Забытое Братство

Тварь слепа на правый глаз, огромная рана тянется от носа до лба. Она смотрит на меня взглядом, полным ненависти и жажды крови. Узкий зрачок дрожит от ярости, которую она испытывает. Гадать, что произойдет в следующие секунды не приходится. Она замахивается лапой для удара, но я уворачиваюсь. — Бежим! — кричит Хэйтем. Это так глупо. Она всё равно нас догонит, но раз так, то мы хотя бы отсрочим неизбежное… Я срываюсь с места, беру из поясной сумки дымовую бомбу и бросаю со всей силы на землю. Пространство в месте падения быстро наполняется густым облаком дыма, сквозь которое мы быстро бежим. Я думаю, это собьет с толку тварь. Оказывается, что нет. Это еще больше злит её! Тварь стремительно вырывается из объятий дыма и лапой хватает меня за ногу. Я падаю и тут же вооружаюсь томагавком. Черт, я попал… В пару шагов чудовище оказывается надо мной, не давая снова подняться. Неподвижный взгляд жёлтого глаза впивается в мой, глотая всю уверенность и силу с болезненной жадностью. Дрожащая пасть ещё сильнее искажается в холодной, жестокой и кровавой улыбке-оскале. К горлу тяжёлым сдавливающим комом подступает мерзкое отчаяние вместе с ужасом. Уже ничего не исправить… Ничего. Все потеряно. Однако внутренний голос продолжает убеждать, будто всё ещё не безнадёжно, заставляя верить в мизерный шанс спастись. Сердце сжимается ледяным страхом, а напряжённые пальцы сильнее хватаются за рукоять томагавка, как за спасательную соломинку. Слышится оглушающий выстрел. Отец стреляет в голову твари и она… чёрт, череп слишком прочный… Она немного отвлекается на него. И я думаю, что это тот шанс! Я надеюсь сломать ей ногу и перекатиться в другую сторону, затем попытаться убить её. Стиснув зубы, ударяю томагавком по лапе, но… она лишь немного отодвигается! Её не победить… Слишком сильна. Слишком огромна. Слишком много ярости… Но сдаваться нельзя. Всё происходит молниеносно быстро. Я берусь за висящую клочьями шерсть и отталкиваюсь от сырой почвы. Резкий выпад вбок — и хватаюсь ногами за туловище твари, оказываясь прямо верхом на ней. Нужно делать всё быстро, иначе мне конец… Неприятное ощущение тепла и веса чужого тела заставляют тварь скакать, прыгать и резко маневрировать по горной тропе вниз. Но сбросить ей меня не удаётся. Крепко, насколько позволяет сила рук ухватиться за огромную мохнатую шею… вообще всем телом вжимаюсь так, что мышцы сводит судорогой. Главное — не отпускать… В голове стремительно и четко разрабатывается план действий, но попытки твари сбросить меня мешают что-либо сделать для спасения. Чёртов инстинкт самосохранения запрещает мне отпустить руку, чтобы вонзить скрытый клинок, зацепиться им за крепкую мышцу или сухожилие и держаться… Несколько глубоких вдохов и выдохов — и морозный воздух наполняет легкие холодными иглами. Сердце рьяно колотится в ужасе. Смотрю на шейные позвонки, ярко выступающих под густой шерстью. Их не пробить. Стиснув зубы и закрыв глаза, со всей силы заношу скрытый клинок для удара в шею. Вдалбливаю в твердую плоть и проверяю, надежно ли? Можно держаться легче? Как бы потом само лезвие не осталось там… Тварь рычит, сильнее мотает головой и останавливается. Мимолетом ощущаю предвкушение победы и чувство гордости… или то глухое удовлетворение? Томагавк летит к затылку твари и, ощутив долгожданный, но слабый треск черепа, я снова заношу оружие, но её спина еще сильнее и быстрее выгибается, что чувствую под собой линию крепкого позвоночника, лезвие вонзается не с той силой, которую хотелось бы. Она становится проворнее. Боится. Понимает, что нечто на спине пытается её прикончить… Однако, мне кажется вот-вот проснется в ней более чудовищная сила, та, которая скрывалась до этого момента… Снова паника и яростные удары сердца. Теперь я двигаюсь не так поспешно, как прежде, немного расслабляюсь, давая и себе немного передохнуть. Жду, когда тварь привыкнет, поймет, что «нечто» не собирается убивать. Тогда я застану её врасплох. Я буду готов… Как только я ослабляю давление, тварь, видимо, начинает чувствовать преимущество надо мной и со всей дури замахивается головой… Удар приходится по лбу и я немного теряюсь в том, что происходит. Дьявольская