Чу - значит чужой?

Глава 21. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** Украдкой поцелуй сорвать так сладко! И тело чувствовать в руках своих и нежить… Всего забрать, всему отдаться – без остатка, И на мгновение забыть – что было прежде! И тем больней от стука в дверь очнуться… Невыносимо, но так хочется вернуться! *** Тариния. Замок Тианзур. - Ты должен научить меня целоваться! В первый момент Дираху показалось, что он ослышался. Он молчал, ожидая объяснений, но так ничего и не дождался. - А ты уже целовался? – на всякий случай уточнил мужчина, откинувшись на спинку стула и глядя на белобрысое чудо слегка прищуренными глазами снизу вверх... - Да, - тряхнул головой Чу. – Целый один раз и совсем недавно, - он счастливо улыбнулся, потом, что-то вспомнив, погрустнел. – Только графу не понравилось... – но затем в глазах его вновь загорелся огонь. – Вот я и хочу научиться целоваться, чтобы он меня не отталкивал! - Граф тебя поцеловал... – задумался Дирах, для которого не были секретом все телодвижения Милли вокруг эльфийского князя. По идее, учить демона целоваться было совсем ни к чему, хотя... с другой стороны... Мужчина уговаривал себя, что он все делает на благо брата... Уговаривал, потому что даже самому себе не мог признаться, что сердце сжалось от этого предложения совсем по другой причине... Он встал, вышел из-за стола и остановился напротив Чу, очень внимательно посмотрев тому в глаза. - А почему именно я? – и затаил дыхание, словно это был самый важный вопрос его жизни. - Я... видел, как ты с Виреной... Вы... В коридоре... Ночью… – начал Чу, заикаясь. – Значит, умеешь... Дирах нахмурился и только сейчас осознал, что ждал в глубине души совсем другого ответа. Другого? Ерунда какая-то... Фыркнул, отворачиваясь, и уже собирался сказать, что вокруг полно народу, умеющего целоваться - хотя бы тот же князь, что каждый вечер тянет свои загребущие эльфийские ручонки к его белоснежной шевелюре - как вдруг услышал... - И потом, мне показалось, что так будет правильно... Я не знаю - почему, просто уверен, и всё... И сердце дрогнуло... А внутренний голос прошептал, что нечего выламываться перед мальчишкой: никому ты не разрешишь сделать с ним это, и если серо-фиолетовые ручонки ещё до сих пор не переломаны, то уж почти такого же цвета губы, точно, в случае чего, будут разбиты в кровь… Он сделал последний шаг, отделявший его от демона и, взяв лицо Чу в свои ладони, заглянул в синеву глаз... И вдруг понял, что волнуется. Волнуется, словно и сам будет сейчас целоваться в первый раз! Губы Чу оказались прохладными, и так приятно было согревать их, лаская языком. Шелковистые, нежные, податливые. При этом не покидало ощущение, что прижимаешь к себе что-то дикое, необузданное, словно не прирученное до конца животное. Тело в его руках чуть подрагивало от желания отстраниться и в тоже время прижаться покрепче. Мужчина отчётливо чувствовал эти метания, эту неуверенность, этот страх. Нет, не страх - опасение... Но чего? Дирах попытался языком приоткрыть сомкнутые губы, и... Его оттолкнули! - Нет! Я не хочу кусаться! Не хочу! – Чу пятился к стене, выставив вперёд руки в ограждающем жесте. - И не кусайся... – опешил Дирах, ничего не понимая. - Но Милликор... Он поранился о клык... И ты тоже поранишься... А потом прогонишь... При упоминании о графе Дирах только скрипнул зубами и сжал кулаки. Он все и всегда делал для брата. Все, как и просил перед смертью отец: «Держитесь друг за друга, помогайте...». И он помогал... Только чем дальше, тем меньше Милликор видел в нем брата, обращаясь с ним, как с наймитом, управляющим. Но для Дираха этот эгоистичный златокудрый повеса все равно оставался самым родным человеком, братом, которому он промывал в детстве разбитые коленки, кого успокаивал во время грозы, кого учил драться, от кого отгонял слишком ревнивых поклонников. Для него он делал все... Так почему же теперь побелели костяшки сжатых в кулаки рук? Ведь Милликору будет лучше, если он сейчас научит это чудо доставлять ему удовольствие... Или... Дирах вновь шагнул вперед. - Не бойся, я знаю, что ты не кусаешься... Иди ко мне... Я помогу... Я не брошу... Зовущий голос, он ласкался, словно живой, томил... и Чу доверчиво шагнул вперед. - Расслабься... – тихий шёпот согрел дыханием губы. Чу вздохнул и послушно обмяк в держащих его руках. Губы Дираха были горячими, горячими были и руки, обнимавшие чиэрри. В этих объятиях было тепло и спокойно, словно так и надо было, словно Чу уже не раз был в кольце этих рук, просто забыл об этом, а сейчас вспомнил. А губы... Чу и не заметил, как сам приоткрыл их, и теперь чужой язык нежно брал его приступом. Чу, все же опасаясь, попробовал отодвинуть его от своих клыков, но как только их языки встретились - Чу забыл обо всем. Нежность, чужие прикосновения... Вот чего так жаждала и без чего так тосковала душа найденыша. А руки Дираха прижимали юношу к себе все решительней: одна сжимала затылок, фиксируя голову, а другая настойчиво поглаживала поясницу. Поясницу и ниже... Основание