Забытое Братство

К счастью, а может, и нет, я снова открываю глаза и ничего не вижу. Сколько я уже тут времени? Сколько времени я провёл без сознания? Запах собственной крови бодрит и пугает, а двигаться невероятно больно. Всё тело сгорает в нестерпимой боли и слабости. Его медленно сжирает голод. Я сажусь. Нет сил. Слабо подвигаюсь к стене, прислонившись лбом. Холодные кирпичи служат единственной опорой. Мысли путаются вокруг самой главной цели: «Нужно выбраться отсюда». Я не знаю как и что делать, ведь кругом — густая тьма, и даже неизвестно, куда меня затащили… Кажется, меня бросили в ничто, где я медленно становлюсь частью тьмы, где она меня засасывает и не отпускает, делает забытым навеки, как развеянные по ветру листья и пыль. Герои тоже умирают. — Нет, сумасшедший, — говорит она, — герои не умирают. Она мне напоминает летнее небо. Мерещатся худые руки, горячие губы, целовавшие до одури, до сладкого тумана в голове. Сэйен обжигает своим теплом, теплом далекого летнего солнца. Она заставляет думать о Лете даже сейчас, когда стекла готовы вот-вот треснуть от жуткого холода, потому что в её глазах — огонь, шедший из души. Огонь летнего солнца, от которого становится жарко и душно… Он бесстрашный, упрямый и толкающий вперед… Но мне тяжело. Кто-то трясет меня за плечо. Точно Саймон… Я готов задергаться, запаниковать и крикнуть, чтобы меня отпустили, но осознаю, что сил сопротивляться и язвить, больше нет. Но артефакт они все равно не получат. Я буду… просто молчать. А потом придет идея отсюда сбежать. Совсем скоро… придет… идея. Мысль. Она спасет меня. Мысль. Но что я должен придумать? Руки связаны, уже затекли, онемели. Есть скрытые клинки, но их достать не получится… Ладно, я выберусь отсюда. Я должен отсюда выбраться. Я его обязательно убью. Он, наверное, даже и не подозревает, что истощенный и избитый пленник это сделает. Но я точно не оставлю его в живых. Я покажу этим «миротворцам», что со мной бесполезно бороться, дам понять, что артефакт будет возвращен… Я тяжело поднимаю голову и открываю глаза. Оранжевый и размытый круг, от которого исходит слабое тепло, мерцает в сквозняке, танцует и парит в воздухе… Она напоминает мне лето. Смеющееся и горячее. Пахнет яблоневым цветом и недавним дождем. Её черные волосы мягко колышет ветер, играя с солнечными лучами… В глаза сквозь опущенные веки пробивается свет. — Коннор, тихо, — снова этот знакомый голос, слегка ударяет по сознанию, заставляя что-то настойчиво вспоминать. Но я в бреду, одурманен близкой смертью и мне кажется, что все это — неправда, иллюзии умирающего разума. Кто это? Я пытаюсь приблизиться к источнику света, восстановить четкость картинки, но тщетно. Он берет меня за руки, разрезает путы и по запястьям, плечам и по спине проходит приятная мелкая дрожь. Чувство слабой свободы… Я молчу. Боюсь, если попытаюсь говорить, выйдет что-то несуразное, напомнит о моей смерти, которой быть не должно. Но она рядом. Слишком голоден, слишком слаб, слишком перенапряжен… Кто бы то ни был, я все равно очень благодарен. Едва заметно киваю, в знак благодарности. Не знаю, видит он или нет… Я поднимаюсь на ноги, опираясь рукой о стену, силясь в который раз не упасть в обморок. В глазах, наверное, чернеет. Не знаю, тут и так еле видно. Хватаюсь за живот в новом приступе голодной боли. Кажется, сейчас желудок всосет сам себя. Чувствую, что вот-вот упаду. Упаду и больше не встану. Ноги так и подкашиваются, умоляют меня бросить все. Эту жизнь. Но мне приходится бороться. Подожди, я еще не закончил… Пожалуйста… умоляю! ПРОШУ! Мне нельзя умирать. Вдыхаю полной грудью пропитанный пылью воздух и стараюсь держаться. «Кто-то» помогает мне, придерживает и шепчет: — Коннор, нужно уходить отсюда. Почему же этот голос кажется знакомым? Он бросает меня в закоулки моей памяти, в Прошлый мир, когда я еще был ассасином и собой. — Не могу, — сдавленно шепчу я. — Больше не могу. Смерть так и тянет меня в свою тьму, рассыпает мое сознание на множество мелких фрагментов, растворяет их… Пытается стереть, управлять мной, чтобы я сдался. — Ты же не хочешь умереть? — будто подбадривая, говорит «некто». В ответ я лишь качаю головой: «Не хочу». Шум волн и крики чаек. Я думал, они все исчезли, улетели в никуда, бросив свою