— Мне кажется, я тебя люблю.
Эти слова прозвучали в комнате тихим и прерывистым шёпотом, а за ними немедленно последовали очередные горячие поцелуи и ласки, лишавшие нас обоих остатков рассудка. Она продолжала повторять короткое «люблю», нарушавшее тишину какими-то вороватыми нотками в голосе, пока мы снова, крепко сжав сцепленные руки, наслаждались друг другом и временем, что перестало неумолимо бежать вперёд и позволяло нам быть единым целым здесь и сейчас.
Эти слова снова прозвучали в нашей квартире утром, когда мы, поспорив о том, кому действительно нужно было быстрее отправляться в душ, мгновенно забыли об этом и слишком увлеклись друг другом, наплевав на надобность куда-либо спешить и думать в этот день исключительно о работе. Слишком уж трудно мне было сконцентрироваться на своём предмете, директоре, собеседовании и будущих учениках, когда брюнетка, перекатившись, совершенно недвусмысленно заёрзала на мне. Я же в свою очередь был нормальным двадцатипятилетним парнем, который намеревался услышать и удовлетворить все её просьбы, а вовсе не продинамить, тем самым бы заставив злиться обоих.
Эти слова, такие важные, о которых ещё в нашу первую неудачную встречу я даже и мечтать не мог, теперь не были чем-то далёким и почти сказочным. Они были сказаны вслух, а этот удивительный шёпот продолжал громко раздаваться в моей голове и сейчас, напоминая о событиях прошедшей ночи и заставляя меня по-дурацки улыбаться, закусывая нижнюю губу.
Я стоял посреди просторного светлого кабинета английского языка, который мог вместить в себя тридцать учеников, и довольствовался тем, каким уютным он был, да и какой хорошей оказалась школа в целом, что опровергло все мои ожидания, потому что изначально я готовился к худшему. В самом конце комнаты, за тремя ровными рядами парт из светлого дерева, стояли четыре книжных шкафа, полных учебниками, хотя несколько полок в них все же пустовали.
Традиционная школьная доска зеленого цвета, с которой кто-то поленился стереть неправильно выполненное упражнение, соседствуя с современной интерактивной, висела за моей спиной, пока я, оперевшись руками на учительский стол, слушал монотонную речь директора, восхвалявшего своё учебное заведение, и рассматривал расписание, находившееся под стеклом.
— Не вдавайтесь в его подробности, с Вашим приходом его необходимо будет перекроить, — вдруг сказал мистер Эбернети, опиравшийся все это время на первую парту среднего ряда, заметив, что для меня его ранее прозвучавшие слова были лишь фоном. — Не буду нагружать Вас выпускными классами, поскольку Вы впервые займёте такую сложную должность в сфере работы с детьми. Однако, с дерзкими десятиклассниками, восьмиклассниками, которым в конце года грозит переводной экзамен по Вашему предмету, и пятиклассниками Вам придётся найти общий язык.
— Переводной экзамен? — переспросил я, подняв взгляд, хотя, несмотря на то, что Финник мне про это ничего не рассказывал, меня эта новость никак не напугала.
— Думаю, что на методическом объединении учителей иностранного языка Ваши коллеги смогут Вам объяснить все более подробно. Возможно, даже поделятся какими-нибудь материалами, по которым готовят детей уже не первый год, — я опустился на стул, поправив волосы и снова глазами пробежавшись по совершенно недавно отремонтированному кабинету. — Вы женаты?
— Простите, что? — переспросил я, мысленно вернувшись к мужчине напротив и резко выпрямившись.
— Мистер Мелларк, думаю, Вы понимаете и сами, что работать Вам предстоит с женщинами, девушками, так или иначе зачастую одинокими. Поверьте мне, взрослому человеку, повидавшему в этой школе практически все, если не все, — больше, чем перемывать кому-нибудь косточки или же уходить в отпуск, они любят только мужчин-учителей, которые по каким-либо их не волнующим причинам не имеют на безымянном пальце правой руки обручального кольца, — красиво поставленная речь директора напрямую говорила о том, каким хорошим оратором и литератором он был. Наверное, это сильно прельщало слабый пол и именно поэтому он решил заговорить о важности символа официально зарегистрированной занятости.
— У меня есть девушка, мистер Эбернети, — резко отрезал я, произвольно пальцами отбивая ритм по крышке стола. — Моя кандидатура вряд ли кого-нибудь заинтересует.
— «Девушка — не стена. Она может подвинуться», — наигранным женским и до жути писклявым голосом проговорил мужчина, встав во стула и поправив на себе костюм, что заставило меня улыбнуться и понять, к чему он клонил. — Одинокие представительницы слабого пола дополнительно интерпретируют эту фразу, говоря, что девушку можно подвинуть, если она рано или поздно не захочет сделать это сама.
— Я не мечтаю быть яблоком раздора в женском обществе и разрушителем созданной Вами дисциплины, — легко поведя бровями, ответил я, хрустнув пальцами, а затем шеей, почувствовав дискомфорт, чем заставил директора нервно передернуться, что ещё больше меня раззадорило. — С моей стороны никаких интрижек не будет.
Потому что я уже закрутил роман на своей прошлой работе. И был рад этому настолько, что надобности в повторении этого решительного шага не видел.
Мужчина одобрительно улыбнулся и снова, подобно мне окинул взглядом кабинет, наверное, разом потеряв все нити, помогавшие ему начать со мной разговор. Хеймитч показался мне достаточно приятным человеком ещё по рассказам Финника, который, видимо, очень хорошо меня расхвалил, упрашивая мужчину о собеседовании со мной, ведь директор с восторгом встретил меня и несколько раз повторился, сказав, что примерно таким меня себе и представлял.
До того, как, наконец, передо мной распахнулась нужная дверь, мужчина много говорил и водил меня, кажется, по бесчисленным и очень длинным коридорам, что мне в какой-то момент даже пришла в голову мысль о том, что он заблудился в собственной школе, но признаться в этом не хотел. Я плохо помнил дорогу, поэтому стал волноваться насчёт того, как в свой первый рабочий день смогу найти путь до кабинета самостоятельно, при этом не став посмешищем для коллектива и собственных учеников.
— Все документы и новое расписание я пришлю Вам по электронной почте, — повторил мужчина, когда мы уже стояли в холле первого этажа, намереваясь распрощаться до понедельника. — Надеюсь, Вы не станете усиленно отмечать тот факт, что Вас взяли на работу. Мне бы не хотелось в начале следующей недели сразу отпускать Вас на больничный, толком так и не увидев в качестве учителя.
Чувство юмора у него было не отнять. Кажется, именно об этом я с улыбкой думал, пожимая его руку, радуясь тому, что мне больше не нужно было искать работу, и спеша сообщить эту новость одной темноволосой девушке, о которой стоило мне только подумать, как мой телефон сразу же стал вибрировать в кармане, издав характерный для уведомления звук. Китнисс писала о том, что с нетерпением ждала от меня хоть каких-нибудь признаков жизни, ибо уже успела соскучиться, а я лишь, ехидно улыбнувшись, вспоминал сегодняшнее утро. Если быть точным, то вспоминал я то, как она, закусив нижнюю губу, желала мне удачи на собеседовании и в тоже время сильнейшего опоздания на него, ведь практически после каждого сказанного слова нарочно утягивала меня в долгие поцелуи.
Получив утреннюю разрядку, я победоносно и одновременно с неохотой покинул свою постель, направившись в душ и оставив на ней брюнетку, неразборчиво бурчащую что-то о том, что ближайшее время с моими желаниями о скуке ей явно думать не придётся, не говоря уже о том, чтобы с ней бороться. Эвердин сегодня предстояла лишь послеобеденная репетиция очередного ночного выступления, поэтому она самозабвенно продолжила валяться в кровати, стоило мне, тихо чмокнув её на прощание, уйти из дома.