хвоста... Ааах!.. И словно горячие ручейки растекались по телу, такой чувственной была эта ласка. Чу уже ничего не понимал: он же должен учиться, запоминать, что и как делать, а мог только чувствовать... И эти чувства... Чу закрыл глаза, отпуская себя плыть в их сладкой истоме. Дирах сам потерялся в этом поцелуе. Сильное крепкое тело демона можно было обнимать, не сдерживаясь, не боясь наставить синяков, не боясь помять хрупкие косточки. С этим у него всегда были проблемы: он знал, что намного сильнее каждого в этом замке, и поэтому всегда сдерживал себя, не отпускал... А теперь в этом не было нужды! Можно было, не задумываясь, крепко прижать к себе выгибающееся в пояснице тело, можно было не контролировать каждое свое движение... Да можно было впервые вообще ни о чем не думать, отдаваясь на волю наслаждения! И он все теснее и крепче прижимал к себе обмякшего в его руках юношу, целовал податливые губы, ведя теперь левой рукой по пояснице вверх, пробирался через рубаху к обнажённой спине, впервые полностью растворяясь, как и его «ученик» в ощущениях, теряя связь с реальностью. И наплевать было, что тело демона покрывала чешуя, наплевать на хвост и рога, только бы сильнее прижать его к себе, только бы не отпустить, только бы не... Стук в дверь разогнал наваждение. Дирах разорвал поцелуй, но сердце еще билось о клетку ребер, не желая успокаиваться. Чу смотрел на него пьяными, ничего не понимающими глазами. - Да! – дверь скрипнула. - Что надо? – хрипло спросил мужчина у вошедшего, так и не отрывая при этом потяжелевшего голодного взгляда от юноши. - Лошадь оседлана, можно выезжать! – раздалось от порога. - Мы продолжим позже, - сказал Дирах, проведя большим пальцем по алевшим губам, - сейчас мне нужно уехать... Чу инстинктивно облизнулся, задевая языком подушечки приласкавших его пальцев, и Дирах вздрогнул, словно обжегшись. - А разве ты уже не показал мне все, что надо делать? – тихо и неуверенно спросил чиэрри. - Показать мало, тут, как в фехтовании, все решает практика, - по-доброму усмехнулся Дирах. - Значит, я могу прийти еще раз? – воодушевился Чу. - А хочешь? – мужчина, улыбаясь, смотрел на раскрасневшееся чудо. - Да, - тряхнул головой Чу, - я очень хочу, чтобы Милликор меня не отталкивал. Лицо Дираха застыло маской. Пальцы, с губ демона перешедшие на его скулу, конвульсивно сжались в кулак. Мужчина отшатнулся от юноши и, отворачиваясь, бросил: - Иди, мне нужно собираться... *** Тариния. Подвал замка Тианзур. Рохасс, закутавшись в большое теплое одеяло, которое Левин вытребовал для него, воспользовавшись разрешением управляющего, свернулся кольцами в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Печка под боком делилась уютным теплом, негромко потрескивая поленьями. Надо заснуть. Узнику в тюрьме и делать-то больше нечего. Вот если бы можно было заснуть сейчас, а проснуться уже дома... Левин не прекращал поиски тех, кто вскорости отправляется в Тримон или Хёльд, о чем добросовестно отчитывался Золотому, но оказия всё не выпадала и не выпадала, надежда на скорое освобождение таяла на глазах, всё чаще и чаще накатывала тоска… Сколько ему еще тут медленно умирать от скуки, безделья, полумрака, липкого влажного воздуха, отсутствия света, тепла и общения? Сколько? Тьма! Почему ты забыла о своем сыне? Почему бросила и не слышишь его мольбы?! Почему?! Дай хоть один знак, дай надежду! Дай! Взрыв эмоций опустошил душу. Накатила волна горького отчаяния, и Рохасс прикрыл глаза. Постепенно тишина подземелья и потрескивающие в печке дрова убаюкали его. Сквозь дрему он почувствовал, как на обнаженную кожу плеч легли горячие руки, обняли... Но разве не спинка кресла у него за спиной? И это было еще не все. К спине прижалось такое же горячее тело, щедро делясь теплом. Рохасс даже застонал от наслаждения, так это было приятно. Он все старался повернуть голову и увидеть, кто это, но сколько ни пытался, разглядеть никого не мог… Только тьма... Темнота и обволакивающее живое тепло, которым с ним делились. Делились просто так, ничего не требуя взамен, отдавая все, что имели. В конце концов смирившись, поняв, что ничего ему не увидеть, Рохасс откинулся назад, еще плотнее устраиваясь в объятиях, и, пристроив голову на подставленное плечо, прикрыл глаза. Робкий поцелуй пришелся в шею возле уха, горячая волна поднялась в теле, разнося согревшуюся кровь. И снова поцелуй. Щека. И снова. Плечо. И снова... Торопливые поцелуи ложились один за другим, словно тот, кто целовал его, боялся, что время закончится, что их прервут, что... Рохасс таял от этой нежности, подставляясь под нее... И вдруг все пропало... - Просыпайся! – голос Левина выдернул его из неги. – Я обед принес, вставай, пока не остыло! Наг открыл глаза и огляделся . Одеяло по-прежнему закутывало его с головы до хвоста. Но ведь он сам чувствовал все обнаженной кожей! Ведь не сон же это был! Ведь не могут быть так сладки поцелуи сна. Или это не сон? Ведь он сам просил Тьму о знаке... Знак! И Рохасс впервые за долгие дни своего плена улыбнулся.