Забытое Братство

Грохот. Еще раз… два. Треск, ломающейся древесины. Я жив? Или мир мертвых такой и есть? Открываю глаза, сажусь. Сэйен нигде нет, и я чувствую, как что-то в груди ноюще разрывается. Я паникую, забываю про грохот и быстро оглядываюсь по сторонам. Где она?! Темно, ничего не видно. Только холод и безмолвие. Только холод и безмолвие. На фоне падающих деревьев… А эти деревья, наверное тоже уже упадут, вот-вот склонятся под гнетом времени и смерти. — Ты здесь? — приятной музыкой раздается её тихий голос. Она рядом. Уже очнулась… — Да, — облегченно отвечаю я. — Да, я здесь. Я готов разрыдаться, как ребёнок. Как испуганный маленький ребёнок. От горя и радости одновременно, но вместо этого я крепко обнимаю её, сдерживая слёзы. — Ш-ш-ш, все хорошо. — Я думал, ты умираешь, — глаза сами слезятся, но мне кажется, я получаю умиротворение, некий покой. Эти роскоши дает мне знание, что она жива. — Я тут, — ее голова лежит на моем плече, а руки — обхватывают грудь. Мы как одно целое — сидим вплотную друг к другу, точно, взглянешь на этих двух человек — и подумаешь, что ничто их не отсоединит. — Как ты? — Не знаю. — Есть хочешь? — Нет, — она суёт палец за щёку, потом рука девушки что-то протягивает мне в кулаке, и я замечаю сухие слёзы смерти в её глазах. — Прости меня. Она раскрывает ладонь и я вижу зуб. Меня это пугает. Пугает еще сильнее, чем прежде. Не только потому, что она уже умирает от голода, а потому, что я действительно её знаю. Она может долго стоять на своем, никого не слушая, даже если это будет медленно её убивать. Бессмысленная погоня за принципами. Часто бывает, что ей плевать на всё… — Я сейчас ухожу… — Куда? — резко спрашивает она. — Здесь есть поблизости амбар, — я делаю небольшую паузу, — с людьми. В сером свете зимней луны я вижу, как встревоженно ее глаза смотрят на меня. Опустошенная земля, где стоит тишина, которая убивает, и ни одной человеческой души. Я не помню, когда она в последний раз встречала людей. Мы думали, что уже все, конец, но все равно знали — они есть. — Не надо, прошу тебя. Они могут убить тебя. — Нужно найти еды. — Лучше поищем в другом месте, но не там, — сквозь шепот она будто кричит на меня, удерживает здесь. — Прошу тебя. — Нет… — Я боюсь, очень сильно. — Сэйен, я должен, — говорю я. — Если не поедим в ближайшие дни, то не доберёмся до Нью-Йорка. — Но, ты рискуешь… — Если останусь — тоже рискну. Сомневаюсь, что мы сможем найти что-то поблизости. Они точно прочесали все вокруг. Это — наш единственный шанс. Она долго молчит, кладет голову мне на грудь и тяжело вздыхает. Мёртвые деревья на фоне холода и безмолвия. Чёрные, сухие и укрытые снегом. Они легко сливаются с гниющим, таким же черным от ночи Новым миром, продрогшим насквозь. Дрожь от мороза уже становится родной, но такой же противной. Кажется, звёзды тоже умирают, как деревья, но их смерти не видно, как и их самих. Наверное, у них другие правила смерти… — Ладно, — Сэйен тихо всхлипывает. — Я вернусь. Девушка поднимает голову, кивает так, словно убеждает себя в том, что я не погибну. Я чувствую на себе её тяжелый взгляд, такой, каким она обычно жадно цепляется за меня, но сейчас по-особенному жадно, как в последний раз… — А если и там еды не будет? — неожиданно выдает она. — Она там точно есть, я видел тех людей. Выглядят хорошо. — Ну, а вдруг не будет? Что тогда? — Тогда, мы, наверное, умрем. — Наверное? — Тогда бы нас спасло только чудо. — Мы не должны умереть, ты сам говорил. Помнишь? — Мы и не должны, я же говорю: этот амбар — наше спасение, Сэйен! — Хорошо, — она поднимается, чтобы я мог встать, — иди. — Я вернусь, в прошлый раз я вернулся, нашел тебя, и в этот раз вернусь. Но сейчас я ненадолго, — я протягиваю ей кинжал, она принимает его и прячет за поясом. — Но в прошлый раз мы не голодали так долго… — тихо говорит она, без надежды и подавленно. Так тихо могут звучать мысли вслух. — Ладно, береги себя. — Ты тоже. Печальный взгляд Сэйен еще долго смотрит мне в спину, пока я карабкаюсь наверх по склону. Бывает так, что она переживает за все, что происходит вокруг. Боится и понимает, чувствует: что-то происходит. Что-то плохое, ужасное, отвратительное, где-то там, а может и совсем рядом. Оно может дойти и до нас, моментально лишить жизни. Она волнуется за меня, за ребёнка. Хрупкие