глухая боль разносится по всему телу и лишь слабые остатки сознания остаются со мной. Перед глазами темнеет, прыгают мелкие искорки, но я всё равно, несмотря на скачки, остаюсь на месте. Через какое-то время картинка яснеет и я прихожу в себя и замечаю, что она немного успокаивается. Это шанс. Раз удар. Два. Три. Четыре… после шестого удара тварь с хриплыми булькающими стонами из горла медленно опускается в снег. Я мотаю головой, стряхивая пульсирующую боль. Не помогает. Дерьмовый день… Вырываю скрытый клинок из шеи и пока труп ещё опускается, я быстро спрыгиваю на землю. Вся рука в чужой чёрной крови, короткими густыми струйками стекающей на снег. У меня широко раскрыты глаза и, кажется, телу очень больно, но самая яркая боль — в голове. Машинально провожу ладонью по лбу и вдруг ощущаю под кожей что-то тёплое и влажное… Кровь. «Черт, а весело же было…» — бессмысленно проносится в мыслях и я смотрю на ладонь со своей кровью. Гляжу на небо, затянутое облаками, но с разрывом упрямого белого солнца. Постепенно оно темнеет, расплывается… становится мутным и нечетким. Ничего и чернота…

***

Надо мной ночное небо. Черная бездна. Я почти ничего не чувствую. Почти ничего… Только отдаленная боль в голове и холод. Но холод уже настолько привычен, что принимаю его частью себя. Я медленно поднимаюсь, зачем-то щупаю сырую морозную землю и напряжённо выдыхаю весь воздух из легких, когда перед глазам мелькают искры… — Ты настолько придурок, что смог прикончить то, что никому не удавалось. Обычно после встречи с этой бестией никто не выживал… — голос отца режет слух и я с опаской оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти его. — Выглядишь ужасно. Оказывается, он сидит совсем рядом, греется у костра, который я вижу очень смутно. Картинка яснеет. Разум постепенно возвращается в нужное русло, принимая информацию реальной, такой, какая она есть. Теперь даже слишком ярко. Свет от костра бьет в глаза: он пронзительный и нестерпимый, заставляет прищуриться и вовсе отвернуться. — Сколько я… — Недолго, — перебивает Хэйтем, поняв мой вопрос, — не двое суток, и не трое… Сегодня утром ты убил эту тварь. Я вспоминаю, что произошло до того, как я отключился… Смерть твари. Самой живучей и сильной из всех остальных… — Здесь?.. Я там же где и был? — Я не в том возрасте, чтобы тащить куда-то твою тушу. Его язвительное высказывание я пропускаю мимо ушей, аккуратно вставая на ноги. Голова идет кругом, изображение расплывается и я даю себе время восстановится. Стою какое-то время, прихожу в себя. — Возьми, — говорит тамплиер, протягивая флягу. Резко появившийся предмет немного сбивает с толку и я медлю. — Думаешь, я собираюсь тебя травить? Я качаю головой. Мир вокруг трясется, туманя сознание, но все же я довольно быстро возвращаюсь в реальность. Принимаю флягу и большими глотками вливаю в себя холодную воду. Кипяченый снег. Губы немного примерзают к горлышку, но я не обращаю внимания, — пью, пока не смягчается голод. Потом поливаю воду на лицо, смываю кровь и возвращаюсь в чувство. Становится холоднее, непривычно, но мне плевать, если это бодрит. — Когда увидел тебя, думал, всё… погиб. — Где она? — резко спрашиваю я и возвращаю флягу тамплиеру. — Кто? — Тварь. — А зачем тебе её труп? — Неважно. — Слушай, если я не в силах перетащить тебя, то это чудовище я уж точно не смогу, — язвит тамплиер, бросив в костер сухую ветку, которую до этого держал в руках. — Она там же где и была — за твоей спиной. Я оборачиваюсь и вижу завалившуюся на бок тварь. А я помню, что отключался совсем рядом с ней… но она намного дальше. Видимо, не придал особого значения шагам. Ладно, плевать… Я медленно подхожу к ней, немного пошатываясь, делая неосторожные шаги. Земля словно дрожит подо мной, изгибается в том месте, куда я ступаю и никак не хочет держаться твердо, даже морозный воздух не даёт полностью прийти в себя. Отец смотрит на меня, как на идиота… Затылок твари в чёрной крови, а на месте раны те же золотые линии, что и у трупа в поместье… Пасть приоткрыта и из нее тоже немного вытекает черная жидкость. То, что она мертва — лишь немного успокаивает. Даже труп выглядит угрожающе и опасно. Словно