— Не может быть, — воскликнул я, когда кто-то, нагнав меня на выходе с территории учебного заведения, закрыл глаза ладонями, явно намекая на то, что его или её личность мне требовалось угадать, чтобы вновь увидеть окружающий мир. А в правильности своих догадок я нисколько не сомневался, вспомнив, как эти руки нежно перемещались по мне ещё относительно недавно. Но вместе с желанием развернуться и поцеловать её, появилось практически равное по силе позлить, поэтому я беспорядочно назвал несколько рандомных женских имён, приговаривая к ним какие-нибудь грязные шуточки, что потом воздалось мне в виде сомкнутых бровей на лице Эвердин и надутых губ. — Что ты здесь делаешь, хитрюга? — спросил я, после чего мимолётно чмокнул, волшебным образом быстро сменив обиженное настроение девушки на более располагающее.
— Как видишь, тебя я люблю немногим больше, чем поспать, поэтому пожертвовала этим драгоценным временем и пришла встретить тебя, Пит «я-люблю-сбрасывать-трубки» Мелларк.
— Сочту это за очередное признание, ладно, — усмехнувшись, ответил я, приблизив девушку к себе и расположив руки на её талии.
— Я тут подумала, — протянула она, когда мы, наконец, отошли от ворот школы и двинулись в сторону дома.
— Ого, — шутливо ответил я, — ты подумала?
— Нет, ты просто невыносим! — провопила девушка, с силой оттолкнув меня от себя в сторону, а затем обиженно стуча ладошками по моей спине. — Можешь забыть, что я сказала, что люблю тебя. Я одумалась.
— А утром все было иначе, помнишь? — спросил я, вскинув брови, и снова взял Китнисс за руку, несмотря на все её попытки увернуться и не идти со мной рядом. Эвердин, кажется, обязательно бы испепелила меня взглядом, если бы действительно имела такую суперспособность, но от прозвучавшего вопроса все же улыбнулась.
— Я была в послеоргазменном состоянии, мне было очень сложно думать, — сказала она в своё оправдание, явно возгордившись тем, что нашла, чем мне ответить, но это лишь заставило нас обоих мгновенно рассмеяться, когда наши взгляды пересеклись. Перестав хохотать, мне, наконец, удалось спросить, что такого пришло ей в голову до момента, когда я нагло перебил её. — Тебе двадцать пять.
— Ты только сейчас это поняла?
— Дело не в этом, — спокойно ответила она, предварительно снова бросив в мою сторону очередной уничтожающий взгляд. — И в свои двадцать пять ты решился работать учителем в школе.
— Ты решила говорить со мной очевидными вещами?
— Можно я заклею твой рот скотчем? Ты можешь просто помолчать, пока я говорю? — закатив глаза, сердито ответила она, закрыв мне рот рукой и ожидая того, что я, наконец, соглашусь на эти условия и выслушаю её. Однако, вместо этого я быстро прошёлся языком по её ладони, от чего девушка мгновенно убрала её и скривилась, брезгливо вытирая её другой рукой. — Какой же ты неприятный, фу, — недовольно протянула Китнисс, продолжая наигранно возмущаться моему поведению. — Какая мерзость.
Я быстро преодолел расстояние, которое Эвердин создала между нами некоторое время назад, отходя назад и щедро подбирая для меня ругательства. Она едва заметно улыбнулась, когда я снова оказался рядом непозволительно и даже отвратительно близко для особо мнительных прохожих, а затем, взяв её лицо в свои руки, снова мягко поцеловал, заставив незамедлительно мне ответить.
— Кажется, мой язык не всегда тебе настолько противен, разве нет? — пошло и томно прошептал я ей на ухо.
Я, лишь одними подушечками пальцев легко пробежавшись по изгибу её шеи, на котором смачно хозяйствовал языком сегодня ночью, а утром выцеловывал буквально каждый миллиметр, выбивая из девушки с каждым новым толчком все более громкие стоны, ждал ответа, но Эвердин, закусив нижнюю губу, медлила, а после застенчиво улыбнулась и быстро нашла себе укрытие в моих объятиях, нарочно уткнувшись носом в мое пальто, чтобы я не видел её смущенного лица.
— Я все такой же отвратительный?
— Безумно, — просмеявшись, ответила брюнетка, а затем снова меня поцеловала. — Неужели нужно постоянно целовать тебя, чтобы ты молчал? — я лишь утвердительно покивал, надеясь, что она сделает это снова, но она лишь снова рассмеялась, выбравшись из моих объятий, взяв меня за руку и потянув в сторону дома, хотя я уже не был уверен, что с такими остановками на маленькие шутливые перепалки мы вообще доберёмся до нужной квартиры хотя бы к вечеру. — Так вот, — начала она заново, но я снова её перебил, заставив раздраженно вскинуть голову и зарычать от негодования.
— Ты что, все ещё помнишь, что собиралась мне сказать?
— Представляешь?
— Тебя? Голой? Так я вроде всё уже видел, зачем представлять? — я в открытую смеялся, бессовестно и совершенно не стесняясь, пока брюнетка психовала и говорила, что абсолютно точно отныне ненавидела меня и никакими поцелуями я теперь так просто не отделаюсь. — Ладно, хорошо, я молчу, правда, — догнав её, пообещал я, предварительно развернув надутую Китнисс к себе лицом и вскинув руки вверх в сдающемся жесте.
— Вот я и думаю, — она снова сделала паузу, проверяя меня и закатывая глаза, заметив, что я не сдержался от короткого смешка, ведь думал в этот момент о том, как пошутил после слова «думаю» несколько минут назад. — Ты учитель и тебе двадцать пять. Мне ревновать тебя к одиноким учительницам или к гормонально неустойчивым старшеклассницам?
Мне понадобилось несколько секунд для того, чтобы переварить поступивший вопрос, который девушка протараторила слишком быстро, видимо, снова опасаясь того, что я перебью ёе и в очередной раз начну подшучивать. Однако, по прошествии этого времени, кажется, вся улица услышала мой заливистый смех, по сравнению с которым Китнисс просто молчала. Мне было тяжело остановиться, а Эвердин тем временем уже начинала крутить пальцем у виска и отходить в сторону, будто была не со мной и вообще меня не знала. И вместо слов я предпочёл лишь снова притянуть её к себе и поцеловать в висок, после наблюдая за тем, как она широко улыбалась всю дорогу домой.
— Нет, Китнисс, вряд ли в мире найдётся хоть кто-то, к кому тебе бы стоило меня ревновать, — серьезно ответил я, когда на вопрос о том, хочет ли девушка где-нибудь, в какой-нибудь кафешке, посидеть перед работой, она отрицательно покачала головой, а затем вовлекла меня в обсуждение прохожих девушек, нарочно подмечая их достоинства и специально указывая на их недостатки.
— Хотя у меня есть на примете одна, — также серьёзно заявила Китнисс, когда мы с ней проходили под аркой соседнего дома в наш двор. — Прямо-таки и знать не буду, как с ней бороться.
— Что ты опять выдумываешь? — щурясь, спросил я, удивляясь столь бредовым мыслям, что порой приходили Китнисс в голову.
— Она тоже темненькая, — девушка остановила меня, развернув к себе.
— Разве это показатель?
— А ещё она очень молода, — как будто не слушая меня, продолжила Эвердин.
