Чу - значит чужой?

Глава 22. Эпиграф к главе написан eingluyck1! *** Опасно заблуждаться, принимая За отсвет солнца - зарево пожара. И может статься, что тропа прямая Ведет тебя под остриё удара. И за красивой маской венценосной За тем, что принял за подарок от Луаны, Скрывается ублюдок, зверь несносный, Что жизнь твою разрушит, как тараном. Эта глава полностью написана swet lana! *** Тариния. Недалеко от границы с Хёльдом. По дороге, ведущей в Норк, быстро двигалась вместительная карета, запряжённая четвёркой вороных лошадей, сцепленных цугом. Взглянув на отряд, сопровождавший её, сразу становилось понятно, что путешествует в ней, явно, не захудалый дворянин. А более зоркий, приглядевшись к гербу на дверце бодро подпрыгивающей на камнях чёрной громадины, сразу бы стянул с головы колпак или шляпу и начал бы подметать своим головным убором пыль на обочине в подобострастном глубоком поклоне, ибо возвращался к себе во дворец после инспектирования северных границ никто иной, как Аксельм Пятый – законный правитель Таринии на протяжении последних двух лет. Когда карета в очередной раз попадала колесом в выбоину, тяжёлые бархатные занавеси на оконце колыхались, и в эти моменты можно было разглядеть самого короля, откинувшегося на спинку сиденья. Он был молод и красив: тёмно-каштановые, слегка вьющиеся волосы, алебастровая кожа, высокий лоб, волевой подбородок, прямой нос, красиво очерченные губы, большие, почти синие глаза. Но вот взгляд… В нём сквозили хитрость и подозрительность, вероломство и жестокость. Из-за этого взгляда и гримасы вечного недовольства, не сходящей с холёного лица, король Таринии не столько привлекал к себе людей, сколько отталкивал. К сожалению, первое впечатление обманчивым не являлось: данный представитель династии Беритолей не зря получил от простого народа прозвище Гнев Луаны – жадный, недальновидный, беспринципный, чванливый, он разорял свой народ всё возрастающими налогами, призванными покрыть расходы на провальные компании и непомерную роскошь, которой себя окружил. Ещё одна выбоина – и карета завалилась на левый бок. В мгновение ока к королевскому экипажу подскочили спешившиеся слуги и охрана, кто успокаивая лошадей в упряжке, кто – заглядывая под днище кареты, кто – распахивая дверцу с левой стороны и откидывая ступеньки. Тут же на них опустилась нога в сапоге, украшенном драгоценностями богаче, чем корсажи придворных модниц, и, опершись на руку расторопного слуги, раздувая в гневе ноздри, на землю сошёл Ансельм Пятый. Слушая доклад старшего камердинера о причине вынужденной остановки, он ещё как-то сдерживался, но при виде павших ниц кучера и форейтора, последние крохи самообладания покинули монарха. Эта чернь посмела подвергнуть опасности его жизнь! Его! Тут уж король сдержаться не мог: лицо перекосилось в злобе, взлетела вверх рука, держащая тяжёлую, богато отделанную трость. Удары, наносимые по покорно-безвольным спинам, перемежались проклятиями и обещаниями сгноить всех в королевских подземельях. Только запыхавшись, король опустил руку и отошёл, брезгливо отбросив в руки подоспевшего слуги испачканную кровью трость. Эту безобразную сцену наблюдал, сжав в линию губы, высокий молодой человек в жреческом плаще, вышедший из кареты следом. Он не стал вмешиваться, однако, как только король отошёл к спешно установленному на обочине дороги походному шатру, взмахом руки подозвал к себе начальника охраны и что-то тихо сказал ему, указав взглядом на избитых слуг, так и не вставших с колен. Совсем по-другому прореагировал на расправу с попавшимися под руку людьми третий мужчина, выбравшийся из экипажа последним. Не мужчина даже, а юный паренёк, почти мальчик – невысокий, стройный до хрупкости, светловолосый, сероглазый, с тонкими чертами лица, в которых отчётливо прослеживалось фамильное сходство с королевской особой. Филиан де Беритоль, шестнадцатилетний племянник короля, при виде расправы невольно сжался, обхватив себя руками, и с нескрываемым страхом смотрел на своего дядю и опекуна, вот уже два года единовластно распоряжающегося его жизнью после ужасной гибели под обвалом обоих родителей. Пока Ансельм, немного остыв, отдавал распоряжения, юноша несмело подошёл к жрецу и тихо спросил: - Святейший, что будет с этими несчастными? - Не переживайте, Ваше высочество, я приказал Теодору убрать их с глаз долой, а по приезде во дворец определить временно на дальние конюшни. Его величество навряд ли вновь вспомнит об этой черни, а если и вспомнит, то ему доложат что их, к примеру, сослали на рудники, - спокойно ответил мужчина, слегка склонив голову к собеседнику, но не отрывая при этом глаз от своего сюзерена. Филиан облегчённо вздохнул и отступил назад, в тень кареты, надеясь как можно дольше не попадаться на глаза дяди. А верховный жрец Луаны Лианель де Маджистро, наоборот, направился к королю и запросто уселся рядом с ним в шатре с откинутым пологом - Что Вы намерены предпринять, Ваше величество? – обратился он к хмурящемуся Ансельму. - Теодор немедля отправляет во все стороны гонцов в поисках пристанища. Не ночевать же мне под открытым небом?! – монарх раздраженно вскинул холёные руки, унизанные перстями. - Зачем во все? Хватит и южного направления, - не меняя тона ответил Лианель. – Мы совсем рядом с Тианзуром. Помните графство, которому ваши предки даровали немыслимые привилегии? - Тианзур… Тианзур… Не там ли живут два братца-выродка? Один от ведьмы, второй – от шлюхи? - скривился венценосный. - Ну, можно и так сказать… - не стал одёргивать неуравновешенного и несдержанного на язык