жизни, готовые в любой момент разрушиться. Впереди мелькают огни. Я сильнее прижимаюсь к земле, и внимательно вглядываюсь вперед. Вроде чисто. Какими же надо быть бесстрашными ублюдками, чтобы ночью зажигать фонари? Твари издали точно заметят их. Может, они настолько сильные, что убить их — раз плюнуть? Я замираю, когда замечаю чье-то движение в огромном окне амбара. Едва заметное с моим нынешним зрением, тем более в такой темноте. Время от времени картинка дрожит, расплывается, а потом снова становится четкой и ясной, но не полностью. Медленно подкрадываюсь к можжевельнику, держу наготове скрытый клинок. Облачка морозного пара срываются с губ. Еще один мужчина дежурит рядом с воротами, лениво смотрит по сторонам и устало опирается на мушкет. Пригнувшись, аккуратно бегу к боковой стороне амбара. Прижимаюсь к стене и тихо выглядываю из-за угла. Благо на противоположной стороне амбара никого нет. Все так же прижимаясь к стене, будто к спасательной опоре, медленно двигаюсь к задним воротам и быстро ныряю внутрь… Прячусь в тени ящиков. Тот же мужчина стоит ко мне спиной, опираясь о дверной проем. Смотрю в ящики — пусто. Еще раз осматриваюсь — пара бочек, стоящих у входа. Проверю их потом. Сверху исходит свет, там скорее — сторожевой пост, чем лагерь. Здесь должен быть подвал или что-то подобное, служащее выжившим убежищем. Я ищу глазами дверь, то, что может быть входом туда. Грязная занавесь, что-то подозрительно прикрывая, заставляет мысленно улыбнуться. За ней так и чувствуется другое пространство. Я делаю несколько шагов в ее сторону, не сводя глаз с «дежурного» и затаив дыхание. Главное, ступать как можно тише и надеяться, что оголодавший желудок опять не взбунтуется и не станет угрожать. Я останавливаюсь в шаге от занавеси, когда человек начинает переминаться с ноги на ногу. Черт! «Пожалуйста, успокойся, и не шевелись!» — мысленно кричу я, шевеля губами. В какой-то момент меня толкает вперед невидимая сила, то ли страх, то ли смелость… Не знаю. Я поднимаю эту штору. Дверь. Я медленно обхватываю холодную металлическую ручку и тяну на себя. Убийственно громкий скрип разрывает всю ночную мертвую тишину. Вот… дерьмо! — Кто там?! Я резко набрасываюсь на «дежурного». Он падает. Подношу скрытый клинок к его горлу, а перед глазами снова прыгают разноцветные круги. У меня нет другого выхода. — Тихо! — шепчу я, в надежде, что его приятель наверху ничего не заподозрит. Хотя… вот дьявол, он уже спускается! Глухие быстрые шаги опасно раздаются со стороны лестницы. — Пом… — Заткнись! — сильнее давлю лезвием на его шею. — Еще звук — прикончу! Он мог бы скинуть меня. Он же не голодает, полон сил и будто совершенно не тронут Новым миром. В глазах стоит такой ужас, который, наверное, никогда и не находился в этих глазах. Никак не думал, что попадется такой девственно чистый человек, не знающий настоящей паники. От этого взгляда я чувствую себя паршиво. Я чувствую себя животным, готовым прикончить любого, чтобы выжить. Чувствую себя чудовищем, не лучше и не хуже тех же мародеров или тварей. А кем же я был раньше? Борцом за справедливость, искореняющим зло, который защищал и помогал слабым… Сейчас противно от самого себя. Он не отталкивает меня, потому что боится одного неверного движения, за которым — фонтан крови, рьяно бьющий из раны. Боится смерти. — А ну, отойди от него! Я поднимаю голову. Опять в меня смотрит дуло ружья. А я еще обещал себе и Сэйен, что сделаю все, чтобы мы были живы. Мы не должны умереть, чтобы спасти мир. А как мы спасаем мир? Угрожая и пугая тех, кто хорошо помнит Прежние времена? Тех, кто есть Человек? Тех, кто хочет жить?! Хорошие герои. Мы выживаем на мерзкой основе из паники и тьмы. Мы состоим из них. Страшная цена за Прежний мир… Но мне не положено умирать. Моя судьба уже соткана из будущего, высказана Женщиной, Юноной. Дуло ружья вдруг опускается. Я не понимаю, почему. — Коннор? — знакомый голос бросает в дрожь, в бездну прошлого и утерянного. Я… пытаюсь вспомнить, кому он принадлежит, пытаюсь выбраться из бездны Прежнего. Где-то я его слышал раньше. Он есть посреди других голосов из моей прошлой жизни, плывет по своему течению в моей памяти. — Это вы? Я нервно смеюсь. Судьба играет со мной, как хочет. Дверь снова скрипит. Я не успеваю отреагировать… Резкий удар по голове сзади. Темнота.

