Вероятность

Прошло три дня с того момента, как Эмили вошла в дом, где прошло всё её детство. Отец стал совсем слаб и с того момента совсем не вставал со своей кровати. Он угасал каждую минуту и никто ничего не мог с этим поделать. Эмили всё своё время проводила рядом с ним, читая, разговаривая, а потом просто засыпала в его любимом кресле. Его переставили на следующий же день после её приезда в спальню отца. Том был исключен из их маленького мира, в котором ему не было места, но, если быть до конца честным, ему было достаточно наблюдать за происходящим со стороны. Он молча приносил чай, отвечал, когда его спрашивали, и не встревал в их беседу. Эмили считала секунды, проведенные с отцом, таким родным и близким, каким он никогда раньше не был, а Том стал для неё поддержкой, готовой предоставить опору в любую минуту. Она знала, что как только прервется дыхание последнего родного человека, она потеряет связь с реальностью. Тогда Том должен будет спасти её. Снова. Но на этот раз всё будет сложнее. При этом она совершенно не замечала, что её любимый нуждается в помощи не меньше. Том был готов в любую секунду подставить своё плечо, но его самого терзали мысли о брате. Он совершенно не мог ни на чём сосредоточиться. В те моменты, когда его участие не требовалось, он полностью погружался в свои мысли, совершенно забывая о времени и обо всём окружающем. Ежеминутно его рука тянулась к телефону и отыскивала знакомый номер в телефонной книжке, но в последний момент Том не решался сделать звонок. Но сегодня он не выдержал. Умирающий на его глазах старик, слёзы Эмили по ночам и непреодолимая стена между ним и его братом окончательно выбили его из колеи. Всегда сильный и способный свернуть горы человек сейчас сам нуждался в поддержке. Обычно этой опорой ему служил брат, но что теперь? Из мыслей его вырвало тихое жужжание телефона. Дрожащими руками он принял вызов, не ожидая от этого разговора ничего хорошего. — Привет, братец, — неуверенно произнёс он. — Здравствуй. У тебя всё нормально? Они всегда чувствовали друг друга, и ни ссоры, ни расстояние не могли на это повлиять. — Я бы так не сказал. А у тебя как жизнь? — Завтра лечу в LА. Ты ведь уже там? — Нет. Я во Франкфурте у отца Эмили. — Вот как… Наступила небольшая пауза. Том встал со своего места, подошёл к открытому окну и выпалил на одном дыхании всё, что его тревожило. В этот момент он не фильтровал информацию, он просто говорил, говорил, говорил и невозможно было его остановить. -…И да, я знаю, что сейчас ты ненавидишь и меня, и Эмили, но я хочу, чтобы ты забыл об этом хоть на несколько минут и просто сказал то, что обычно говоришь мне, когда я настолько не контролирую себя. — Ты справишься. И с чего ты взял, что я вас ненавижу? — Наверное с того, что ты разбил мне губу при нашем последнем разговоре. — Между прочим, ты мне такой фингал поставил, что я ещё месяц без тонны грима не смогу на улицу выйти. Том улыбнулся и закурил. Он был опустошён, слаб, но наконец свободен от своих собственных тревог. — Как ты? — В запой не ушёл, глаз болит, и я больше не зол на тебя и Эмили. Наверное, тот вечер был некой критической точкой. Когда я протрезвел, то понял, что был неправ. Ещё раз извини за то, что ударил тебя. — Ты меня тоже прости. — Забыли, Том. Я даже немного рад, что Эмили досталась тебе. Столько проблем с этой барышней, — с улыбкой в голосе произнёс Билл. — Да иди ты, — улыбнулся в ответ Том. — Мне нужно идти, но ты звони, если что, ладно? — Конечно. Братья попрощались, и Том выкинул сигарету в окно. — Ну и надымил ты тут, — произнесла вошедшая в кухню Эмили. — Прости, я думал ты с отцом. — Он спит, — она скрестила руки на груди и немного поёжилась, — я трижды проверяла его пульс за последние десять минут. Скоро совсем с ума сойду… Том лишь молча подошёл и обнял девушку, которая готова была разрыдаться в любую секунду. Она