаковать в корявые ноты, в чертовы обертоны с тактами... Вот кто ты, скажи, теперь?! Победитель. Конечно! Красиво ушел, опять заставив других бежать за тобой, чтобы напрасно гнаться, гнаться... но так и не достичь твоей высоты. Иногда я спрашиваю себя: зачем мне все это нужно, зачем тянусь к тому, кто меня не ценит, зачем ношусь за тобой? Ответа не нахожу. Впрочем, это мои проблемы. Объясни мне одно: что ты забыл на пороге моего дома? Погодка сегодня та еще: с утра дождем зарядило, и сейчас, когда часовая стрелка миновала одиннадцать, начищенные улицы блестели в фарах и фонарях, как полированные стекляшки. В такое ненастье я не мог проигнорировать настойчивый звонок домофона: козырька над моим подъездом отродясь не водилось, – но, открыв дверь, помедлил. Победитель, промокший насквозь, пугающе спокойно смотрел на меня в упор. С волос и одежды текла вода, тени под глазами в бедном свете единственной оставшейся в живых лампы казались иссиня-черными. От лестницы тянулись мокрые следы, оставленные тяжелыми ботинками. Я вздохнул, отступая. - Привет. Зайдешь? Вместе ответа ты нагло ввалился в помещение, на ходу стягивая куртку, которую впору было бы выжимать, бросил ее в маленькое коридорное кресло. - Пешком шел? – спросил я, закрыв за тобой и слишком поздно уловив, как нелепо прозвучал мой вопрос. Смутившись, попытался перевести тему, хотя, если честно, с памятного дня намеренно избегал тебя и сейчас, не готовый к встрече, растерялся. – Есть хочешь? - Нет, – ты был как всегда немногословен. – Вот, – заведя руку за спину, точно пистолет, вытащил из заднего кармана штанов сложенный вдвое листок блокнота. – Это твое. Протянул. У меня внутри тут же все сжалось: несчастную песню трудно было не признать. Я сглотнул и, приложив усилие, дабы не выдать предательской дрожи в пальцах, забрал яблоко нашего раздора. - Спасибо. - Не за что, – пожав плечами, как если б ничего не случилось, ты резко развернулся, намереваясь взять куртку, но я выдохнул (взять тебя за плечо показалось мне выше моих сил): - Стой. Обсохни хотя бы. Я сделаю кофе. Пару секунд ты колебался, тишина квартиры сдавливала мне сердце, которое стучало так громко, что его, пожалуй, было отчетливо слышно со стороны. За приоткрытым окном гостиной шуршали частые капли. Я не знал, не предполагал даже, откажешься ты или согласишься: ход твоих мыслей никто не мог прочитать. - Кофе. Хорошо, – наконец, ты принял решение – единственно верное в эту жуткую непогоду. Спустя минут пять мы уже сидели в комнате, спина к спине, на моем старом потертом топчане в окружении вкусных ароматов и грели ладони о бледно-бежевую керамику. Я предложил тебе переодеться, хотя вся моя одежда была тебе велика, но ты ожидаемо пошел в отказную, к счастью, плотная куртка не позволила тебе продрогнуть насквозь. Разговор не клеился. Ты молчал, своим привычным молчанием заставляя меня ежесекундно переживать тысячи противоречивых эмоциональных состояний из-за массы предположений, разноцветным фейерверком вспыхивавших в моей чумной голове. Ты не уходил, словно ждал чего-то, но и не говорил ни слова – это было невыносимо, и вскоре я закурил, не спросив разрешения. Ты просто молча открыл окно. Догорала вторая сигарета, когда ты, хлопнув ладонями по коленям, поднялся на ноги. Ливень не прекращался, и я взглянул на тебя встревоженно. - Хизуми... – начал было, теряясь в почти черных властных глазах: их тьма затягивала, и только усилием воли я отогнал внезапную оторопь. – Оставайся. Уже поздно. - Возьму такси, – ты не дослушал, с ухмылкой прервав мои робкие попытки. – Ты же знаешь, как плохо мне спится в не своих стенах. Это было правдой, с которой после стольких лет совместных турне не стоило спорить. Ты набрал короткий номер, заказывая машину, секунду хмурил лоб, вспоминая мой сложный адрес, а потом, пока водитель петлял запутанными венами столицы, мы слушали стук дождя, который, видно, убаюкал меня, потому что твой неожиданный вопрос прозвучал как выстрел. - Тебе правда не понравился текст? Оглушенный столь наглым нападением, я