Подари мне второе дыхание.

Пять месяцев. Двадцать один день. Шестнадцать часов.

Твоё тело так неподвижно. Лицо. Оно настолько бледное, что я не знаю, продолжать верить, что в тебе ещё осталась жизнь. Руки. Они непривычно холодные, ведь несмотря на погоду и температуру, ты всегда был теплым и не только телом, но и душой. Губы. Неподвижны уже почти полгода, не расплываются на лице теплой улыбкой. Твои волосы на голове всегда были в беспорядке и, когда я только прикасалась к ним, дабы навести красоту на свой вкус, ты тут же менялся в лице и недовольно высказывался в мою сторону. А сейчас, каждый день, что бываю у тебя в больнице, когда ты прикован к кровати без повода на движение, я укладываю твои волосы на правую сторону и невольно улыбаюсь, с болью придаваясь воспоминаниям. Ты и представить не можешь, как дорого обходится каждый раз визит у тебя. Когда стою у твоей палаты, поправляя медицинский халат, который мне выдаёт медсестра, я трясу головой, откидывая плохие мысли о твоём будущем, натягиваю улыбку и захожу к тебя, полуживому, всё с той же фразой «Здравствуй, Хорхе». Первое время рядом с тобой было невероятно страшным. Куча аппаратов, проводов, капельница, которую часто меняла медсестра и ты, такой бледный, далекий и не подающий вида на жизнь. Не улыбаешься, не смеешься, не говоришь, не дышишь. Мне было бы легче продать жизнь дьяволу, исчезнуть из мира живых, чтобы только не видеть тебя таким, чтобы сердце моё, при виде тебя, не переставало биться реже, но так громко, что, казалось, заглушает слух. Я никогда не задумывалась, что смерть так близко и незаметно может подкрасться и бесцеремонно потихоньку забирать чью-то жизнь. Никогда не могла подумать, что это когда-нибудь вообще коснется меня. Никогда и никого я не была готова потерять в своей жизни, как тебя. Ты прошёл со мной бок о бок одиннадцать лет, жертвовал всем ради меня, рисковал и отдавался на все сто процентов только ради моего счастья. А сейчас я понимаю, что моё счастье, когда ты рядом. Я бываю у тебя четыре раза в неделю по пять часов и это так мало для меня. Время проходит незаметно, когда я начинаю рассказывать о своих пустых бытовых делах, что произошли днём, а потом молча смотрю на тебя и, рассказывая, вспоминаю, что было с нами и нашей дружбой до злополучного дня. — Во втором примере у тебя ошибка, — Я отдаю тетрадь обратно парню, заключая вывод о его проделанной домашке по математике. — Стоссель, ты уверена? — Зеленоглазый ухмыляется и вопросительно посмотрев на меня, отбрасывает карандаш в сторону. Когда Хорхе начинал фамильничать, значило одно — он недоволен, что задели и указали на ошибки. — Да. Ты как всегда забыл перенести минус в начале, — Бубню в твою сторону, продолжая дописывать остальные задания. Ты молча подсел ко мне на кровать, отложил тетради и удобно расположился рядом. Я с негодованием смотрела на тебя, приподняв одну бровь. Внезапно ты набросился на меня, начиная щекотать, да так, что мой безумный смех мигом заполнил комнату. — Ну, что, Тини? Я не прав? Не прав? — Шатен ловко скрестил мои руки, не давая сопротивляться. — Ну? Отвечай? — Прав. Хорхе Бланко, чертов придурок, но ты прав, — Я задыхалась своим же смехом, но и признать правоту, и успеть оскорбить в одном предложении смогла. Я нахожусь в оцепенении каждый раз от таких воспоминаний, во рту образовывается сухость, глаза становятся мокрыми и у меня появляется необъятное желание повернуть время на год назад и главное, чтобы кома оказалась не надолго, иначе я тоже окажусь в больнице, только немного другого русла — психиатрической. Дикая боль охватывает грудную клетку, когда сознание в истерике доводит мысль, что в этом я бессильна и ничто мне не поможет, что у меня нет того, что заставит тебя снова вернуться. Я не смогу, как бы ни старалась, жить этими моментами и вспоминать их без тебя. Если жизнь вдруг обделит нас друг от друга, а судьбы окажутся порознь, я, наверное, готова отказаться от жизни и отдаться забвению. Ты стал настолько мне дорог, что только ты, живой, сможешь подарить мне второе дыхание.