Нарисуй

В первый раз я увидел его со спины. Острые плечи, торчащие из-за края спинки инвалидного кресла, чуть вьющиеся светло-русые волосы и видный из-под широкого выреза тонкой хлопчатобумажной кофты белесый шрам. Еще стиснувшие подлокотник пальцы. Зеленый плетеный браслет на запястье. Коляска стояла ровно напротив моего подъезда перед железными, чуть ли не под сорок пять градусов, рельсами. Заехать по таким под козырек без посторонней помощи возможным не представлялось. Пройти мимо почему-то оказалось неловко. Так что я поправил лямку рюкзака на плече и, подойдя к инвалидной коляске сбоку, грубовато поинтересовался: – Помощь нужна? Парень вздрогнул, резко оборачиваясь, вскинул глаза. И тут уже вздрогнул я. Не то чтобы я был излишне впечатлителен, но... Даже несмотря на то, что веки и кожа под бровями у него была покрыта красной шелушащейся сыпью, точно такой же, как и в уголках рта, глаза его все равно обращали на себя внимание в первую очередь. Они казались словно ненастоящими, нарисованными в фотошопе. Огромные, запавшие и неестественно ярко-голубые. А правый зрачок был странной, неправильной формы, какой-то словно каплевидный.* Надо думать, пялился я довольно откровенно, потому что парень явно смутился, заморгал, опуская взгляд, нервно и коротко прикусил губу, но, в конце концов, кивнул: – Если подтолкнете – буду очень благодарен, – голос у него оказался самым обычным, разве что слегка простуженным. В ответ я молча взялся за ручки и затолкал коляску по рельсам наверх, набрал код, дернул дверь, распахивая, и снова взялся за ручки, придерживая створку плечом. Парень сидел молча, неловко опустив глаза. И я буквально кожей чувствовал его смущение, которое странным образом передалось и мне. Вернее, это было даже скорее мерзкое чувство неловкости, когда сидишь, словно на иголках, думая, должен ли что-то сказать, или правильнее будет продолжить молчать. Чувство, вообще-то, совершенно мне несвойственное. А подобное я не любил. Так что ситуацию надо было исправлять. Я ткнул в кнопку вызова лифта и сказал, стараясь, чтобы голос у меня звучал нейтрально: – Раньше я тебя здесь не видел. – Я здесь уже третий месяц живу, – через паузу ответил парень. – Просто не было надобности выходить на улицу. Еду мне мать приносила. Сейчас она уехала, так что... – он дернул плечом и замолчал. А я, наконец, заметил на его сдвинутых худых коленях пакет из «Перекрестка». Учитывая сказанное, ничуть не странно, что я, бывающий дома чаще всего только для того, чтобы отоспаться после смены, о живущем в моем подъезде инвалиде, не выходящем из квартиры, даже не слышал. А ситуация у парня паршивая. – И что, – поинтересовался я, закатывая коляску в лифт, – скоро она вернется? Какой тебе? – Двадцатый, – парень вцепился в едва не съехавший с его коленей пакет. – Дней через десять вроде бы. – Херово, – я не мог оторвать взгляда от его отражения в зеркале. – Хочешь, буду тебе периодически продукты закидывать? – это вырвалось само, десять секунд назад я и подумать не мог, что захочу предложить кому-то подобное. Так что ляпнув это, я испуганно замолчал, все так же пялясь в зеркало. Правда уже на себя. – Ну... – парень, кажется, тоже растерялся. – Да не, обойдусь. Спасибо. Неловкое молчание, грозившее повиснуть в тесной кабине, удачно прервали распахнувшиеся двери. Так что я просто вывез коляску на лестничную клетку и ткнул в свой двадцать первый, успев заметить, что живет парень в квартире под номером двести десять. И только когда створки захлопнулись, понял, что не спросил его имени. *** Чайник тихо шумел, закипая. Голубоватый свет, исходящий от него, был единственным источником освещения на кухне, где я торчал уже второй час, бесцельно залипая в телефоне. Хотя, в принципе, два часа назад сидеть на кухне причина у меня