Горит восход

Он любил засыпать, едва расцветало за стеклом его старенького фургона. Всю жизнь Дэн всегда куда-то спешил на нем, не успевая собраться с духом, но теперь его терзали мысли о бренности существования на этой земле. А тревожил его тот факт, что однажды, проснувшись слишком рано не из-за плохого сна или шумных соседей, а просто потому, что спать больше не хотелось, ему нечем было заняться. Именно тогда он впервые задумался. «Я горжусь тобой, сынок», — говорил отец юному Денни за вечерней трапезой, а потом бил его мать, прикрывшись отказом жены подлить ему алкоголя. Тогда маленький мальчик был сильно напуган, прячась под одеялом и прося, чтобы всё прекратилось. И вскоре женский плач утихал, а тяжелые шаги отца направлялись в спальню. Так было практически каждый день. Невообразимо пусто было и сейчас в старом фургоне, ещё способном на какие-то передвижения. Дэну хотелось спать все меньше, но не тем были заняты его мысли этим прохладным мартовским утром. Пусто было не только в душе, с этим он уже практически свыкся, но и в желудке. Ему казалось странным испытывать такой невообразимый голод, словно он был способен съесть быка. Его пугала мысль о том, что он, вероятно, никогда раньше не чувствовал настолько сильную потребность в еде. Возможно, всему виной были яркие перемены в его размеренной жизни. Но он был в этом не уверен. После всего, что преподнесло ему детство, жизнь Дэна стала чем-то совсем иным, превратившись из куска пищевой плёнки в нечто потрясающе аппетитное. Она была похожа на стейк средней прожарки с невероятно хрустящей корочкой. И к мясу, как и к его жизни, предлагалась карта вин, которой он неоднократно пользовался. «Ты полный придурок», — говорила Беверли, отсасывая ему в его ржавой развалюхе. «Работай молча, — промурчал Дэн, расслабляясь от удовольствия, — будешь делать мне минет до пятидесяти лет, детка». И она делала. Правда, не до пятидесяти, ведь рак мозга не позволил ей дожить и до тридцати, не давая возможности обзавестись ребёнком и обустроить семейное гнездышко. Может быть, именно смерть Бев и спустила курок, повлекший серьезные перемены в его психике. «Интересно, как она там?» — размышлял Дэн вслух, закапывая очередной заказ в свежую могилу. На этот вопрос жертва лишь ещё больше стала извиваться в попытке освободиться от пут, попутно отряхиваясь от летящей на тело земли. Ком грязи попал заказу в глаза, и тот стал кричать, но, из-за липкой ленты скотча, изо рта выходило лишь невнятное мычание. «Это был риторический вопрос, — с погрустневшей улыбкой проговорил он, — отвечать не надо, тем более тебе.» «Ладно, — через пару взмахов лопаты начал Дэн, — в договоре не было прописано, чтобы ты был в сознании, так что облегчу тебе, а заодно и себе, страдания. Приятных сновидений! — с устрашающей улыбкой пропел он и заехал рыдающему мужчине лопатой по голове. — Передавай привет Бев.» Во рту появился металлический привкус крови, и Дэн понял, что стал раздирать зубами засыхающую корочку разбитой губы. Дерганья в могиле прекратились, как и его пустые попытки все забыть. Видимо, не вышло заполнить гнетущую пустоту внутри отвлеченным занятием. Он тут же вспомнил момент, когда еще это занятие не перешло в еженедельное хобби. Это было холодное февральское утро, после месяца, как он готовил завтрак сам, после тяжелейшего месяца, как ее не стало. «Итак, — думал он, открыв холодильник, — яйца с беконом или тосты с арахисовым маслом?» Уже тогда он стал просыпаться слишком рано, чтобы во всю прочувствовать одиночество, осознавая, что его жизнь оборвалась вместе с ней. Чуть погодя, когда зажаренные яйца уже плюхнулись в тарелку, когда Дэн всё-таки решил сделать