он вот-вот оживет. Мало ли, на что способны жёлтоглазые твари… Недолго думая, я вырываю огромный темный клык, почти размером в ладонь. — Зачем ты это делаешь? — подает голос Хэйтем. Я не отвечаю и возвращаюсь обратно к нему. Сажусь рядом на поваленное дерево и тут же недоумевающий взгляд отца застывает на мне, будто все еще ожидая ответа на вопрос и говоря, что не отстанет, пока не получит желаемого. — Хочу сохранить на память, — я вытираю об снег свой трофей, оставляя черный след на белом снегу. — Я бы скорее пожелал забыть такое, чем каждый день помнить, что когда-то мог лишиться жизни. — Ты не понимаешь. — Чего же я не понимаю? — Память о смерти даёт желание жить. Чем ближе смерть — тем сильнее понимаешь ценность жизни… тем сильнее стараешься выжить, — я смотрю прямо ему в глаза и показываю клык твари. — Это будет памятью, что я в силах избежать смерть, даже победить её. И это даёт надежду. А с ней я буду увереннее бороться со смертью или же искать способ обойти ее. — Все мы когда-нибудь познакомимся со смертью. Рано или поздно она настигнет нас. — Ясное дело, но нужно умирать своей смертью. Когда придет время. — Я часто задумывался, когда наступило это… дерьмо, смысл растягивать своё существование в нём, если есть довольно-таки простой выход? У меня даже был чудесный момент для этого, но знаешь, что меня остановило? Оказывается, я хочу жить, пусть не для себя, но для многих других людей. Я могу отдать свою жизнь для будущего, немного изменив мир, сделав его схожим со старым. Поэтому я сейчас сижу здесь, благодаря той мысли. - Едва заметная тень скорби и страха проносится по лицу отца, но тем не менее, он всё равно остается невозмутимым, уверенным в себе и сохранившим огромные остатки былого мира… Глядя на тамплиера, даже несмотря на его речь, кажется, что нет и не было никакого конца света. Между нами возникает задумчивое молчание. Хорошо, что не спорим, ведь обычно мы либо молчим, либо доказываем что-то друг другу… — Слушай, — говорю я, — что было с тобой после лазарета? Как ты вообще попал в ВНА? Отец поднимает взгляд на меня, полный заинтересованности и какого-то облегчения, словно он давно ждет этого разговора. — Какое-то время я искал тебя, Коннор, — мне становится немного стыдно, что мой бывший враг, тамплиер и, к тому же отец, искал меня. А я нет… — Я решил, что ты погиб и потом, найдя лошадь, я отправился в Бостон, в поисках безопасного места. И по пути меня чуть не убили… — Твари? — Люди. Трое ублюдков, которые выглядели, кстати, прилично и сыто. Сказали, что-либо я, либо лошадь… Очевидно, что я отдал лошадь и когда собирался уходить, как один из них метнул в меня нож, но я увернулся. Вот того я и прикончил, от остальных удалось скрыться. А на следующий день меня нашел патруль ВНА. — Тебе повезло. — Да, только вот Вашингтон высылает нас одних к смерти! Какая, чёрт возьми, есть гарантия, что мы вдвоём доберемся до треклятого артефакта и отнесем ему? — вдруг он замыкается в себе, опускает взгляд. Кажется, корит себя за что-то… — Никогда не думал, что всё перевернется так с ног на голову… — Думаю, генерал не просто так выбрал именно нас. Может быть, он видит в нас талант или много выносливости… — Ты ассасин, Коннор, профессиональный убийца, знающий, как убить быстро и тихо. Сомневаюсь, что у бывших солдат и офицеров больше шансов завалить вон то существо, — Хэйтем кивает на труп твари. — Неудивительно, что он послал именно тебя. Я не могу поверить, что ты до сих пор так наивно смотришь на многие вещи. Я пожимаю плечами и перевожу взгляд на труп. Это странно и жутко, но мне кажется, это тело отпугивает других тварей. Что там отец говорил? Они не ходят там, где чувствуют опасность. Недавняя смерть сородича и воздух, пропитанный этим… — И что, мы здесь всю ночь сидеть будем? — А ты предлагаешь сейчас куда-то идти? — Хэйтем бросает на меня непонимающий взгляд, мол, в своем ли я уме? Я качаю головой. Это скорее был риторический вопрос, мне просто жутко скучно находиться здесь. Я снова зацепляюсь взглядом за мертвую тварь… — Что, смущает? — язвительным тоном спрашивает отец, заглядывая мне в глаза. — Извините, сэр. Уже начинает раздражать его