была – единственная комната моей квартиры вечером получалась на солнечной стороне и превращалась в настоящий ад. И кухня в такие вот часы оказывалась незначительно, но более прохладным местом. Так что выбор был очевиден. Правда, сейчас на улице уже стояли сумерки, и я вполне мог бы отправиться в комнату. Но кухонный диван был хоть и слегка продавленным, но мягким, полумрак – уютным, а музыка в наушниках – расслабляющей. Так что я смог заставить себя только, не вставая, дотянуться до чайника и щелкнуть кнопкой включения. Мысли лениво перекатывались, цепляясь одна за другую. Я думал о работе, о том, что завтра снова ночная смена. О том, что надо будет не забыть заскочить в магаз и купить пару банок энергетика, чтобы не клевать носом на рабочем месте. О надоедливом соседе сверху, который все никак не мог закруглиться с ремонтом и до сих пор чем-то скреб по полу. Этот глухой звук слегка раздражал. Впрочем, не настолько, чтобы злиться и идти разбираться. А вот остальные соседи у меня были вполне адекватными. Соседей снизу я, к примеру, ни разу не слышал. Да и, признаться, не... – Бля-а... – это вырвалось у меня самопроизвольно. Выходит, мой сосед снизу и есть тот вчерашний парень-инвалид. Его квартира ведь на той же стороне лестничной клетки, что и моя. Интересно, кстати, кто будет закатывать его коляску в подъезд в следующий раз. Пойдет же он за продуктами. Потому что судя по объему того пакета, что он держал, хватит ему максимум на пару дней. Странно, что он отказался от помощи. Не то чтобы я горел желанием, конечно... Хотя я, наверное, тоже, попади в инвалидное кресло, не смог бы принять чужую помощь так легко. Особенно если бы был в таком положении недавно. Кстати, было бы неплохо узнать, что с ним стряслось. И когда. Я почему-то очень отчетливо вспомнил его глаза. Стремные, на самом деле. Особенно правый. Надо думать, какая-то редкая патология. Вроде, я даже о таком где-то читал. В паблике, что ли, каком-то... Кнопка чайника щелкнула, отключаясь. Внутри стеклянной колбы, постепенно успокаиваясь, булькала вода. И именно в этот момент я понял, что буквально до зуда хочу, наплевав на все, встать сейчас с дивана, накинуть толстовку, спуститься на этаж вниз и позвонить в квартиру двести десять. А предлог придумался как-то сам собой. Я просто дернул дверцу холодильника, снял с полки непочатый пакет молока, потом вынул из морозилки болтающиеся там с позавчера пельмени и направился к двери. *** В стоящей на площадке мертвой тишине, звонок показался мне чуть ли не оглушающим. Он явно эхом разнесся по всей квартире, замерев где-то в ее глубине. – Нихера себе звоночек... – почему-то вслух пробормотал я. И в тот же момент с обратной стороны двери щелкнул, поворачиваясь, замок. – Привет, – поспешил я обозначить свое присутствие, едва створка приоткрылась. – Добрый вечер, – как-то растерянно отозвался хозяин квартиры, открывая дверь шире. – Я тут... – я глупо замялся, формулируя предложение. Теперь идея прийти сюда казалась мне абсолютно идиотской. Но в любом случае просто развернуться и уйти – было бы еще более дурацким решением. – Может, помнишь, мы столкнулись вчера у подъезда. – Помню, – парень кивнул. А я зацепился взглядом за его голые колени. Кожа там была вся прострочена шрамами. И неровными, как бывает от травмы, и явно хирургическими. Может, последствия какой-то аварии? Парень тоже, вслед за мной, взглянул на свои колени, поежился, нервно царапнул ручку кресла ногтем и резко поинтересовался: – Ты просто посмотреть пришел? Или что? – Да не, извини, – я отвел взгляд, поднимая глаза на лицо собеседника. – Я просто... Вот, принес тебе, – я продемонстрировал молоко и пельмени. – Подумал, у тебя уже все заканчивается там. Повисла неловкая пауза. И когда я уже было приготовился быть посланным