You keep me connected to you like I was your shadow
Мой день рождения начался с того, что мне дико хотелось спать, потому что моя девушка, которой я рассказал о том, что родился в два часа ночи, решила, что её поздравление не сможет потерпеть до утра, из-за чего я, совершенно сонный, сидел на краю кровати, изредка потирая ладонями глаза, в ожидании несносной брюнетки, возившейся на кухне так долго, что моим единственным желанием сейчас было вернуть её обратно в постель. Не дождавшись её появления, я с абсолютно недовольным лицом поднялся и отправился на кухню, все также зевая и разлохмачивая волосы рукой. Я остановился в гостиной, оперевшись поясницей о спинку дивана, и теперь с улыбкой наблюдал за Китнисс, пока что меня не заметившей и продолжавшей зажигать свечки на маленьком чизкейке, от чего по квартире сразу же разнесся запах спичек. Когда у неё получилось зажечь все двадцать пять, она резко обернулась, будто бы ей нужно было найти что-то ещё, а именно поэтому свечи, располагавшиеся во внешнем кругу, тут же потухли, что заставило девушку выругаться и снова взяться за старое. Аккуратно передвигаясь, Эвердин взяла с барного стула подготовленную заранее хлопушку и намеревалась, наверное, отправиться в спальню, не подозревая, что не ощутив её под своей рукой, не найдя её на месте рядом и услышав непонятные шорохи, я уже проснулся самостоятельно. Брюнетка была занята изучением принципа действия хлопушки, а когда, наконец, поняла, в какую сторону следовало проворачивать её в руках, стоя уже практически в гостиной, подняла глаза. Увидев меня, Китнисс тут же отпрыгнула назад и от страха повернула основание тубуса, после чего испугалась снова, но уже от созданного ей же взрыва. Я, смеясь и отмахиваясь от конфетти, что сыпалось мне на голову, дошёл до брюнетки, которая в это время лежала на полу и хохотала с самой себя и нелепости своего поздравления. — С твоим двадцатипятилетием, Пит, — еле выговорила девушка, не переставая улыбаться, и пододвинулась ко мне ближе, когда я сел рядом с ней. Мне стоило только пересадить девушку на себя, как она тут же, обвив мою шею руками и всем телом вжавшись в мое, стала без устали целовать мои губы, так жадно, будто боялась, что в следующее мгновение я мог испариться. — На этом поздравления закончились? Можно идти спать? — спросил я, полностью опустившись на пол и потянув девушку за собой. Она продолжала улыбаться, нависнув надо мной, и ворошить мои волосы руками. — Из-за тебя я весь в этих блестящих звездочках и сердечках. Как ты вообще запустила хлопушку, а не просто, испугавшись, запустила ей мне в голову? — Я не планировала того, что мы будет валяться на полу и разговаривать о конфетти, знаешь ли. Поздравление должно было закончиться тем, что ты загадываешь желание, например, всегда быть рядом со мной, потом задуваешь свечи… — Те самые, которые ты минут пять не могла зажечь? Я думал, что после этого ты бы обязательно устроила встречу моего лица с тортом. — Не смешно, я так торопилась, что ноготь себе подпалила, — шутливо бурчала Китнисс, надувая щеки и жалобно указывая на пострадавший ноготь, не сильно чем-то отличавшийся от остальных. Взяв её лицо в свои руки, я лишь снова притянул её к себе и поцеловал, чувствуя, как она улыбалась. А после снова ворчала о том, что я не должен был утягивать её в это сумасшествие, позволив нормально себя поздравить. — Кажется, позавчера кто-то говорил мне о том, что уже купил для моего маленького юбилея новый комплект нижнего белья, — вздёрнув брови, напомнил я, когда брюнетка выпрямилась, продолжив сидеть на мне, а мои руки тем временем медленно скользили вверх по её телу, задирая шёлковую пижаму. — Когда кажется, креститься надо, — соблазнительно выпалила Китнисс, ударив меня по рукам, чем так и не дала продолжить начатое, а после и вовсе поднялась на ноги, угрожая закидать меня конфетти и кусочками торта, если я не сделаю того