поведение, то, как он давит на и так потрепанные нервы, будто нарываясь на драку. Общество отца становится для меня невыносимым и я молча поднимаюсь и ухожу к ближайшему дереву. У меня нет никакого желания продолжать этот бессмысленный разговор. — Похоже, мне ещё предстоит заняться твоим воспитанием… — Что? — я подхожу к нему. Ярость и обида сильным огнем пляшут где-то в груди. — Сейчас ты решил заняться мной? Именно сейчас?! Тамплиер безразлично смотрит на меня, словно он выше и умнее… Как же ненавижу его высокомерие и его привилегии, что он старше и опытнее и с такими мальчишками, как я, церемониться не станет. Он вопросительно поднимает бровь и мне кажется, что он смеётся надо мной, знает мои слабые места и играет. Я же его самый опасный враг, ассасин, пусть оно и в прошлом… — И в кого же ты такой? — тихо язвит Хэйтем, глядя мне в глаза. Я продолжаю прожигать его взглядом и сжимаю кулаки. — Какая разница?! Ты бросил нас и теперь считаешь, что я как-то не так себя веду?! — одно малейшее упоминание о матери и мерзкое воспоминание об её смерти накрывают меня с головой. Я во всем виню и себя, и отца. Забудь он об Ордене, мать была бы жива и не было бы необходимости убивать его. Я уверен. — Знаешь, ты всё испортил… — Я и не удивлён, Коннор, — ровным голосом говорит тамплиер. — Ты всегда винил меня в этом. Но тем не менее, тебе все равно стоит поработать над своей вспыльчивостью и не вестись на провокации, если не желаешь сойти с ума в этом мире. — Твои слова всё равно не меняют того, что было! — Вот именно! Того, что в прошлом. Того, что уже не изменить… — Хэйтем усмехается. — Лучше здравый и спокойный рассудок, чем глупые убеждения. — Глупые убеждения? Разве ты не жалеешь?.. Вдруг передо мной оказывается самый мерзкий человек, которого отцом я точно не могу назвать. Самый подлый и хладнокровный. Его неприятный образ заставляет сдерживать слезы и разрушает немаловажные представления, а желание просто уйти, наплевав на последствия растет, лишь бы не находиться с ним рядом… — Конечно же я жалею, что так вышло! Но уже ничего не изменить и глупо вспоминать это! — тамплиер выглядит разъяренным, словно я задел его за живое. — Сейчас другой мир, оставь свои воспоминания в прошлом, если хочешь жить! — Тогда помолчи о моём воспитании, ты давно опоздал, — я подальше отхожу от Хэйтема, чтобы дело не дошло до драки. — Не нужно быть для меня «хорошим папочкой», волнующимся о моей жизни! Этого не будет. — Следи за тоном, мальчик, — отец неожиданно вскакивает и наотмашь бьет по лицу так, что я не в силах больше сдерживать себя. Он понимает, что уже слишком поздно, но его это не остановит, ведь нам снова придется работать вместе, как бы мне это не хотелось. Для своего же удобства тамплиер решает, что я «не такой»… И я бью, вкладывая в удар всю силу, всю обиду, ярость копившуюся во мне, и с удовлетворением замечаю, как Хэйтем, пошатнувшись, сплевывает на снег кровь. Отхожу, чтобы успокоиться и не натворить глупостей. Тело всё кипит в нетерпении, в жажде продолжить бой. Проклятые привычки ассасина, выработанные за жизнь. И я жалею, что отвлекся… Тамплиер подходит ко мне, бьёт сильнее, чем прежде, в солнечное сплетение, выбивая весь воздух из легких, и я машинально сгибаюсь, теряю на время осознание того, что происходит. И пока я медлю, отец поднимает голову за подбородок и снова ударяет под дых, а затем и коленом в лицо. — Надеюсь, ты хорошенько поймешь, — тамплиер наклоняется ко мне, смотрит так, будто я всего лишь жалкий сопляк, зелёный юнец, желающий установить свои правила. В его глазах возможно так и есть. — Я не молод, но хватку не потерял, так что держи язык за зубами. — Решил побыть теперь «плохим папочкой» или «примерным отцом»? — я горько усмехаюсь, вытирая рукой кровь с лица. — Не думал, что ты ударишь первым. — А я не думал, что ты так упрям, — Хэйтем достает из сумки тряпку, смачивает водой из фляги и протягивает мне. — Чего ты хочешь добиться? Заставить меня чувствовать вину еще сильнее? — я удивленно гляжу на предложенное. — Убери. Я беру пригоршню снега и прикладываю к переносице. — Ты безумно похож на мать. — Не говори больше о ней! — яростно выпаливаю я, опустив голову.