далеко и надолго, парень откатился от двери и предложил: – Проходи. Предложением я воспользовался. Шагнул в квартиру, одновременно прикрывая за собой дверь. И первое, что меня поразило – совершенно пустой коридор. То есть вообще. Ни обувного шкафа, ни вешалок. Просто голые стены и пол. На потолке последовательно были размещены три круглых плафона. Лампочки горели, правда, только в двух. – Не думал, что ты решишь зайти, – словно оправдываясь сказал парень. – Вадим, – я не нашел ничего лучше, чем протянуть руку и представиться. – Фим, – рукопожатие вышло чуть длиннее, чем нужно, потому что я вдруг наткнулся большим пальцем на шрам на тыльной стороне его ладони и зачем-то слегка на него надавил. Из глупого, детского какого-то любопытства. И позволил себе заметить: – Интересное имя. – Я, вообще, Ефим, – парень буквально отдернул руку. Я, впрочем, тоже – мне ожидаемо стало очень неловко. – Фим – это сокращение. Проходи в кухню. – Ага, – я завернул в небольшое помещение слева. Там на удивление оказалось почти так же пусто, как и в коридоре. Небольшой холодильник, стол, на нем – микроволновка, чайник, рядом, у стены, пара стульев. Раковина в углу. Застеленная пакетом из «Перекрестка» мусорка. – Положи все на стол, – Фим заехал в кухню следом за мной. – Спасибо. – И, видимо, решив, что должен объясниться по поводу обстановки, добавил: – Не обращай внимания, что так пусто. Без мебели снимать дешевле. – И чем занимаешься по жизни? – разговор грозил прерваться, снова оставляя нас в неловкой тишине, поэтому я спросил первое, что пришло в голову. Но этот простой вопрос явно задел парня за живое. Фим зло как-то усмехнулся и поинтересовался в ответ: – А сам как думаешь? – Ну, извини, – внутри у меня лениво шевельнулось раздражение. Конечно, он инвалид и все дела, но я-то тут вообще ни при чем. Пауза все же повисла. В тишине стало слышно, как тикают где-то за стенкой механические часы. Гулко и четко. А потом Фим вдруг тихо заговорил: – Раньше, до этого всего, – он тронул пальцем обод правого колеса, – я гонками занимался. Стрит-рейсингом. Попал в аварию, машина всмятку, я – тоже. Три недели в коме пролежал, врачи считали – не очнусь, уже рекомендовали от аппарата отключать. Лучше бы отключили. Когда пришел в себя, даже говорил с трудом, шевелить мог только пальцами. Шесть операций было. В итоге – кресло. Сказали, должен радоваться, что не лежачим остался. Семья считает, что сам виноват, типа знал, как это опасно, – Фим криво улыбнулся, глядя куда-то в окно. – Знал, конечно. Но им все равно не понять. Они и машину никто водить толком не умеют. Я открыл было рот, но понял вдруг, что сказать мне нечего. Стандартные слова сочувствия выглядели бы неуместно и фальшиво, а других вариантов у меня не было. Но Фиму мои комментарии оказались не нужны. – Хату прежнюю уже не было денег снимать, переехал к родителям, – он все так же, не отрываясь, смотрел в стену. – Там сестра мелкая еще. В общем, тот еще это все пиздец был. А потом нашел свой планшет графический старый. Для рисования. Сначала просто побаловаться, я ж никогда всерьез это не воспринимал, что рисовать умею. А сейчас даже на хату хватает. Иллюстрации рисую, рекламу оформляю. Дохера, в общем, где. Но это все равно... – он дернул уголком рта в невеселой улыбке и замолчал. – У меня тачка есть, – невпопад озвучил я. – И дороги сейчас свободные уже. В ответ Фим только молча кивнул. *** С этой внезапной поездки по ночной Москве и началась наша странная дружба. Мы почти не говорили. Наверное, было просто не о чем. Мы оказались слишком разными. Да и что может быть общего у бывшего стритрейсера, который живет тем, что зарабатывает рисованием, и консультанта-замерщика из мебельного магазина. Но в каждый свой свободный вечер, в одиннадцать, я спускался