же. — Лгунья, — протянул я, подобно её соблазнительному голосу, после чего приобнял со спины. — Извращенец, — ответила девушка, шутливо пихнув меня локтем под ребро, что заставило нас обоих рассмеяться. С ней было невозможно спорить. Сначала мне нельзя было пальцем ткнуть в собственный торт, дабы попробовать крем на вкус, а после она настаивала на том, чтобы я загадал какое-то осмысленное желание, а не спешил просто так задуть свечи, лишь бы просто снова вернуться в постель. Все мои отговорки, мол, я бы вполне мог это сделать ещё и вечером при гостях, терпели крах перед её испепеляющим взглядом. Перед тем, как, наконец, расправиться с принятием ночного поздравления, которое уже порядком подзатянулось, я ненадолго остановил свой взгляд на Китнисс. Сейчас, когда она держала торт с горящими свечками перед мной, Эвердин напомнила мне маму, которая делала точно также каждый мой день рождения. За исключением того, что она не будила любимого сына в два часа ночи. Я смотрел на то, как красиво переливались огоньки в её глазах, взгляд которых метался между мной и чизкейком, на её глуповатую улыбку, а на душе с каждой секундой становилось все теплее. Кажется, на моем лице улыбка сейчас была такой же. Мне расхотелось спать, я уже совершенно забыл о том, что собирался загадывать, как вообще задул свечи и вернулся с девушкой в спальню, пообещав, что торт обязательно попробую утром. В голове бесконечно долго плясали мысли о том, что я действительно её любил, пока Китнисс изредка вновь тянулась за поцелуями и все никак не могла удобно устроиться, то откатываясь на своё место, то снова возвращаясь в мои объятия. По своей привычке она стала водить пальцами по моему торсу и груди, в этот раз останавливаясь буквально на каждом шраме, пусть даже самом маленьком, который только своим существованием напоминал о том, что со мной произошло. И что об этом, а точнее о моих видениях, должна была знать и Китнисс. Мне было тяжело решиться на этот шаг, несмотря на то, что я полностью осознавал его важность для наших отношений. Она должна была узнать об этом от меня, потому что, как мне казалось, от первоисточника вся эта безумная история не будет звучать настолько бредово и неправдоподобно, чтобы совсем в неё не поверить. Но как только я убеждал в этом себя, внутренний голос во всю кричал, что я ошибался и в эту бурду будет сложно поверить в любом случае, независимо от того, как она будет рассказана. А ещё я не находил подходящих моментов и слов. И если с моментами можно было разобраться, да и просто самому свести к этому тему разговора, то с монологом были большие проблемы, ведь я все никак не мог себе представить, с чего мне следовало начать, чем продолжить и как все закончить, чтобы быть точно уверенным в том, что девушка меня поняла. «Слушай, Китнисс, я тут несколько лет назад видел, как уже встречался с тобой, но уверяю, это было неспециально. » Или… «Эвердин, кажется, мы с тобой эту позу уже пробовали. Нет? Что ж, значит, я видел это в другой реальности.» А, может быть, лучше… «Давно собирался рассказать тебе про эту кофейню. Мы с тобой здесь пели, а потом я тебя поцеловал. Но сейчас у меня есть для тебя совершенно другая песня, умоляю, послушай. А я живу две жизни и от каждой беру то, что мне по нутру. Да, я живу две жизни. Китнисс, подожди, куда же ты? Китнисс, я не пьяный, честное слово!» Я улыбнулся собственным достаточно идиотским выдумкам, уже подумав, что девушка, наконец, уснула, однако, в следующий момент она приподнялась на локте, из-за чего в свою очередь мне пришлось подняться к изголовью и непонимающе вскинуть брови от того, что Эвердин слишком долго смотрела мне в глаза, все ещё держа руку на месте одного из многочисленных шрамов, и ничего не говорила. — Ты был пьян в ту ночь? — Я гнал по шоссе, меня, кажется, уже мало волновала скорость, поскольку было поздно, да и машин на дороге не было. Тогда я впервые протрезвел после