короля его духовник и, одновременно, главный советник, ибо по мелочам он старался де Беритоля не поправлять и не направлять, используя своё влияние на Ансельма в более важных для государства вопросах. - Жирный кусок урвал де Тианзур! – прошипел король, зло сверкнув глазами. - Тут тебе и предгорье с богатейшими выработками, и равнина с благословенным Луаной климатом, в которой всё растёт, как на дрожжах. Тьма раздери того предка, что даровал им неприкосновенность! Ублюдок и представить не мог, как бы в пору пришлись мне все богатства этого графства! – бледные скулы пошли пятнами, дыхание сбилось, глаза злобно сощурились. Лианель в очередной раз поразился неуёмной жадности и безграничной завистливости короля, но – в очередной же раз – не подал виду. Верховный жрец всей Таринии, маркиз де Маджистро, потомок старинного знатного рода, вращавшийся в кругу изворотливых царедворцев, не отличался кристально-чистыми представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо, но и в его холодной душе иногда пробуждалась брезгливость к своему благородному внешне, но мерзкому душой сюзерену. - Думаю, нам очень впору придутся в данной ситуации гостеприимство и щедрость хозяев графства, мой король, - как можно мягче сказал жрец, пытаясь сыграть на любви Ансельма к комфорту. Тот, и правда, задышал спокойнее и уже другим, по-монаршему ровным и безэмоциональным голосом, подозвал начальника охраны и отдал ему приказ выслать гонцов в замок Тианзур. Настроившись на долгое ожидание и приказав подать вина и лёгких закусок, король наконец-то вспомнил о племяннике и начал искать его глазами. Юноша всё так же жался к боку кареты, переминаясь с ноги на ногу. - Фили, малыш, что же ты там топчешься, как неродной! Поди сюда, перекусим, - непривычным для него ласковым тоном обратился Ансельм к принцу. По-видимому, непривычным и самому Филиану, потому что юноша вздрогнул всем телом и напряжённо уставился на дядю, уронив руки вдоль туловища и не делая при этом ни шагу. – Голову тебе напекло, что ли? – сквозь паточно-ласковые интонации прорезалось раздражение, и именно эти нотки заставили Филиана, оттолкнувшись от лакированного бока экипажа, поспешить к спутникам. Подойдя к шатру, он обнаружил, что третьего кресла нет, и застыл у столика, принесённого и накрытого в мгновение ока, не зная, что делать дальше. - Ах, тебе не принесли стул? Не беда! Садись мне на колени, - призывно похлопал по ним ладонями король, внимательно наблюдая за реакцией племянника. Тот залился румянцем до самых ушей и молча затряс головой, отказываясь. – Что это ты засмущался? Мы же не чужие! Я тебя на руках носил, когда ты в люльке угукал! И ты не в харчевне, чтобы хватать со стола куски, стоя! Раздражение уже отчётливо звучало в голосе Ансельма, но юноша, понимая, что поплатится позже за непокорность, всё же не мог переступить через себя и прилюдно продемонстрировать их истинные отношения. Отношения, противоестественные для родственников. Отношения сломанного мальчика, которого ближайший родственник сразу после коронации затащил в постель и изнасиловал, и его родного дяди, в течение двух лет издевающегося над бессловесным подростком, таскающего его везде за собой, прикрываясь отеческой заботой и необходимостью готовить принца к возможному управлению государством, занимающегося с ним сексом без жалости и нежности при каждом удобном случае. Ситуацию спас Лианель: аккуратно промокнув салфеткой рот, он встал и предложил своё место юноше, при этом тут же занимая внимание короля как по волшебству выскользнувшим из складок белоснежного плаща свитком с тайным донесением. Такие донесения приходили ему постоянно и отовсюду, так как главный жрец за время придворной службы, с толком тратя государственные деньги, создал неплохую агентурную сеть, позволяющую ему всегда быть в курсе дел всех государств Камии. Далеко не все донесения доходили до короля: только самые бесполезные, но при этом интригующе-скандальные, оставлялись про запас, чтобы в нужный момент отвлечь де Беритоля, как конфетка капризного ребёнка, от какой-нибудь непозволительной выходки. Уловка маркиза подействовала и в этот раз: следующие полчаса монарх и его главный советник мирно гуляли по лужайке, обсуждая содержание свитка, тогда как юноша смог немного перекусить, давясь слезами. А на дороге в это время появился элегантный экипаж, сопровождаемый королевским гонцом и группой всадников. Милликор спешил выразить своё почтение лично, причём, спешил так, что обе гривы – его и красавца скакуна – развевались по ветру золотистыми шлейфами. Подъехав, граф ловко соскочил с лошади без помощи стремянного, тут же встал на одно колено, опустив смиренно голову, и произнёс ритуальную фразу покорности и преданности своему монарху. Король, выразительно глянув на Лионеля, будто говоря: «Видишь? Я могу быть добрым и милым, когда захочу!» - преувеличенно мягко ответил молодому человеку и попросил подняться с колен. А чересчур оживлённый, немного ошалевший от сиятельной милости, Милли уже с горячностью начал предлагать к услугам венценосного путника не только свою карету, но и замок – на любое, необходимое королю для восстановления сил, время. Искренности в нём было ровно столько же, сколько и в Ансельме Пятом, просто молодой граф, страстно мечтающий о развесёлой, насыщенной приключениями и любовными победами жизни в столице, при дворе, но не признанный там из-за грехов матери, надеялся, что поломка рессоры на королевском экипаже– это подарок Луаны, всегда милостивой к Тианзурам, подарок, который приблизит его к заветной мечте.