— И с каких это пор ты считаешь себя старой? Не знаю, я лично ещё не слышал, как у тебя хрустят коленные суставы, и не видел, как ты то надеваешь, то снимаешь на ночь вставную челюсть, — она ударила меня по плечу и ещё сильнее по спине, когда я повторил её фразу, мол, она бы не обижалась, не будь это правдой.
Развернувшись и перестав слушать убеждения девушки в том, что она знала кого-то лучше себя, я тут же остановил свой взгляд на стоящем неподалеку от моего подъезда отце и так называемой мачехе, вместо которой я из раза в раз представлял свою маму, тем самым создавая в голове иллюзию счастливой полноценной семьи.
Это было иллюзией лишь от части, ведь… Счастливая семья у меня все же была.
А вот полноценной не было.
Я яро ненавидел миссис Хоторн, не меньше, чем отца, когда они додумались вдвоём заявиться на пороге моей квартиры на сороковой день после смерти матери. Я не видел надобности в их присутствии, а вот обвинений и злых слов, что причиняли примерно такую же боль, которую я тогда испытывал от потери близкого мне человека, они, по моему мнению, заслуживали оба. А миссис Хоторн, благодаря которой у меня не было отца, а вот мама с разбитым сердцем была, я тогда пожелал и вовсе гореть в огне, совершенно не испытав и доли сожаления от того, что произнёс это вслух. Но разве она почувствовала тогда хоть что-то, что могло бы встать в сравнение с тем, как много пережила моя настоящая мама?
Я бесконечно сильно любил её при жизни. И точно так же любил и сейчас.
Я позволил себе простить или же опустить те, кстати, вполне весомые обиды и постарался поверить в то, что мой отец действительно был с ней счастлив. Мама всегда говорила, что ей со временем стало абсолютно плевать на то, как он поступил с ней, если, бросив её, он смог найти своё счастье с другой женщиной. Хотя я всегда был уверен, что это глухой болью продолжало отзываться внутри неё.
Я не начал со временем называть супругу отца мамой, поскольку все также отчётливо видел, что это было полнейшим неуважением к той, которая действительно ею являлась, страдала, радовалась и была всегда и везде со мной, а не просто по бумагам замужем за моим папой. Я видел в миссис Хоторн все такую же чужую, но все же женщину, а потому и извинился за то, что когда-то успел наговорить ей в лицо. И причиной этому снова являлась моя мама, которая воспитала меня так, что даже когда её не стало, в голове я продолжал её голосом и словами ругать себя за то, что делал или не делал.
Моя мама сгорела бы от стыда, если бы была жива и ей кто-нибудь рассказал, как я совершенно не подбирал слова в тот вечер, предпочитая высказываться с отборными ругательствами и оскорблениями. Ей, наверняка, было бы плевать, даже если я был прав. Даже если она сама порой так думала о миссис Хоторн. Мама бы обязательно сказала, что женщина не заслуживает к себе такого отношения. И исключения в виде новой супруги своего бывшего мужа она бы не сделала.
— С прошедшим днём рождения, сынок, — громко произнёс папа, крепко обняв меня и похлопав по плечу. Миссис Хоторн, также поздравившую меня, я тоже заключил в объятия, но испытал все же в большей степени дискомфорт, и её поцелуй в щеку меня от него никак не избавил.
Китнисс просто поздоровалась с ними за руку, после чего удобно устроилась, скрывшись за моей спиной, и приобняла меня сзади, пока я в это время любезно приглашал гостей на чай и слушал сомнительные причины, по которым двое взрослых людей не желали подниматься вместе с нами в квартиру. Я заметил, как брюнетка загадочно улыбалась, то и дело переглядываясь с моим отцом и иногда жестикулируя, и в душе не понимал, что в этот момент происходило.
— Что ж, думаю, тебе уже успели рассказать, что у нас есть главный подарок, который бы вряд ли ты сегодня получил, если бы для его покупки не были приложены усилия сразу нескольких людей, которым не безразлична твоя судьба. Я надеюсь, что это не будет ассоциироваться у тебя с прошлым. Оно было вполне ужасным, если не брать во внимание того факта, что лишь благодаря ему мы с тобой сейчас общаемся.
— Мистер Хоторн, он совсем не верит, что может влюбиться с первого взгляда, — встряла вдруг Китнисс, закрывая мне глаза руками и разворачивая.
— Что за игра «Закрой глаза и открой рот»? — поинтересовался я, попытавшись избавиться от ладоней девушки, что в данный момент мешали мне видеть.
— Я не думаю, что у тебя настолько большой рот.
Вскоре Китнисс освободила меня, вместе с папой и миссис Хоторн встав передо мной. И мне потребовалось, наверное, больше минуты, чтобы, наконец, понять, что это был за подарок.
Машина.
Блестящий чёрный Ford Mondeo, безукоризненно чистый, стоял прямо передо мной вместе с теми, кто содействовал его покупке. И, кажется, Эвердин действительно была права. Было сложно не влюбиться с первого взгляда, учитывая, что несколькими годами ранее я собирался поменять свой давний Focus именно на эту модель, ключи от которой отныне принадлежали мне.
— Нет, нет, нет, вы что, шутите? — поднеся руки к лицу и сделав несколько шагов назад, спросил я, разглядывая лица и пытаясь найти хоть малейший намёк на то, что происходящее было неправдой. — Нет, я не могу её принять, это слишком.
— Одним уютным вечером, проведя собрание, посвящённое именно тебе и рассуждениям о том, что стоит подарить тебе на двадцатипятилетие, единогласно и достаточно быстро мы остановились на этом варианте, а Китнисс ещё и поспособствовала тому, чтобы ты точно сошёл от неё с ума, — выразительно рассказывал отец, легко похлопав машину по багажнику.
А после этих признаний и довольного взгляда девушки я смог решить простую задачку, сложил два и два и, наконец, понял, к чему были все эти многочисленные расспросы о том, какие машины мне нравились, какую разбил, какую бы хотел теперь. Однако, помимо этого мне также пришлось и убеждать девушку в том, что я нисколько не боялся снова сесть за руль, боялся лишь того, что не вспомню правил дорожного движения и буду оштрафован, как только выеду на главную дорогу. Китнисс все время смеялась, потому что знала, что я шутил, даже не подозревая, что в эти мгновения девушка уже строила в голове какие-то грандиозные планы.
— Не верю своим глазам, — растягивая чуть ли не каждую гласную, произнёс я, подойдя ближе к машине. — Мне это снится, честное слово, — и тут я ущипнул себя, чтобы быстро убедиться в обратном и отойти от состояния шока. — Какая малышка, — восторженно произнёс я, обойдя машину вокруг и приложившись головой к капоту чёрной красавицы.
Я тут же ударился в ностальгию, медленно вспоминая, как мама в один из вечеров сообщила мне, что её переводили в новую больницу, располагавшуюся неподалеку от нашего дома, а затем отдала мне ключи от машины, сказав, что особой надобности в постоянных поездках на ней у неё теперь не было, а даже если и появилась бы, то она попросила бы их обратно. К тому времени я уже получил права, но за рулём сидел крайне редко, сменяя маму в дальних поездках или забирая с посиделок у подруг.
Со словами благодарности я порывисто обнял всех присутствующих, после чего, забрав ключи, уже удобно устроился в салоне автомобиля, оглядываясь и радуясь, словно маленький ребёнок. В бардачке лежало руководство по эксплуатации автомобиля, размеры которого были вполне внушительными. Вскоре рядом со мной на кожаное сидение приземлилась Китнисс, а на задних расположились отец и миссис Хоторн, продолжавшая хранить удивительно долгое молчание.