пару тостов, именно тогда, в то раннее утро, к нему пожаловал гость, перевернувший его жизнь с ног на голову. «Ты же отлично стреляешь, причём не только по белкам, понимаешь к чему я?» — проговорил полковник Реймонд уже за чашкой крепкого кофе. Дэн лишь слегка кивнул, понимая к чему ведет этот разговор. «Хорошо, а теперь сделай милость и послужи своей родине еще раз,» — военный допил кофе и ушёл, оставив имя и координаты жертвы. «И зачем мне все это?» — думал он, закапывая первое тело. Но что-то изменилось тогда, на миг тянущее чувство одиночества покинуло его, и он почувствовал свободу точь-в-точь как тогда, когда впервые спрыгнул с парашютом. Что-то с громким всплеском бухнуло в воду, отвлекая Дэна от воспоминаний. Теперь вместо шума ветра и бескрайних полей он прикидывал вероятность нахождения трупа каким-нибудь хищником. «Да и чёрт с ним, — подумал он, плюнув на могилу. — А теперь бы найти домик в другом штате» Его план был прост и вполне обоснован, но о его умении убивать не только белок знали ещё несколько предприимчивых людей. Да и он после первой миссии и вызванного ею ощущения не сильно-то скрывался. В глубине души он желал продолжения, хотел таким изощрённым способом избавиться от воспоминаний о Беверли. И он копал все новые и новые могилы, закапывая вместе с телами свое прошлое. Дэн ехал на своём любимом фургоне, единственном напоминании о его прежней жизни, а за окном вовсю полыхал рассвет, и огненные лучи солнца заливали салон машины, окрашивая его кровавым багрянцем. И, как это часто с ним теперь бывало, мысли унесли его далеко за пределы времени, в ту пору, когда в руках он держал снайперскую винтовку. Почему-то в те времена он чувствовал свободу, и с каждым новым трупом на его счету, эйфория захватывала снайпера с новой силой. Сколько тогда он убил человек, может сказать разве что бог, но ценным сотрудником он стал лишь благодаря своей безжалостности к любому живому существу. Возможно, осечек не было лишь потому, что каждый раз направляя на цель оружие, Дэн представлял своего отца. Это всегда отлично срабатывало. Ему нравилось убивать, даже слишком. Но даже теперь это зверское деяние ему приелось, и хотелось тонуть в собственном отчаянии, захлебываясь кровью своих жертв. Дэн пытался забыться в жестокости и причинении боли, пытаясь заглушить страдания, но он знал, с самого начала знал, что это лишь отсрочивает неизбежное. Ему не прожить без Беверли. Эта женщина помогла ему забыть об отце, о войне и о постоянно льющейся крови на его руках. Кто ещё, кроме неё, мог успокоить его по ночам, помочь привыкнуть к нормальной жизни, к мирной жизни без смерти за порогом. Она была его ангелом-спасителем, кто изо дня в день был рядом, пока болезнь не забрала ее у Дэна. «Я больше не могу, — начал вслух он. — Бев, я не протяну без тебя. Знаю, ты бы сейчас сказала, что я эгоист и лентяй, но ведь уже не скажешь. И никто не остановит, не спасёт. Ещё немного, и я уже не смогу остановиться, ты ведь знаешь, мы это знаем. Лицо отца скоро переместится не только на цели, но и на всех. Прям как в тот раз. Я тогда за молоком пошёл, но так и не купил. Надеюсь парень, которого я попытался задушить, не помнит меня. Как и я не помню всех их лиц.» Он продолжил размышлять, но только молча, иногда давая едкий комментарий вслух. Ему казалось, что Беверли слышит его и иногда даже отвечает голосом разума Дэна. «Я хочу прожить этот день, словно он будет последним,» — это была его последняя мысль, поставившая точку во всем внутреннем диалоге. Дэн припарковал свой фургончик возле дорожного кафе и не спеша направился к дверям. Заведение встретило его приятной мелодией и разнообразием запахов, предвещающих