Ты, росой окропляющий травы, Вестью душу мою оживи, — Не для страсти, не для забавы, Для великой земной любви.
© Анна Ахматова
Они жили вместе уже полгода. Моблит мог с совершенной уверенностью сказать, что счастлив. Ханджи тоже казалась счастливой, но он ловил ее печальный взгляд на улице, когда они проходили мимо играющих детей. Моблит знал, что, несмотря на то, что его жена говорила: ты захочешь детей, она сама хотела ребенка — и не могла его получить. Бесплодие. Полная безнадежность. Однажды, когда они ложились спать, Моблит сказал: — Ханджи, да перестань ты себя мучить. Давай съездим в детский дом. Ты только подумай: мы сможем дать счастье маленькому человеку! Дать ему любовь! И все это без мучений вынашивания и родов… Ханджи бросила в мужа подушкой, но, когда уютно устроилась у него под боком, сказала: — Ты прав. Давай съездим.***
Ее звали Микаса Аккерман. Маленький забитый волчонок, глядящий из угла горящими черными глазенками — всю ее семью убили бандиты прямо на ее глазах. Моблит думал, что они с Ханджи возьмут новорожденного ребенка, но как только миссис Бернер увидела Микасу, она больше не отходила от девочки. Микасе было шесть. Микаса видела смерть, Микаса познала боль и жестокость этого мира, Микаса считалась трудным ребенком, но Ханджи легких путей не искала. С каждым днем она все больше привязывалась к девочке, и Моблит видел, что Аккерман тоже льнет к Ханджи, а сам… он не знал, как вообще стоит любить детей, потому что вырос без братьев и сестер, о наследнике раньше не задумывался, но Ханджи была счастлива, а потому был счастлив и он. Они удочерили Микасу.***
Идя по аллее парка, мистер и миссис Бернер с обеих сторон держали за руку свою маленькую дочку. Микаса только недавно снова начала смеяться. Сначала просто улыбалась, тихо и загнанно, напоминала маленького котенка, спасенного от собак, а однажды, когда Ханджи принесла мыльные пузыри и надувала их — радостно рассмеялась, гоняясь за пузырями и пытаясь их лопнуть. Моблит уже понимал, что любит своих девочек больше жизни. Сначала ему было немного трудно принять Микасу, но однажды она прижалась к нему всем телом и сказала «папа» — и Моблит пропал. К Ханджи Микаса уже давно обращалась не иначе, как «мамочка». Они уселись за столик в уличном кафе — именно здесь год назад Ханджи Зоэ и Моблит Бернер впервые пили кофе. Заказали мороженое — для Ханджи — шоколадное, для Моблита — сливочное, а Микаса любила фисташковое. Пока дочка сосредоточенно ковырялась в своей креманке, Ханджи откинулась на стуле назад и глухо рассмеялась: — Подумать только! Год назад я и представить не могла, что так будет… Мы могли бы вообще не встретиться, если бы не это чертово метро. — А что мы могли бы делать? — спросил Моблит. — Служить в разведке, например, — задумчиво сказала Ханджи, — или играть в кино. Но мы, как птицы, сели на одну ветку, и… И вот мы здесь. — Мамочка, папа! — подала голос Микаса, — а можно еще мороженого? Она уже успела доесть то, что заказала, и даже не испачкала рот. — Конечно, можно, солнышко, — хором сказали мистер и миссис Бернер. Микаса засмеялась, и они тоже посмотрели друг на друга радостными глазами.Все было хорошо, и все трое могли в это поверить.