Из всего пути я отчётливо запомнил, как насладился звуком, с которым завелась машина, стоило мне провернуть ключ в замке зажигания, как с легкостью начал движение и достаточно плавно входил во все повороты, что встречались на дороге. К счастью, я хорошо помнил, как водил автомобиль годами ранее, а потому и ни разу не застопорился, находясь на проезжей части в полнейшем недоумении.
Миссис Хоторн со временем стала дотошно задавать вопросы о том, нашёл ли я себе работу и хорошо ли мне будут платить, а я в свою очередь сдерживался от того, чтобы огрызнуться и ответить, что это было совсем не её дело. Китнисс то и дело поглядывала на меня, поворачивая голову или же просто переводя взгляд на зеркало заднего вида, пока надоевшая мне женщина не успела докопаться ещё и до неё, интересуясь абсолютно всем: от «ты все ещё работаешь в клубе Гейла?» до «как долго вы уже вместе и почему так рано съехались?»
— У меня просто в голове все никак не укладывается: как можно быть вместе с молодым человеком и при этом продолжать полуголой выступать на глазах у десятка других людей, — Китнисс залилась краской и неразборчиво пробормотала, что больше не работала стриптизершей, а я уже ожидал того, что хоть кто-то сможет, наконец, поставить эту нетактичную женщину на место и заставить замолчать. Отец бросил в сторону своей супруги многозначительный взгляд, нахмурив брови, но женщина лишь пожала плечами и сказала, что ничего плохого в своём утверждении она не видела. — Мне кажется, это должно волновать не только меня, но и Пита.
— Я, кажется, ещё в праве решать самостоятельно: кем мне быть и чем заниматься, — скрывая желание добавить больше яда в собственный голос, ответила Эвердин, скрестив руки на своей груди.
— Китнисс, — начал я, сбросив скорость и притормозив на светофоре, и переместил свою руку с руля на ногу девушки, жестом умоляя не закипать так сильно. Она неодобрительно окинула меня взглядом, но, посмотрев в мои глаза, шумно выдохнула.
Мы оба понимали, что спортивный комплекс, до которого я обещал подбросить девушку, дабы она не опоздала на работу, находился уже в паре кварталов от места, где мы находились сейчас. Я не хотел, чтобы у девушки окончательно портилось настроение только по пожеланию того какой-то будущей свекрови её лучшей подруги.
Китнисс, стиснув зубы, слушала миссис Хоторн, которая теперь и вправду говорила слишком много, начиная настаивать на том, чтобы моя девушка обязательно позаимствовала некоторые кулинарные рецепты, чего лично я не хотел, поскольку её кухня мне по душе не приходилась. И дело было вовсе не в заботе и любви, о которых можно было говорить, как о секретных ингредиентах моей мамы, или же в том, что я прекрасно готовил сам. Хотя, может, проблема была как раз-таки в этом.
Мы с Китнисс переглядывались, уже тысячу раз пожалев, что первым делом не решились отвезти моего отца вместе с миссис Хоторн домой прежде, чем двигаться по своим собственным делам. Переглядывались, находили поддержку в глазах друг друга и смиряли нараставшее время от времени возмущение, сплетая пальцы, когда останавливались на светофоре и моя рука несколько секунд была свободна.
Эвердин осторожно наблюдала за моим состоянием и тем, как аккуратно я вёл машину и дивился тому, как хорошо мне это удавалось, несмотря на то, что мне уже несколько лет не доводилось сидеть за рулём. Надо бы упомянуть, что я обливался слюнями, желая взять в руки руль каждый раз, когда меня куда-нибудь подвозил Гейл, или вовсе ещё неделями ходил с довольным лицом, после того, как, выезжая за город, он все же доверял мне машину и позволял насладиться ощущениями от вождения.
Брюнетка улыбалась, что заставляло делать это и меня.
Все было в порядке.
Но ключевое слово в этом предложении —
«было».
Ровно до того момента, как тишину собой снова поспешила заполнить миссис Хоторн, заставляя меня чуть ли не задыхаться от вновь нахлынувшей к ней ненависти, и задуматься, в какой из моментов я желал ей гореть в аду больше: тогда, когда из-за неё было больно маме или когда она делала больно мне.
До моих ушей, как и до ушей Китнисс, донёсся не просто отрывок фразы или очередной глупый вопрос, а цельное повествовательное предложение, за которым последовало ещё одно. Затем ещё одно. И с каждым новым началом мои зубы все крепче сжимались, а самому мне хотелось, наконец, накричать на неё за то, что она вышла на тему, о которой девушке было бы позволительно разговаривать только лишь со мной, чтобы избежать неправды, осуждения и того недоверия, которое могло бы в ней и вовсе не проснуться, если бы это разговор завёл именно я.
— Знаешь, Китнисс, а мы ведь несколько лет были уверены, что ты всего лишь бред его воспалённой фантазии. Мало ли, какие отклонения появляются у людей после автокатастроф и тяжелых сотрясений. Он просто с ума сходил, буквально чуть ли не в каждой медсестре видел тебя и возмущённо требовал перестать скрывать тебя от него, — в салоне автомобиля, наконец, повисла тишина, в которой, я был уверен, мое собственное сердцебиение было слышно не только мне.
Да, миссис Хоторн была женой моего отца, мамой моего сводного брата, с которыми я сблизился в период своего восстановления и научился ценить их. Был благодарен за все, что они для меня делали и к каждому испытывал искреннее уважение, не желая сказать что-то плохое за спиной. Да, она простила меня, сказав, что все прекрасно понимала. Да, она улыбалась мне и, возможно, даже не желала зла.
Но никто не знал, что где-то глубоко внутри во мне все ещё жил тот маленький мальчик, что время от времени слышал глухие рыдания мамы в ночи, которые так сильно отпечатались в моей памяти, что я бы все отдал, чтобы их не помнить. Чтобы раз и навсегда отключить это голосовое сообщение, воспроизводившееся в моей голове. Я все также оставался мальчиком, который обещал матери обязательно разобраться с тем, кто её обидел. Обещал геройствовать, дабы видеть настоящую улыбку на лице родного человека, а не её подобие после бессонной ночи.
Новая жена папы определённо была злодеем в моей истории. Она уже когда-то успешно разрушила мамину жизнь. А теперь будто бы собиралась сделать это же с моей.
Мне потребовалось много времени, чтобы, наконец, собраться с силами и решиться на то, чтобы посмотреть на девушку, молчавшую рядом. Я потратил много времени на то, чтобы добиться её расположения. Я терпел поражения раз за разом, порой признавая, что это происходило по моей вине. Она не хотела меня видеть и слышать, не хотела знать и давать мне шанс на то, чтобы я смог ей доказать, что был вовсе не таким, каким успел ей показаться. Я заступился за неё, забрал к себе и, наконец, увидел, что она начала доверять мне, что со временем в ней все больше вспыхивали чувства, сходные с моими. Я видел, что она любила меня. Но сейчас она выглядела настолько непонимающей и ошарашенной, что за этим вряд ли что-либо проглядывалось.
Мы все думали, что ты всего лишь бред его воспалённой фантазии, когда он во всем искал тебя, только придя в сознание.
Бред воспалённой фантазии после того, как пришёл в сознание.
Бред.
Я надеялся, что снова бредил сейчас, когда смотрел в непонимающие серые глаза девушки, молча требовавшие хоть каких-либо объяснений, которых я не мог ей дать, потому что потерял дар речи, был не готов и вовсе не думал, что мне придётся говорить с ней об этом в такой обстановке. Но за меня все совершенно спокойно делала женщина, что лезла не в своё дело и ломала мою жизнь, рассказывая историю не так, как она должна была прозвучать на самом деле.
Потому что я видел это по-другому.
