Carousel

Жизнь Мирона — карусель.       Она поломана, как и стул на кухне, который Мирон лишает ножек ударом ноги. Боль мелкими паразитами расползается по кости от голеностопа к колену, и Федоров ложится на пол. Кафель на кухне холодный, почти как вода из-под крана, и если прикрыть глаза, то можно представить, что тонешь. У Мирона хорошо с фантазией — он утопленник. Пузырьки воздуха лопаются об острие чужих языков, но Мирон закрывает глаза и терпеливо жмурится — он жертва, и дело не в переломах. Билет стоит чего-то большего, чем нервов.       По возвращению с баттла Мирон сидит под душем в рубашке и штанах, потому надо прийти в себя — входная дверь закрыта, звонок сломан. Проиграть — не значит, что конец. Проиграть — значит, что все идет по кругу. Мирон не смотрит, только открывает рот и временами сплевывает воду, не плохо — чего-то не хватает. Голос Гнойного звучит в голове, то ли оскорбляя, то ли констатируя, а Мирону до истерики смешно от мысли «Слава срубил славу». Жизнь Славы — карусель.       Гнойный видит, как съебывает Мирон, но ему без разницы — пока без разницы. Он прется к бару и пьет рюмку за рюмкой — забыть бы чертового Окси с его заебами и охуенным пьяным отсосом, во время которого Слава даже забывает все свое ебанное остроумие, потому что боится упасть на пол — ноги дрожат, будто он телефон на вибро-режиме на время звонка. Горловые стоны, царапины на шее — двойные рифмы, грайм-парт. Итог всему этому: «победил Гнойный» и усталый взгляд Мирона. Сядь спокойно, теперь это твое место.       Слава хочет нормально выпить, но ловит такси и едет туда, где его ждет Мирон — не потому что боится, а потому что знает, чего стоит бояться. Потолки серые, лестницы хмурятся ступеньками, кафель на чужой, знакомой кухне слепит глаза. Слава находит Федорова, мокрого насквозь и спящего на полу: гематома на ноге, поломанный стул у головы. Мирон выглядит не несчастным, просто лицо его выражает какое-то неожиданное смирение — он знал, знал, сукин сын. От этой мысли Гнойный плюхается на мокрый кафель и нервно усмехается. — Уебок ты, Мирон, — фыркает Слава, смотря на мигающую лампу, от которой рябит в глазах, — уебок. — Для тебя «Мирон Янович», — злобно шипят снизу, Мирон глядит исподлобья на непрошенного гостя, — и я и так знаю, что уебок, что ты приебался? — Яновичем ты был бы, если бы в моем рту был твой член, — Гнойный склоняется ближе, ощущая, что Мирона немного трясет от холода, — но все было наоборот, — желчно выплевывает он.       Слава ложится рядом и больше не смотрит на Мирона, который неловко касается лбом его плеча, поджимая под себя ноги. Будь Окси грудастой шлюхой с лицом и фигурой барби — все было просто, но с Мироном так не бывает. Карусель Славы продолжает свой бег, а у Мирона становится американскими горками.