уткнулась носом в широкую грудь парня и пробурчал: «Ты воняешь сигаретами». Том лишь сильнее прижал её к себе. — Потерпишь, — прошептал он. — Неужели моя девочка курит? — послышался слабый голос мистера Макалистера. — Папа? — Эмили моментально выскользнула из объятий Тома. — Зачем ты встал? — Я хотел попить воды, — просто ответил старик, опускаясь на стул. — Том, отведи его обратно в постель и проследи, чтобы он больше не вставал из-за таких пустяков. Я сейчас принесу воды. — Я ещё в состоянии сам это сделать. Мужчина тяжело поднялся со своего места и, собрав остатки сил, двинулся к крану с водой. Молодые люди замерли, но были готовы в любую секунду подхватить его. Шаркая старыми тапочками по полу, мужчина дошёл до крана, наполнил стоящий рядом стакан и осушил его одним глотком. — Кажется, — проговорил он, — мне становиться лучше. Нужно позвонить доктору, этот старый шарлатан обманул меня! Я иду на поправку! Фрау Леманн! Фрау Леманн! Чёрт возьми. Том, будь так любезен, найди эту глухую тетерю и вели ей вызвать врача. — Он всё сделает, папа, — как можно ласковей проговорила Эмили, — а теперь пойдём в постель. — Хорошо, но только ради тебя. Медленно, опираясь на свою дочь, мужчина дошёл до спальни и лёг на кровать. Эмили укрыла его одеялом и опустилась в кресло напротив. — Тебе, наверное, уже надоело со мной возиться? — произнёс он. — Прекрати, пап. Я делаю это не из чувства долга. — Это хорошо. Скоро я поправлюсь, и мы с тобой куда-нибудь съездим. Я всё оплачу, но место выбираешь ты. Только поближе к морю, если можно. Давно хотел побывать на море, да всё никак времени не находил. Последний раз мы с твоей мамой ездили на Гавайи. Прекрасный был отпуск. Ты тогда захотела поехать в детский лагерь, и я взял билеты прямо в день твоего отъезда. Мы с Ники гуляли по пляжу, разговаривали обо всём на свете, пили вино, ели какую-то дрянь, которую все вокруг называли красивым словом «деликатес». До сих пор помню, как меня чуть не стошнило прямо в ресторане. Может, поедем именно туда? Если то дерево ещё не срубили, я покажу тебе наши с мамой имена, которые я вырезал в тот раз. — Конечно, — едва сдерживая слёзы, произнесла Эмили. — Сделаешь нам чай? — с улыбкой спросил он. Девушка лишь кивнула и направилась в кухню, смахивая слёзы. В гостиной фрау Леманн судорожно листала записную книжку в попытках найти доктора, бурча что-то себе под нос. Эмили не обратила на неё внимания, она спокойно прошла в кухню, поставила чайник, дождалась пока он закипит, налила чай в две небольшие чашки, поставила их на поднос и вернулась обратно. — Я принесла чай, пап. — Да-да… Как думаешь, может сделать ремонт? Начать нужно, пожалуй, с потолка. Штукатурка совсем осыпалась… И перекрасить… — Ты ведь говорил, что красил потолок пару месяцев назад. — Да… Но ты только посмотри на него… — мужчина странно растягивал слова, — штукатурка так и сыпется… Девушка подняла голову, но так и не увидела осыпающейся штукатурки, о которой говорил отец. — Не понимаю, по-моему все хорошо. Хотя, знаешь, зрение меня иногда подводит, так что может ты и прав. В какой цвет покрасим? Ответа не последовало. Эмили замерла на секунду, а затем бросилась к отцу. Поднос с чашками полетел на пол, со звоном разметав осколки посуды. — Нет, нет, нет, — шептала она, судорожно водя руками по бездыханному телу, — только не сейчас… Папа, хватит меня пугать. Папа? Папа! Из глаз хлынули слёзы. Девушка стояла на коленях около кровати, снова и снова пытаясь нащупать пульс и кричала. Кричала так же, как тогда. Второй раз в своей жизни она видела смерть родного человека, но от этого не становилось легче, только больнее. Комнату будто заполнил густой туман. Эмили никогда не вспомнит, как Том оторвал её от тела отца, как прижал к себе и пытался успокоить, а она всё кричала и кричала. Она будет помнить только боль, пронзающую тело и парализующую разум.