на этаж ниже и звонил в квартиру под номером двести десять. Фим всегда ждал меня в прихожей уже одетым. Так что я просто вывозил его коляску, и мы спускались к машине. Порой мы ехали просто куда глаза глядят, молча, под бубнение информационного радио, слушая, как ведущий рассказывает о курсе валют и политической ситуации. А иногда Фим просил отвезти его в определенное место. Так и сегодня. – Привет, – дежурно поздоровался я, после того как Фим открыл дверь. – Поехали? – Ага, – отозвался он, чуть откатываясь назад, позволяя мне пройти в квартиру, чтобы уже привычно развернуть его коляску и выкатить на лестничную клетку. – Продукты сначала закину, – я чуть приподнял пакет и прошел в кухню. – Давай сегодня по Кутузовскому поедем, – вдруг попросил Фим, когда я уже почти распихал все по полкам холодильника. – Мимо Краснопресненской Набережной, по Новому Арбату потом. – Ладно, – я взялся за ручки его кресла и покатил к выходу. – Сыр тебе взял. Не забудь про него, чтоб как в прошлый раз не было. Фим фыркнул и не ответил. *** – Давай, – я подкатил кресло вплотную к машине и подхватил Фима под колени и спину. Он молча закинул руку на мое плечо, помогая. Я чувствовал, как он тяжело дышит мне в шею, как судорожно стискивает пальцы. И еще тепло его кожи, ощущающееся сквозь тонкую ткань футболки. Меня словно обдало кипятком. Конечно, я далеко не в первый раз проделывал все эти манипуляции, но подобного не чувствовал. Не обращал внимания. Если честно, я испугался. Отдернул руки, отступил на шаг. На секунду мы встретились глазами. И, клянусь, Фим все понял. Потому что в его взгляде буквально сквозило это понимание. А может, он просто почувствовал то же самое, что и я. Вариант, что я просто напридумывал себе черт знает чего, я почему-то не рассматривал. В любом случае я просто хлопнул дверью и принялся складывать коляску, чтобы убрать ее в багажник. *** Когда я сел в машину, Фим привычно молчал, глядя перед собой. Но мне в этот раз молчать не хотелось. Я чувствовал себя так, будто совершил какой-то грех, и теперь мой персональный демон подкладывает под мой котел все новые и новые поленья. – Что у тебя с глазом? – это я спросил, поворачивая в зажигании ключ. – Только увидел, что ли? – фыркнул Фим. – Почему? Нет, – я вывернул руль, подавая назад. – И раньше видел. – Ну и погуглил бы, – Фим прочесал пальцами волосы от лба до затылка. – Колобома это. Врожденная у меня. – И что, этот глаз у тебя видит? – тема была дурацкой, но мне надо было говорить хоть о чем-нибудь. Потому что совершенно ненужные, к тому же неправильные ощущения накатывали на меня, словно волны прилива. Наверное, из-за того, что я снова и снова восстанавливал их в памяти. Как, знаете, в той дурацкой истории про красную обезьяну, про которую нельзя думать. – Видит, – спустя пару секунд отозвался Фим. – Чуть хуже, но это не ощущается. У меня минимальные нарушения. Ты по Дмитровке решил поехать, что ли? – Привычка, – я перестроился в крайний левый и прибавил газу. – Да сейчас без разницы. Фим не ответил. Замолчал и я. Да и сказать мне больше все равно было пока нечего. И когда Фим заговорил, я вздрогнул от неожиданности. – Когда мы вот так вот едем, я представляю себя за рулем, – на меня он не смотрел. – И иногда – получается. В смысле, забыть, что я больше не могу водить. У меня был Инфинити Q50, в спортивной комплектации**. Четыреста пять лошадей. Двигатель трехлитровый. Не новую, конечно, брал, но обошлась все равно недешево. Три года, чтобы заработать, убил. Еще занимал. Раньше на Мазде шестой гонял. После нее – это просто феерические ощущения. Ты не представляешь. Когда до сотни за пять секунд. Не предел, конечно, но и далеко не самый плохой вариант. Стал выигрывать. Денег поднял неплохо, друзья появились, девушка, – он грустно