Потому что, черт возьми, это я все это пережил, а не миссис Хоторн, которой все вокруг казалось бредом.
— Когда он полностью заговорил, первым делом задал вопрос о том, где сейчас находилась Китнисс, с которой он встречался, — это было абсурдом, я буквально сгорал от ярости на гребанном водительском сидении, все сильнее сжимая руль руками и чувствуя на себе внимательный взгляд Эвердин. — А никто толком и не знал, что до аварии у него была какая-то девушка, которая после случившегося даже не искала его и не появлялась в больнице.
«Она не появлялась в больнице, потому что мы не были знакомы, потому что нам и встретиться-то было суждено намного позже, нежели когда я открыл глаза, продолжая неподвижно лежать на больничной койке, если Вам так хочется влезть в подробности моей жизни, миссис Хоторн», — пронеслось в моей голове, но на деле я промолчал.
— С ним долго работали психологи и только потом выявили, что все это было его видениями, — папа снова дёрнул неугомонную супругу за руку, когда, наконец, понял, что я ещё ничего не успел самостоятельно рассказать Китнисс. У нас был уговор касательно того, что всю правду девушка должна была узнать от меня, а потому я просил ограничиться разговорами об аварии и моей коме в её присутствии.
— Миссис Хоторн, может, Вы, наконец, уже закроете свой рот? — рявкнул я, метнув в неё злой взгляд через зеркало заднего вида.
А теперь этот уговор летел в тартарары, кажется, вместе с доверием Китнисс, уже несколько минут благополучно махавшим мне ручкой на прощание.
Брюнетка хлопала глазами, нервно сглотнув и убрав свою руку из-под моей, пока я продолжал смотреть на неё и чувствовать, как медленно между нами образовывалась пропасть. Она открыла дверь и выставила одну ногу из машины, когда я резко схватил её за руку, заставив снова обратить на меня внимание.
— Китнисс, послушай, — спешно проговорил я, совершенно не вслушиваясь в завязавшийся спор между людьми, что сидели на заднем сидении, потому что они буквально перестали существовать для меня. Все внимание вот уже несколько минут было приковано лишь к одной находившейся рядом персоне.
Была машина. Были мы с Китнисс на переднем сидении.
Был парень, переживший кому и существование в другом мире, от чего его настоящий казался запутанным. Была девушка, которая ничего в этом не понимала, потому что не знала раньше, а сейчас узнала не от него.
Был я, желавший мгновенно повернуть время вспять и все исправить. Была она, тяжело дышавшая и снова вырвавшая руку из моей хватки.
Был блондин, что так хотел говорить. Была брюнетка, что сейчас вовсе не готова была слушать.
— У меня тренировка, — отрешенно проговорила Китнисс, а уже в следующую секунду я услышал, как захлопнулась передняя дверь с её стороны. Я видел, как она быстро отдалялась от меня, а после, ни разу не обернувшись, зашла в здание.
И если сейчас я ещё не потерял её окончательно, то, кажется, никакого полного доверия между нами уже точно не было. Слишком много оказалось нерассказанным ранее, чтобы сейчас быть более или менее понятным.
— Черт, — зло протянул я, обессилено приложившись лбом к рулю. Я медленно считал про себя до десяти, пытаясь, сцепив зубы, не сорваться прямо сейчас от того, насколько все происходившее было неправильным. Я сбивался из раза в раз, начиная вести отсчёт заново, но при этом улавливая из спора на заднем сидении все больше отрывков фраз.
Наверное, прошло более десяти минут прежде, чем я, метнувшись в ближайший магазин за сигаретами, вернулся обратно и небрежно бросил пачку на пустующее теперь сидение, пока эта угнетающая пустота медленно начинала проникать в меня, меняя отличное настроение на отвратительное, а хорошие мысли на те, где я уже был одинок. Сконцентрировавшись на дороге, я попытался отвлечься от того, что сейчас произошло, будто это могло разом заставить меня забыть о словах, которые были здесь сказаны.
Забыть о девушке, с которой я встречался до аварии.
Которой на самом-то деле и не было со мной до аварии.
Которая осталась где-то далеко в прошлом в моей коме.
Которая предпочла быстренько выскочить замуж за другого после десяти месяцев наших отношений.
Которая там была моей сестрой, но тут таковой уже не являлась.
Которая не имела практически ничего общего с той, кто сейчас была также далеко, не представляющая, что обо мне теперь думать после таких судьбоносных открытий.
В существовании которой меня постоянно заставляли сомневаться психологи.
Психологи? Какой ужас. Неужели эта история действительно должна была прозвучать так абсурдно, непонятно и совершенно неправильно? Почему это не могло быть моим очередным сном? Новым странным видением? Да чем угодно, лишь бы не правдой, которая мгновенно выстроила между мной и моей любимой девушкой стену. Стену молчания, непонимания и недоверия, что я лишь от части считал заслуженным.
А что вообще здесь могло бы быть понятным и правильным? Только то, что нужно было просто набраться смелости и рассказать обо всем значительно раньше, дабы сейчас не морочить голову себе идиотскими мыслями, не шокировать и пугать девушку, а потом бы жить себе припеваючи, не боясь правды, потому что она бы давно была известна.
В голове лишь чётко запомнилось, как, въехав во двор, я резко припарковался, завернув к подъезду отца, и не менее быстро вышел из машины, отойдя от неё на пару метров. Несколько раз, не веря, проведя ладонями по лицу, я глубоко вдохнул, поправив волосы, и закурил, растягивая каждую следующую затяжку и нервно выдыхая, тем самым выпуская белый дым, вскоре рассеивающийся в воздухе. Пара секунд и нет его. Как и Китнисс рядом сейчас.
Я слышал, как захлопнулись две другие двери автомобиля, а за этим последовали шаги: одни удаляющиеся в сторону подъезда, другие приближающиеся ко мне. И я всем сердцем желал, чтобы первыми были те, что принадлежали миссис Хоторн. Я уже и так был на взводе, а ещё пары бы её фраз точно не вытерпел.
— Только не надо, ладно? — начал я, повернувшись к нему лицом, когда докурил первую сигарету практически до самого фильтра, а затем достал вторую. — Не нужно говорить, что это я во всем виноват.
— Сначала сосчитай до десяти, а потом скажи, чтобы потом не пришлось о чем-то жалеть.
Раз. Начало было положено, хоть я и продолжал оставаться сторонником выводов о том, что этот метод вовсе не был рабочим.
Да, от части я понимал, что сам все испортил, что мог это предотвратить, но не воспользовался шансом, просто потому что все время думал, что момент был неподходящим. Не то, чтобы миссис Хоторн нашла идеальное время для такого, однако, этот откровенный разговор должен был состояться лишь между нами; в уютной обстановке дома, когда мы бы ужинали или в очередной раз болтали всю ночь напролёт, позабыв о времени суток.
На самом деле не столь критично, где и когда я бы осмелился это рассказать. Важно было лишь то, что мы оба должны были быть готовы к этому разговору.
— Пит, успокойся, прошу тебя, — ответил мужчина, намереваясь поубавить мой пыл. Ну, или пытаясь заставить меня начать говорить немногим тише, дабы не привлекать внимания.
Два. Когда просят успокоиться, как будто назло начинаешь раздражаться ещё больше и быстрее, чем следовало.
Мне не хотелось говорить с ним, обсуждать бестактность его жены и то, как она от слова «совсем» была мне не по душе и ничто не могло бы это исправить. Мне хотелось лишь немедленно вернуть Китнисс, прижать к себе и знать, что все непременно будет хорошо.
Но мне уже нельзя было быть в этом уверенным.