***

Открываю глаза. Темно. Пахнет сыростью и прелыми тряпками. Медленно прихожу в себя и пытаюсь пошевелиться. Никак. Руки крепко связаны за спиной. Веревки больно натирают запястья. Пытаюсь ослабить веревку и в кровь растираю кисть. Все тщетно… С опасением отмечаю, что стало как-то непривычно легко и свободно. Они забрали все оружие: карабин, лук, томагавк… Всё. Даже поясную сумку с патронами не оставили! Скрытый клинок… скрытый клинок на месте. Видимо, не поняли, как его снимать, либо просто не заметили. Чей же то был голос? Из-за чертового ослабленного зрения я даже не смог увидеть его лица. Только размазанное бледное пятно с темно-серыми кругами вместо глаз… Голос до боли знаком, но память никак не хочет восстанавливать забытое. Люди, сохранившиеся в памяти: уже безликие, наполовину стертые, как меловой рисунок после дождя. Они остались в Прежнем мире, который я боюсь вспоминать. Потому что мне больно… Коннор? Это вы? Донельзя равнодушный и спокойный тон, полный смелости и уверенности. Он показался мне неожиданно удивленным. Подвигаюсь ближе к холодной стене, опираюсь спиной и затылком. Во рту сухо. Хочется пить, хочется мысленно перевести дух, трезво проанализировать все происходящие за последнее время события. А вот есть — хочется дико. Желудок надрывно урчит, разрушая тишину. Угрожает скорой смертью, напоминает, что если сейчас же не поем, то тут же и подохну… Никогда такого не было. Никогда не было такого сильного голода. И я не знаю, что будет потом. Я еще должен ждать. Ждать неизвестного чего или кого. Но не смерти. Или смерти?.. Судьба бьет меня наотмашь по лицу и говорит: «Герои не умирают, забыл?». Облизываю сухие губы, смотрю в пустую тьму. Ничего нет. Только чёрная пелена, лишенная любых источников света. Голова кружится, и я вздрагиваю, словно боясь провалиться в пропасть. Смотрю под ноги: выбитая плитка, пыль. Неоткуда взявшийся полумрак стыдливо укрывает беспорядок, но не может спрятать перемены. Я зачем-то спрашиваю себя: «Что случилось?», но ответ снова ускользает, испуганный угорь зарывается в ил. Чьи-то тяжелые шаги слышатся за дверью. Наверняка дверью, я не уверен. Откуда доносятся эти шаги? Я не знаю… Яркий свет простой масляной лампы режет глаза, греет лицо своим приятным теплом. Чья-то рука снимает с меня капюшон, но я не возмущаюсь. Мне плевать. Нет сил огрызаться на такое. — Коннор Кенуэй? — голос чужой, не тот, что казался мне пришедшим из прошлой жизни. — Лейтенант Саймон Браун, отделение государственной защиты ВНА, — представляется он, следуя уставу. — Вам предъявлено обвинение в разжигании внутренней вражды, дезертирстве и предательстве в целях собственной выгоды. Сообщение важных деталей о нахождении древнего устройства может облегчить вашу участь и в дальнейшем повлиять на меру наказания. Будете говорить? Я не смотрю на того, кто пришел. Поймали. Нашли меня. Бесчестные придурки. Ващингтон просто так не упустит возможности заполучить артефакт, ключ к лидерству, чтобы держать всех остальных в страхе. Артефакт даст ему его армию тварей. Могущество и силу, построенные на несправедливости… — Понятно, — человек поднимается, оранжевый свет масляной лампы отдаляется, и я снова погружаюсь во тьму. — Давайте решим все мирно, пока не поздно. — Мирно? — я слабо улыбаюсь. — Вы связали меня, и теперь хотите решить все «мирно»? — Вы говорите, где артефакт, и ВНА перестает вас разыскивать, а генерал Вашингтон — не казнит, в связи с вашей помощью в недавней битве при Монмуте. — То есть, если я скажу, где он, вы отпустите меня? — Несомненно. — А иначе? — Боюсь, тогда придется «вытрясти» из вас все ответы, — его голос звучит спокойно и холодно. Можно подумать, что ему плевать на все. Образ отца мимолетом пролетает в сознании. — Только, давайте, без шуток. Вам же хуже будет. Та группа из выживших — определенно не ВНА. Человек, «учивший стрелять» не собирался бы меня убивать. Вероятно, ВНА