старую жизнь. А может, и вовсе вымерли. Еще соленый запах моря… такой яркий и близкий, смешивается с сильным ветром. — Все паруса! — Работать, чертовы бездельники! — мистер Фолкнер стоит на капитанском мостике слева от штурвала, привычно уперев руки в бока и внимательно наблюдая за экипажем. — Что-то не нравится мне эта погода, капитан. Я закатываю глаза. До чего же он придирчив, хотя и часто его «предсказания» по поводу погоды превращаются в правду. Водная гладь с белыми пенистыми разрывами волн тихо блестит в алом закате перед носом «Аквилы», только бурный прибой врезается в россыпи скал и рифы, вздымая высокие фонтаны пены. Впрочем, обычная погода, характерная для моря. — Для вас и восход солнца — дурной знак, мистер Фолкнер. — Щхуна! — кричит марсовой. — Вижу шхуну! — Мисс Мэнди говорит, что в Мартас-Виньярд англичане угрожают людям. Я очень скучаю по этой жизни… Роберт Фолкнер? Кажется, я вспоминаю этот голос, только слова теперь звучат совсем иначе. Да, да, наверное, этого голос принадлежит именно ему. Только ведь у него может быть он? Ведь так? Или нет… О чем же я думаю… — Мистер Фолкнер? — наверное, для него странно звучит этот вопрос, ведь мы столько пережили вместе, что я просто не мог его забыть. Я медленно роняю себя во тьму, стирая с себя все остатки прошлого. — Да, — он говорит так, словно я спросил: «сегодня же четырнадцатое число?», — это я. Я смотрю потерянным взглядом в стену, делая неосторожные шаги, но вдруг старый морской волк сует мне флягу с водой. Я теряюсь, словно не зная, что нужно делать. Она расплывается перед глазами, становится мутной точкой, по которой мелькают разноцветные искры. Останавливаюсь, но Фолкнер тут же подталкивает меня, чтобы не терять времени. — Ну же, иначе ты точно помрешь тут и сейчас! — вдруг он обреченно вздыхает, поняв, что я совсем обессилел. Он подносит горлышко фляги к моим губам, и я неожиданно для себя сам непроизвольно выхватываю ее и жадно пью, не щадя ни одной капли. — Быстрее! Я, наконец, отнимаю флягу ото рта, вытирая губы. Мычу что-то похожее на «спасибо» и киваю. Недавно я мог прикончить тварь, человека… мог устоять в битве, а сейчас о продолжительных пробежках и речи быть не может, я даже на ногах устоять не могу. Слабак. Слышится щелчок в замочной скважине. Дверные петли печально скрипят. Морозный воздух туманит сознание, заставляет съежиться и вовсе отвернуться. — Ещё немного осталось, — Роберт подталкивает меня, чтобы я двигался бодрее. Я стараюсь быстрее шевелить ногами, но мир вокруг тут же темнеет, уходит из-под ног и словно разваливается. Падаю на колени, и старпом хватает меня за локоть, не давая совсем свалиться. Упадешь — не встанешь. Упадешь — не встанешь. Упадешь — не встанешь… Промерзлая земля выглядит маняще, напоминает о смерти, облегчении. Я хочу умереть, чтобы избавиться от боли, но мне не положено, я не достоин такой роскоши. Я не достоин смерти. Смерть оскабливается своими чёрными, студёными клыками, дышит могильным холодом мне в затылок, и дрожь потом неприятно растекается по всему телу, как ледяные струи дождя. Она могла бы впиться в меня, выпить все силы, но она только ходит туда-сюда, дразнит, ведь знает, что мне нельзя умирать, что я обязан завершить свою миссию и найти Чарльза Ли с артефактом, иначе никак. Она давно преследовала меня: шла за мной по пятам и видела, что мне нечего есть, что я устал от долгого пути. Ждала, когда придет время. Вот сейчас она уже совсем близко, уже нависает надо мной с безумной улыбкой и пустыми глазницами. Это длится долго. Мне кажется, что так будет вечно, что я тут останусь и никогда не выберусь. Мне страшно. Я не могу пошевелиться, и, наверное, все замерло, а время остановилось. Страх кроется мерзкой холодной жижей на дне сознания, потому что смерть стоит совсем рядом, а страх боится её, прячется, но не исчезает. Там где есть смерть — пустота, бездна и ничего, любые чувства и эмоции испаряются. Она знает и чувствует, что мне тяжело. Когда пришел Саймон со своим допросом, она затаилась в темном и сыром углу и наблюдала за мной. Я ощущал её продрогшее присутствие, что мы не одни в четырех стенах. Она тихо приближалась ко мне, а потом молчаливым призраком повисла надо мной в воздухе и смотрела. Смотрела, пока я не отключился.