— Успокоиться? Знаешь, пап, об этом тебе нужно было просить твою ненаглядную, когда она решила, что может трепать о моем прошлом направо и налево, — я выходил из себя, знал, что мог пожалеть об этом, но все мое недовольство уже пересекло черту.
Три. Меня несло, потому что буквально разрывало внутри.
— Пойми, она же не знала, что ты все ещё ей этого не сказал.
— В таких ситуациях люди обычно молчат. Молчат, понимаешь? Держат язык за зубами и вовсе не лезут в то, что их не касается, — синонимы и пояснения находились довольно-таки быстро, долго задумываться не приходилось. Наверное, от части меня это пугало, потому что в очередном, не первом в своей жизни, порыве ненависти к миссис Хоторн я мог бы забыться и сместить фокус на отца.
— Она часть нашей семьи, Пит, так или иначе её это касается.
Четыре. Я вовсе не считал её частью своей семьи. Его семьи — возможно, но не моей.
— Она не моя семья, — отчеканил я сквозь зубы, перебив отца и отвернувшись от него, потому что мне вновь вспомнилась мама. Она была моей семьёй. Теперь я видел в ней лишь отца, а миссис Хоторн не походила даже на подобие моей матери. И дело было вовсе не в том, что она рушила мою жизнь. Стоп. Как раз-таки в этом. — Никогда не была ей и не будет, ты прекрасно это знаешь.
— Не заводись на пустом месте, давай поговорим спокойно. Поднимемся, выпьем чаю, все обсудим.
Пять. Что ж, половина пути пройдена, а вот полезность отсчёта все также не смещалась с нуля.
— Как мне не заводится, скажи мне, как? — снова переспрашивал я, активно жестикулируя и не понимая, из каких таких удивительных резервуаров мне следовало черпать спокойствие, когда все вокруг настойчиво меня его лишало. — Ты меня, конечно, извини, но я больше не хочу находиться с ней в одном помещении, тем более разговаривать и обсуждать что-то. Она уже достаточно сегодня наговорила, спасибо. Мне, наверное, на целую жизнь хватит.
— Ты же не можешь во всем винить её, не так ли? Она вовсе не желает тебе зла.
Шесть. Я бы не был в этом так уверен. Или тот факт, что сначала она увела моего отца из семьи, а потом удосужилась влезть в жизнь чужого человека, не её сына, и принялась наводить там порядки, — это её доброе отношение ко мне?
— Могу, — отрезал я, докурив вторую сигарету и направившись к машине. — Благодаря кому ты ушёл из семьи? Правильно, благодаря Аманде. По чьей вине мама воспитывала меня в одиночестве? Надо же, снова она. Кто лишил меня возможности с самого детства знать, кто такой «папа»? Кому я должен сказать «спасибо» за то, что моя жизнь никогда не была размеренной и когда в ней только-только начинало все налаживаться, все снова катится к черту? Какое славное совпадение, что буквально на каждый вопрос ответом является твоя жена.
— Хватит, — отец прервал поток моих нескончаемых вопросов, на которые вовсе не существовало множественного выбора ответа, нахмурился и подошёл ближе, закрыв водительскую дверь, которую я открыл парой мгновений ранее.
Семь? Думаю, восемь. И, пожалуй, сразу же девять.
Что я считал? Время, в надежде успокоиться? Или мгновения и знал, что на десятом мне точно сорвёт крышу?
Я, закатив глаза, лениво оперся на машину, по итогу все же переместив одну руку на ручку нужной двери. Я ощущал, что находился на грани и уже почти ничего не могло сдержать меня. Мои мысли метались между тем, чтобы не наговорить отцу лишнего и постоянными поисками нужных слов для Китнисс.
Прости, но, как видишь, вот такое я ссыкло?
— Ты бредишь, несёшь полную ерунду и мешаешь все в одну кучу.
— Помнишь, кому принадлежат слова о том, что у меня вся жизнь после комы — сплошной бред моей воспалённой фантазии? — вновь продолжил я, помимо себя начиная доводить ещё и отца. С каждой фразой он все больше хмурился, агрессивнее жестикулировал и повышал тон, будто взвывая от того, каким упрямым был его сын.
— Нет, это немыслимо!
— Я думал об этом, когда дивился тому, что миссис Хоторн не имеет ни малейшего понятия о тактичности.
Каким-то чудом теперь мне удавалось внешне оставаться совершенно спокойным, а поэтому и слова звучали более равнодушно, становясь буквально красной тряпкой для отца, который, казалось, терял любую надежду на то, что ему удастся вправить мне мозги и выйти на мировую.
— Пит, хватит. Ты ведёшь себя, как маленький ребёнок!
Стоп, Пит. Десять. Красный.
Но было слишком поздно. Ответ на его фразу лежал буквально на поверхности. Я был слишком зол, он был неаккуратен. Слишком многое было сегодня сказано, слишком многое мне ещё предстояло сказать и разгрести.
Слишком много было этого «слишком». И вот результат.
— Тебя не было рядом, когда я был ребёнком, — возможно, здесь я окончательно пересёк черту, снова обвинив отца в том, что он когда-то выбрал другую семью. — Так откуда тебе знать, что сейчас я веду себя именно так?
***
A broken heart is all that’s left.
I’m still fixing all the cracks.
Ступень. Ещё ступень. Нужная лестничная клетка.
Я отчётливо помнил, как он изменился в лице, когда я снова напомнил ему о том, о чем он и так сожалел. Не найдя нужного ответа или просто решив перестать бороться с упёртым двадцатипятилетним придурком, он глубоко вздохнул, убрал руку с двери машины, крайний раз посмотрел мне в глаза и ушёл, ничего не сказав.
Вдох.
Так обычно делала мама. Стоило мне совершить какой-либо значительный проступок или сказать что-то лишнее, она не спешила устраивать дома скандал, не доставала ремень, не собиралась надрать мне уши и вовсе не кричала. Её взгляда, молчания или краткого «замечательно» всегда было вполне достаточно, чтобы я знал, в какой заднице был и как сильно её расстроил.
Может быть, отец от части заслуживал этих слов. Только вот раньше, а не сейчас, когда им уже было сделано многое, чтобы я мог нормально жить. Правда резала ему глаза, но я вовсе не должен был тыкать в эту истину просто потому что это пришлось к слову.
Выдох.
А потом я психанул сам на себя, хлопнул дверью машины и уехал. И больше я не помнил ничего. Никаких подробностей.
Ключи. Замок. Поворот.
Очнулся лишь тогда, когда уже припарковался около дома, проездив по городу до самой темноты. Сидел в салоне своей новой машины ещё не меньше часа, то вцепившись в руль руками, то уткнувшись в него лбом, то откинувшись на сиденье и закрыв глаза. Сидел и не понимал, что мне нужно было делать дальше. В голове больше не было никаких мыслей и слов, в правильности которых я так нуждался.
Ещё поворот. Второй ключ, второй замок. Ручка. Порог. Глухой хлопок.
Я знал, что она уже была дома.
Знал или надеялся, что она вернулась?
В квартире было темно, поэтому собственное отражение в зеркале в прихожей было лишь силуэтом, без деталей. Отвернувшись от него, я бросил ключи на тумбочку, разулся и, выпрямившись, остановился, будто сделать хоть шаг мне больше не представлялось возможным.
Lost a couple of pieces when
I carried it, carried it, carried it home...
Прихожая. Кухня. Пустота.
Посуды в раковине, как и на плите, не было. Чайник одиноко стоял на столешнице, видимо, остывая и давая мне надежду на то, что нужный мне человек все же был сейчас дома. Шумно выдохнув и сжав руки в кулаки, я попытался снова взять себя в руки, что мне казалось нереальным ещё с самого обеда.