и эта банда совсем недавно заключили сделку между собой. Интересно, какую? Скорее всего, этот мужчина — шпион. Теперь я понимаю, что среди любых людей будут скрываться подобные ему. Я думаю спутать Вашингтону карты: совру его пешке про нахождение артефакта и выберусь на свободу. Вроде бы, все легко… — Хорошо, ладно, — говорю я. — Я скажу вам, где артефакт, и вы отпустите меня… Этот тип снова наклоняется ко мне, поднося лампу ближе. Он неотрывно прожигает мои глаза внимательным взглядом, от которого на душе остается неприятный осадок. Незнакомец находится непозволительно близко. Будь я не привязан — оттолкнул бы его. — Говорите, — его губы под тонкими, изящными усиками выразительно шевелятся. — Артефакт в Бостоне. Как-то мерзко ухмыляется, и его усики легко скачут, растягиваются, словно говоря: «Нет, не сработает, парень». Наконец-то он отстраняется от меня, размывается в пространстве, в картинке моих ослабленных глаз и говорит: — Лжете, — кулак сильной руки впечатывается мне в челюсть. Сухие губы лопаются, и по подбородку стекает кровь. — Я же говорил, давайте без шуток. — Я говорю правду! — сплевываю кровавый сгусток и вжимаюсь в сырую стену так, словно пытаясь стать частью неё. Его лицо вновь оказывается передо мной. Залезает в душу, царапает своим противным взглядом мое сознание и как будто читает мои мысли. Изначально он показался мягкосердечным и настроенным на «мирное решение». Показался. Оказывается, настроен он серьезно и не даст себя обдурить. Следующий удар приходится по печени. Я сгибаюсь, прижимаю колени к груди и падаю на бок. Чертовски больно, но мне все равно… — Повторяю: перестаньте лгать и пытаться играть по своим правилам! Я вас предупреждал. — Это у вас такой принцип: связывать, а потом избивать? — Вы же лжете. Будете продолжать лгать — вам будет хуже… Разве не ясно? Я сажусь. Меня трясет, в горле сухо и пыль хрустит на зубах, с металлическим привкусом крови. Голова снова кружится, перед глазами плывет черная муть, и я смотрю в никуда. Теряю связь с реальностью — такое знакомое чувство… — Я. Не. Лгу! — настойчиво и четко проговариваю я. Думаю о Сэйен, о том, что я должен быть рядом с ней. О том, что ей нужно поесть, восстановить силы. Хотя бы чуть-чуть. О том, что мне нужно выбраться отсюда, но и не сказать этому шпиону правды, иначе миру конец. ВНА этого не понимает, не хочет слушать, ведь перед глазами такое приятное искушение: власть. Болевая искра вновь взрывается по всему телу после очередного удара в печень. Я опять склоняюсь от боли, прикасаясь лбом к холодной плитке. Еще удар — потеряю сознание точно. — Вам не надоело? — протяжно и спокойно говорит он. Так, словно занят обычным повседневным занятием, которое приносит ему простое удовольствие. — МЫ все равно найдем артефакт, но не скоро, потому что не знаем, где он. А если вы будете до того момента упираться — закончите свою жизнь на эшафоте. — Миру конец, если артефакт попадет вам в руки! Править будет нечем, идиоты! — Глупости. Генерал обещает нам защиту и сильное государство. — Вы играете с тем, чего не знаете! — Значит, вы, все-таки, действительно солгали, когда говорили про Бостон? — Нет! Я вас предупреждаю! Я сказал, что вам нужно, теперь отпустите меня! — я пытаюсь подняться, чтобы не быть на коленях перед этим щенком из ВНА, но он со всей силы заносит кулак и бьет по носу. Чувствую, как теплая кровь бежит стремительными струйками из ноздрей, потом капает тяжелыми бусинами на каменную плитку и смешивается с пылью… — Нет, вы не сказали того, что нам нужно. Сейчас я в последний раз повторю вопрос, если вы снова будете нести чушь — я перейду к крайним мерам, — слова звучат ровно, не выдавая эмоций. Это одновременно успокаивает и настораживает. Я уже перестаю бояться. Перед глазами наконец-то все плывет, а оранжевый свет от лампы становится совсем незначительным и едва заметным. Я ощущаю, как снова падаю на пол. Это последнее…