покраснел, стушевавшись, ты же продолжил мысль, как будто не хотел, чтобы отвечали немедленно. Уставившись в пол, ты сильно сжимал пальцы, роясь в собственных безрадостных мыслях. - Слишком запутанный, сложный, не поймут. Херню какую-то написал. И тема дурацкая, тебе не близка ни разу? – наконец-то посмотрел на меня. Страшную паузу между нами, мрачную, как заоконная тьма, заполнил шорох дождя. Ты начал не издалека – спросил сразу в лоб, и теперь ждал ответа, как на допросе. Немудрено, что я ощетинился. - А ты правда считаешь это похабщиной? – я кивнул на листок с незаслуженно обиженной песней, лежащий на низком столике среди всякого барахла: шариковых ручек, черновиков, пустых пачек из-под сигарет и печенья, таблеток от головы... Ты вздохнул. - Выходит, я ошибался, что ж, не впервой... Но разве тебе так важна та дурацкая песня? В голосе звякнуло презрение, столь резкое, что я еле сдержался, чтобы не высказать тебе прямо здесь и сейчас все, что накипело. Как ты мог так обойтись с тем, во что я душу вложил?! Да чтоб тебя, козла рогатого, разорвало. Досчитав до пяти, я отчеканил, расставляя акценты: - Да, представь: мне очень важна та, твою мать, дурацкая песня. Мерзко, если ты... - Но я сказал правду, – ты развел руками. - Я тоже. - Почему-то не верится, – покачав головой, ты хотел добавить что-то еще, но наш идиотский разговор перебил звонок: машина прибыла. Понимая, что вот-вот ты вновь исчезнешь из моей жизни, я вдруг почему-то остро почувствовал, как не хочу отпускать тебя. Нужно разобраться – сегодня, сейчас, или никаких нервов не хватит!.. - Может, передумаешь? - Нет, – ты вышел в прихожую, подхватил обсохшую куртку. - Я про такси, – уточнил я, кротко и светло улыбнувшись, прямо как в старые добрые времена, когда нас не разделяло непонимание и мне казалось, что ближе тебя не сыщешь. Когда все было совсем по-другому, проще и правильней. Хотелось бы вернуться в те славные беспечные дни... Но ты сделал отрицательный жест, погасив тем самым все мои едва живые надежды. - Тоже нет. За твоей широкой спиной негромко хлопнула дверь. Я остался в доме один. Подошел к подоконнику, чтобы закрыть окно: оттуда основательно поддувало, а меня, в отличие от тебя, запах табака беспокоил гораздо меньше, чем реальная перспектива заболеть. В стекле отразилось мое бледное осунувшееся лицо, но я смотрел сквозь него, видел, как ты сел в машину, как та медленно развернулась и, резво прокатившись по луже у тротуара, покинула тихий двор. Скорее всего, ты не смотрел в окно: погрузившись в содержимое телефона, наверняка решал уже какие-то другие проблемы. Глупо получилось. И почему с тобой так тяжело, Хиз? Почему нам нельзя быть честными, не причиняя друг другу боли, почему нужно из-за каждой мелочи обязательно развязать войну? Пока холодную, но с каждой такой вот встречей так и норовящей перерасти в открытые боевые действия. Я устал: спорить, отстаивать мнение, сглатывать обиды. Что делать? Кто из нас должен засунуть в задницу гордость, чтобы совершить первый шаг? К чувству досады примешалось странное чувство несуществующей вины. «Может, к черту все это, – мучительно думал я, перебирая пальцами раму, словно гитарный гриф. – Мы слишком разные и мне не следует загоняться? Иди куда хочешь, забирай с собой свое экспертное мнение, придурок, прощай, чудо-вокалист. Мне казалось, наша встреча – подарок судьбы, но, видимо, мне не понять такого странного человека, как ты: эгоиста, прагматика, того, кто может угадывать желания, оставаясь нечутким, и бродить без зонта под ливнем, плевав на здоровье, которого почти нет. А тебе не понять меня. – Коротко стриженные ногти саданули по пластику, рука без сил рухнула вниз, стукнув о подоконник стальными кольцами. По щекам отраженного лица скользили дождинки-слезы, и я невольно зажмурился, чтобы их не видеть. – Ты не мой человек. Но если так, почему тогда я отчаянно не хочу тебя отпускать? Я скучаю, Хизуми». Непрекращающийся дождь разводил нас по разные стороны столицы, и я терял тебя снова, беспомощно наблюдая, как мой мир утрачивает цвета.