Пустовавшая голова, наполняясь бесконечными мыслями, которые выходили одна из другой, превращалась в полнейший бардак, от чего совершенно не становилось легче, а вот покричать и пару раз ударить стену хотелось все больше. Я медленно вышагивал в ванную, замечая в гостиной на столике оставленную ею кружку и телефон, поставленный на зарядку.
I’m afraid of all I am.
My mind feels like a foreign land.
Кран. Вода. Отражение.
Вымыв руки и пару раз умывшись холодной водой, я, казалось, наплевал на то, каким будет счёт за воду в конце этого месяца, и просто смотрел то на то, как она сбегала в слив, то на самого себя. Запутавшегося и обреченного, незнающего и боявшегося не найти Эвердин в спальне. Пусть бы спала, плакала, кричала, била ладонями по лицу или вовсе собирала вещи, намереваясь съехать и приговаривая, что не хочет жить с психом. Пусть бы молчала, но все же была дома.
Ванная. Коридор. Спальня.
Дверь была едва приоткрыта, так что, чтобы удостовериться в присутствии девушки, мне все же пришлось чуть дрожащей рукой толкнуть дверь в сторону и дождаться момента, когда вся комната будет в зоне видимости. Шторы были плотно задёрнуты, хотя я сомневался, что в принципе их открывал сегодня утром. С прикроватной тумбочки тускло светил ночник, обрамляя лицо девушки, которая, к моему счастью, все же не сбежала и не собиралась этого делать. Ну, по крайней мере, сейчас.
Толком не рассмотрев её лица и опустив голову, я сдвинулся с прохода в сторону, оперевшись на стену и нервно сглотнув подступивший ком.
— Привет, — тихо прошептал я, не найдя более подходящего начала.
— Привет, — донёсся ответ, однако, брюнетка не спешила менять своего положения или хотя бы поворачивать голову в мою сторону. Не так уж и плохо для начала. Она мне ответила, а я не надеялся даже на это.
— Как работа? — спросил я, будто мне не нужно было говорить с ней о чем-то более важном.
Идиот.
— Нормально, — шёпотом проговорила Китнисс, а я не мог разобрать: было это сказано с усмешкой или нет.
— Как ты? — спустя время я задал ещё один вопрос, не сдвинувшись со своего места ни на миллиметр.
Ответа не последовало. Вместо него на лице девушки лишь появилась грустное подобие улыбки.
Идиот? Нет, идиот в квадрате.
Китнисс внезапно зашевелилась, и я уже приготовился вернуться в проход, дабы воспрепятствовать её уходу, однако, все ограничилось лишь тем, что она перевернулась с бока на живот, так и продолжив смотреть в одну точку, как будто меня здесь и вовсе не было. Глухо ударившись головой о стену позади себя, я закрыл глаза и снова выдохнул. На этот раз, наверное, весь воздух, что вообще был в моих лёгких, надеясь, что вместе с ним ушла бы и неуверенность, которая связала меня по рукам и ногам.
Спустя минуту я все же нашёл в себе силы и отошёл от стены, твёрдо решив, что медлить было уже нельзя. Точно так же, как и отступить назад, вернуться к стене и продолжить молчать, наблюдая за молчавшей девушкой, ожидавшей, что её непутёвый, наконец, бы ей все рассказал.
Остановившись напротив, я присел около кровати, отметив про себя, что Китнисс продолжала меня игнорировать и даже не посмотрела на меня, стоило мне оказаться рядом. Мы оба молчали, но каждый по определённой причине: ей и не нужно было сейчас говорить, а мне желательно было бы дать хорошего пинка.
Silence ringing inside my head
Please, carry me, carry me, carry me home...
— Все началось после смерти мамы, Китнисс, — заговорил я, осторожно взяв её руку в свою. Брюнетка промолчала, ожидая моих дальнейших действий, перевела взгляд и руку вырывать не стала. — Я потерял сознание, пока летел с этого обрыва, а оно сыграло со мной не очень смешную шутку. Физически я загремел в больницу с многочисленными травмами, в том числе и черепно-мозговой. Я был в коме, ты это и так знаешь. Но все это время я думал, что жив и здоров, как бык.
Я смотрел на её знакомое лицо и не знал, о чем именно она сейчас думала, когда так заворожено смотрела на меня, будто боялась пропустить хоть одно сказанное мной слово, когда ждала, а не делала спешные выводы сама, наслушавшись того, что ей рассказала миссис Хоторн.
— Я принимал другую реальность, созданную моим подсознанием, за чистую монету. Звучит ужасно, но врачи говорят, что для коматозников это самое обычное явление — представлять себе нормальную жизнь, забыв подробности того, что с тобой случилось. И я действительно не помнил ничего об этой аварии, когда очнулся. Вместо этого в памяти сохранились моменты, которых на самом деле никогда в моей жизни не было. Я спокойно себе существовал, обитал в этой квартире, работал и менял девушек, почти как перчатки. И ничего необычного в этом не было. Пока в этих иллюзиях и подобиях, которыми я жил, не появилась ты, — девушка дрогнула. Я замолчал, пытаясь оценить её реакцию. Эвердин вскоре крепче сжала мою руку и попросила продолжить.
I’ve spent all of the love I saved.
We were always a losing game.
Китнисс. Клуб. Моя квартира. Бессонная ночь и самое доброе утро.
Она вовлечено слушала мой рассказ о том, как я впервые встретил её, но совершенно при других обстоятельствах, смущённо улыбалась, пока я говорил о том, как мы, распив пару бутылок вина, не давали соседям покоя, а потом и вовсе попросила заткнуться, когда я завёл разговор о том, что дело в тот вечер у нас зашло многим дальше, чем она подумала.
Бывшая. Расставание. Воссоединение. Признание.
— Я чувствовал, что привязался к тебе, Китнисс. Это ощущение было настолько сильным, что осталось со мной, когда я, наконец, оправился от своей выдуманной жизни и вернулся к реальной, — подытожил я, когда рассказал ей, как признавался ей в любви, заставив переделать сценарий к одному из городских мероприятий под себя.
— Красивый подкат, неплохо, — усмехнулась брюнетка, заставив меня недоумевать.
— Это ты сейчас про мои надуманные признания в любви или про то, что я сейчас рассказываю, что ты девушка из моих снов? — улыбнулся я, уточнив у девушки, что конкретно она имела в виду.
— Я, конечно, подумала в нашу первую встречу, что ты положил на меня глаз, но не могла представить себе, что все будет настолько сложно.
Она не спешила говорить о том, каким странным парнем я был. Не перебивала меня, качая головой и не веря своим ушам. Она просто внимательно слушала, как ребёнок, которому на ночь читали сказки.
Да уж. Моя жизнь была той ещё сказкой.
— Что случилось потом? — спросила Эвердин, а воспоминания о дальнейших событиях оказались слишком уж красочными в моей голове, что меня чуть не бросило в пот.
Кольцо. День рождения. Китнисс. Звонок. Дверь. Папа. Мой и её. В одном лице.
Small-town boy in a big arcade,
I got addicted to a losing game.
— Ты оказалась моей сестрой, — ухмыльнулся я, закусив нижнюю губу и опустив взгляд. Если бы я слушал себя со стороны, наверное, я бы все же назвал все происходящее бредом. — А я узнал об этом слишком поздно.
Я долго говорил ей о том, что отношения с отцом в той реальности были отнюдь не самыми лучшими, бесконечно долго рассказывал, как мне было паршиво, попытался максимально понятно провести параллель между тем, что было там, и тем, как все было на самом деле. Китнисс лишь время от времени качала головой, как бы говоря мне, что все понимала, а я все ждал, когда же эта история ей надоест и она перестанет в неё верить.