хорошее начало дня. Среди прочих посетителей Дэн выделялся своим внушительным видом. Он был высок, плечи его были широкими, так что на фоне бегающей официантки, подливающей кофе посетителям, он казался великаном. Годы военной службы давали о себе знать. Через несколько минут принесли его заказ. «Не понимаю, почему из стольких вариаций джема ты предпочитаешь только черничный?» — задавался Дэн вопросом, когда в очередной раз Беверли заказывала на завтрак блинчики с черникой. Интерес возрос, когда она потащила его через весь квартал в другое кафе из-за того, что в кофейне напротив дома этого джема не оказалось. «Смотри в свою тарелку,» — отмахивалась Беверли, а потом долго молчала, думая о чем-то важном только для неё. Он больше не спрашивал. А она так и не успела рассказать — унесла от него эту тайну в могилу. На тарелке красовалась стопка пушистых горячих блинчиков, политых черничным джемом. Единственное, что так любила Беверли. А может вовсе не любила и заставляла себя их есть, чтобы помнить. Иногда Дэн чувствовал укол ревности в тот момент, когда она заказывала их, ведь ему не хотелось признавать, что у Бев, его Бев, был кто-то, кого она не могла забыть. Возможно, этот кто-то был для неё важнее, чем он. Дэн всячески пытался отогнать такие мысли. Один взгляд — боль в сердце. В душе поднялась буря, смута сменилась недолгим затишьем. Вдруг все сжалось — дыхание перехватило. Воспоминания захлестнули его, ножом полоснув по сердцу. Миг — слёзы на глазах. Секунда, и он побежал к фургону. То, что осталось. В машине перевёл дыхание, вытер выступившие слёзы. Из зеркала на него смотрели глаза загнанного в угол зверя. Вздох. С трудом завёл машину. «Даже на блины взглянуть не могу, — горько заметил Дэн. — Все бежал от воспоминаний о ней. Дурак. Какой же я дурак. Сломанное однажды не сломать дважды, но это не про душу. Но и ее дважды. Так больно…» Он гнал свой фургон куда-то. Не знал, просто доверился своему сердцу. В глубине души он уже все решил. Болезненные воспоминания пытались ворваться в его голову, но он чувствовал — рано. За окном уже день, впереди парк. Красивое место для отдыха. Здесь было на что посмотреть: плавные линии поля, коротко стриженный газон, тень от фруктовых деревьев, клумбы, словно целое море всех цветов радуги, солнечные блики играют в воде, капли падают на мостик, прохладный воздух, наполненный свежестью, ребячий смех, разговоры, визг, музыка и из глубин времени до боли знакомый голос. «Денни, пойдём купим мороженое? Ты будешь клубничное или ванильное?» — говорила она своими бледно-розовыми губами. Этот голос, как прекрасная мелодия. Дальше пропасть. Мир разбился вдребезги. Умер. Она забрала его туда, вниз, в прохладную глубину вод. Так легко. Дышать нечем. Хватать ртом воздух. Мало. Крик застрял в горле. В глазах темнеет. Грудь вздымается, но воздуха нет. Тьма. «Мне очень жаль, Денни, у тебя есть кто-то, кто мог бы о тебе позаботиться?» — тоже голос из прошлого, но холодный, бесчувственный. Он сел напротив водопада. Руки дрожат. Так и должно быть. Так и должно все закончиться. «Всегда хотел увидеть тебя снова, — думал Дэн, закрыв глаза. — Взглянуть в твои сияющие глаза и нежную улыбку, что ты дарила окружающим, когда хотелось плакать, услышать смех, такой по-детски забавный, голос, певший мне колыбельные, — Он открыл глаза. По щекам слёзы. В голове больше нет сомнений. — Это место все так же прекрасно, как и тогда.» Пока он шёл, мысли проносились в голове, мгновенно сменяя друг друга. Тело мамы. Приступ. Приют. Война. Пустой дом. Беверли. Снова потеря. Пустота. Холод водопада. Капли падают на лицо. И последняя мысль. «Возможно, это лишь начало новой жизни»