усмехнулся. – Хоть бы кто позвонил после аварии. Хотя, может, и к лучшему. Меньше воспоминаний. – А авария? – я сглотнул. – Подрезали, не справился с управлением, вылетел на встречку,– Фим дернул плечом. – Лобовое столкновение было. Водитель погиб. Даже видео с места аварии есть. – Ты не виноват, получается, – зачем-то озвучил я очевидное. – Тебя ведь подрезали. Ты не сам на встречку выехал. – Может, и не виноват, – Фим снова пожал плечами. – Какая теперь разница. Семье того мужика уж точно нету. Да и мне. – Ну, да... – протянул я. – Наверное. – Наверное, – эхом отозвался Фим, и мы замолчали. Теперь уже надолго. *** – Может, остановимся у набережной? Там вдоль можно припарковаться, – предложил вдруг Фим. – Ближе к высоткам, на внутренней стороне. – Знаешь, где съехать? – эти места без навигатора я представлял себе очень условно. – На следующем направо, – Фим показал на уже виднеющийся съезд. – Красиво здесь, – заметил я, кивнув на подсвеченную в темноте гостиницу «Украина». – Да, – Фим кивнул. – С прошлого года тут не был. – А я по этой набережной вообще пешком ни разу не ходил, – отозвался я, паркуясь. – Включи что-нибудь нормальное, – попросил Фим. – Сойдет? – поинтересовался я, настроив «Relax FM». – Да, – Фим потер колено и опустил голову. – Спасибо. – Не за что, – я приоткрыл окно, вытянул из кармана пачку, выбил себе сигарету и закурил. – Дашь затянуться? – Фим вдруг повернулся ко мне. – Ты же не куришь, – я протянул ему сигарету. – Курил, – коротко ответил Фим, прежде чем поднести сигарету к губам. В салоне было совсем темно, я видел только очертания его профиля, худые пальцы, с сигаретой между указательным и средним. Алый огонек, когда Фим затянулся. И когда он поднес руку к приборной панели, чтобы приоткрыть окно со своей стороны, я дотронулся до его ладони. Не зная, на что рассчитываю. Самым здравым, что мог сделать Фим – отдернуть руку и поинтересоваться в своем ли я уме. Но вместо этого он вдруг сжал мою ладонь в ответ, переплетая пальцы с моими. – Серьезно? – хрипло спросил я. – Не знаю, – через паузу ответил Фим, стискивая мои пальцы. – Смотря, чего ты хочешь. – А ты? – рука у него была совсем холодной. Почти ледяной. – Поцеловать тебя, – на меня Фим не смотрел. Сигарета в его левой руке тлела, распространяя по салону ментоловый запах и струйки дыма. В колонках играло что-то на французском. И тогда я перегнулся через проем между креслами, потянул Фима за руку, заставляя повернуться, и поцеловал. В шершавые сухие губы. Он вздрогнул, стиснул мои пальцы, а потом приоткрыл губы, едва заметно подаваясь вперед. Мы целовались осторожно, глупо держась за руки. Забыв о том, что мы в машине, что любой проходящий мимо, если приглядится, сможет легко нас увидеть. Не знаю, сколько времени мы вот так вот целовались в темном, пропитанном сигаретным дымом салоне. Не думаю, что очень долго. Потому что все закончилось, когда сигарета в пальцах Фима дотлела до фильтра, и он дернулся, отстраняясь. Окурок полетел в окно, а мы уставились друг на друга. Что сказать, я не знал. Фим, судя по всему, тоже. Так что я просто завел двигатель и тронулся с места. *** – Что теперь? – негромко спросил Фим, когда я уже припарковал машину под домом и собирался вылезать из салона. – Не знаю, – я и правда не знал. С одной стороны, я знал, что произошедшее – неправильно, с другой – мне хотелось еще. – Я с парнем прежде не целовался. – Не будем больше видеться? – в голосе Фима скользнула горечь. Это было бы самым лучшим вариантом. Но вместо того, чтобы согласиться, я сказал: – У меня вискарь дома есть. И Фим не сказал «нет». __________________________________________ *колобома – дефект ткани век или какой-либо внутренней оболочки глазного яблока, в частности зрачка. **речь о infiniti Q50 3.0 (405 л.с.) 7AT AWD