Сигареты. Алкоголь. Сбитые кулаки. Крики. Наши с ней поцелуи. Ненависть. Третий лишний.
All I know, all I know...
Loving you is a losing game.
— Ты променяла меня на Гейла, — проговорил я, всем своим внешним видом показывая, что данным поворотом событий я доволен не был. Китнисс рассмеялась, упрятав лицо в подушку и заставив меня наблюдать лишь за тем, как содрогались её плечи. — Это тебе сейчас смешно, а я чуть не спился вообще-то. А потом я начал думать, что мне, наконец, все равно, так по итогу ты заявилась ко мне на порог с этим конченым приглашением на свою свадьбу. Капец, прикольно, правда?
— Боже, надеюсь, ты туда не пришёл, — отсмеявшись, сказала Китнисс, тут же получив отрицательный ответ. — Ты что, мазохист?
— Учитывая, что пока я тебя добивался, ты успела залепить мне несколько смачных затрещин, да, так и есть, — разведя руки в стороны, сделал вывод я. — А ещё ты переспала со мной до свадьбы. И забеременела, скорее всего, от меня.
— Слушай, ты случайно не пересказываешь мне тот сериал, который на прошлой неделе назвал глупым и так не дал досмотреть?
Ночной визит. Измена. Приглашение. Свадьба. Ребёнок. Драка.
Ну, да, возможно, это стандартный комплект любого сериала.
— На свадьбе ты делала все назло мне: «посмотри, кого потерял», «могу быть счастлива и без тебя» и всё в таком духе. Потом я подрался, отключился в той реальности, проснулся в этой, — закончил я, приподняв голову с кровати и пробегавшись подушечками пальцев по оголенному плечу девушки. — Ну, а дальше ты меня динамила, — сощурившись, добавил я и рассмеялся.
Но вскоре, когда наш дружный смех разом утих, в спальне снова повисла тишина. Теперь мне уже было нечего говорить, а Китнисс больше не спешила что-либо комментировать. Я смотрел на её руку, выводя на ней какие-то незамысловатые линии, будто ожидая приговора.
Эвердин через пару минут решительно выпрямилась, чем испугала меня, совершенно не готового к тому, что она могла прямо сейчас уйти. Однако, брюнетка лишь перешла в сидячее положение и, опустив ноги на пол, закусила губу, что-то серьёзно обдумывая.
— Прости, что не сказал тебе сразу и тебе пришлось услышать это не от меня, — шёпотом проговорил я, обхватив её колени руками и уткнувшись в них лбом. — Я не знал, как тебе рассказать, потому что это действительно кажется бредом, как бы я не отрицал слова миссис Хоторн. Я должен был рассказать тебе раньше, должен был, — слабо ударяясь головой о её ноги, повторял я, обвиняя себя в своей нерасторопности.
— Пит, — тихо начала она, успокаивающе поглаживая меня по голове. — Перестань.
— Я не могу, Китнисс, — обессилено выдал я, перебив её. — Не могу. Я и так думал, что ты уйдёшь от меня, когда услышишь всю эту неразбериху от меня, а в итоге ты узнала перековерканное подобие части моей жизни от совершенно чужого человека.
— Пит, я все ещё здесь, — напомнила девушка, обхватив мое лицо руками и заставив посмотреть ей в глаза. — Было бы ужасно с моей стороны не выслушать тебя, додумать все самой и уйти.
— Я бы понял тебя.
— Но это было бы неправильно.
— Как видишь, в моей жизни и так мало правильного, солнышко, — грустно улыбнувшись, подытожил я, продолжая смотреть в её глаза.
И в этих удивительных серых глазах я действительно не видел ожидаемого осуждения и непонимания. Китнисс все также смотрела на меня: заботливо и по-доброму, будто в её голове все разложилось по полочкам и она не видела ничего странного во всей этой истории. Мне было трудно поверить в то, что она действительно принимала меня таким, какой я есть, со всеми этими сюжетными поворотами судьбы, однако, её глаза упрямо твердили мне об обратном.
И мне не хотелось в этот момент больше ничего. Я бы вот так и сидел на коленях перед ней и смотрел бы в её глаза, будучи полностью уверенным в том, что у нас все действительно было хорошо.
— Во-первых, ты сам сказал, что для коматозников это нормально. Во-вторых, это было в прошлом, Пит. Точнее, этого как бы и не было, но это часть твоей жизни, так что… — не смогла закончить девушка, а потому едва нахмурилась и продолжила, — нет, я запуталась, умоляю, давай об этом будешь говорить либо ты, потому что у тебя получается говорить складно, либо мы не будем говорить об этом вовсе.
Я смотрел на неё и глупо улыбался, пока она говорила ещё что-то, наверняка, важное, но я бесстыдно не слушал, в отличие от неё, и думал только о том, как сильно ошибался, будучи почти уверенным в том, что она уйдёт. Хотя это было бы одним из самых разумных выходов. Но Эвердин была мудрее и не рубила с плеча.
— В-пятых.
— В-пятых? — переспросил я, очнувшись.
— Ты что, меня не слушал?
— У тебя такие глаза красивые, — бессовестно увиливал я, продолжая улыбаться и надеясь на то, что она надо мной обязательно смилуется.
— Ты просто невыносим, Мелларк, — рассмеялась Китнисс, осторожно притянув меня к себе и чмокнув в лоб. — Я говорила, что ещё ни один парень так упорно меня не добивался, чтобы сказать, что был в коме и все это время мечтал только обо мне, — кратко изложила Эвердин, улыбаясь.
— Но я…
— Хватит якать, — нахмурившись, остановила она, — это все в прошлом, а мы с тобой живём сейчас. Ты в хороших отношениях с отцом, ты устроился на нормальную работу, у тебя есть брат, к которому, обещаю, я не уйду. И дело вовсе не в том, что он жених моей подруги.
— А вот теперь становится интересно, в чем же дело? — вскинув брови, уточнил я, не представляя себе, кроме Джоанны, никакого другого препятствия, из-за которого у неё бы ничего не могло завязаться с Гейлом.
Да, мазохистом все же я, наверное, был.
— Потому что мне нужен совсем другой человек, — серьёзно сказала Китнисс, осторожно поправив мои волосы и проведя подушечкой большого пальца по моей щеке.
— М, — довольно протянул я, давно самоуверенно зная ответ на следующий вопрос. — И кто же он?
— Он пекарь, у него отменные булочки с сыром, — мечтательно произнесла Китнисс. — Нет, это совершенно не намёк, что ты.
— Понял, принял, мисс Эвердин, — усмехнулся я, вспоминая, как быстро она их уплетала в прошлый раз.
— Так вот, ещё он любит спать с открытыми окнами, даже когда я бываю против этого. Он не кладёт сахар в чай, страшный человек, не понимаю, как он это делает. Всегда завязывает шнурки на двойной узел, — перечисляла девушка, загибая пальцы, пока я во всем узнавал себя. — Ему безумно идёт чёрная рубашка, а ещё этот парень играет на синтезаторе и поёт так, что ноги раздвигаются сами собой.
— Сочту за комплимент и возьму на вооружение, — пошло сыграв бровями, ответил я.
— А ещё он любит, — снова начала брюнетка, но я был настроен внести свои коррективы, потому что она уже и так сказала достаточно.
— Тебя.
— Меня, — улыбаясь, повторила девушка и тут же удивилась сказанному, потому что совершенно точно собиралась сказать не это. — Что?
— Ещё он любит тебя.