того, как похоронил маму. Не найдя успокоение в алкоголе, я решил, что всю дурь и боль из моей головы можно вынести именно таким способом, — начал я, а девушка тихо выдохнула, медленно убрав руку с моей ключицы, и нервно сглотнула. — Ты помнишь, как это произошло? — Я не помнил ничего из произошедшего, когда пришёл в себя. Как потом мне рассказали, на мою полосу вылетела встречная машина, — я заметил, как девушка после этих слов опустила глаза, затем вновь легла на мою грудь, а по подрагивающим плечам удостоверился в том, что Китнисс в очередной раз вспомнила родителей, трагически скончавшихся по той же причине, по которой я оказался в коме. — Я успел увернуться, но следующим препятствием на моем пути был фонарный столб, и во второй раз мне повезло намного меньше, чем в первый. Вылетев с проезжей части, машина несколько раз перевернулась, скатываясь в кювет, а вот потом я отключился. И я ей не врал. Я действительно ничего не помнил, когда пришёл в себя, потому что, прожив целый месяц настоящей жизни в какой-то выдуманной, в моей голове никакой аварии и не было. Была только боль, о происхождении которой я узнавал постепенно из уст отца, который в то время обо мне заботился. Китнисс, справившись со слезами, вполне спокойно, но с понятной мне печалью, рассказала, что в тот вечер ждала приезда родителей из соседнего маленького городка, в котором они навещали её бабушку. Я буквально услышал, как сорвался её голос, когда она вслух сказала о том, что намеревалась отметить с ними своё наступившее совершеннолетие, поскольку днём ранее они позволили ей встретить его с друзьями и, поздравив, уехали ранним утром. — Я не спала. Все ждала, когда же услышу, как открывается входная дверь, ещё не представляя, что им уже никогда не было суждено снова зайти внутрь. В один момент они оба перестали отвечать на звонки, кажется, я позвонила более сотни раз на каждый номер. Потом так обрадовалась, когда увидела посреди ночи на дисплее входящий от мамы, что, кажется, ответила быстрее, чем рингтон зазвучал в квартире, — девушка издала истеричный смешок, снова закрывая лицо руками. — А после того, как незнакомый мужской голос начал говорить мне что-то о лобовом столкновении и том, что никто из участников аварии не выжил. Мой мир рухнул, а я на колени вместе с ним. Я тут же подорвался с места, на котором ранее удобно лежал, и в следующее мгновение уже сидел на кровати, обнимая девушку и заботливо поглаживая, ощущая, как доверчиво она прижималась ко мне, снова дав волю слезам. Брюнетка продолжала рассказывать мне о самых замечательных и радостных событиях своей жизни, связанных с родителями, а я в какую-то минуту осознал, что снова упустил момент, когда мог рассказать ей правду. Но с другой стороны… Был ли я готов провести весь свой день рождения в затянувшемся молчании или вовсе в угнетающем одиночестве, если бы Китнисс не стала меня слушать? — Джоанна сказала, что ты не захочешь говорить со мной об аварии, поэтому я всегда боялась начать этот разговор, хотя шрамы заметила в первый же ужин, когда мы с тобой пытались что-то друг другу доказать, шатаясь по дому в полуголом виде, — хохотнув, заметила она, после чего вновь меня поцеловала и улеглась на свою подушку, подперев её собственной рукой для большего комфорта. И, засыпая, Китнисс вовсе не догадывалась, что Джоанна имела в виду далеко не это. Я боялся рассказывать не об аварии, а о том, что было со мной после неё. И мне оставалось лишь завидовать решительности девушки, ведь она смогла разведать у меня то, что её последнее время интересовало, а я так и продолжал оттягивать время, не делая тайного явным.***
— Здравствуй, мамочка, — прошептал я, поцеловав памятник и склонившись над могилой матери, которая вот уже пятый год, благодаря ужасным обстоятельствам и злому року судьбы, не праздновала со мной мой день рождения. За эти несколько месяцев я, наконец, перестал приходить на кладбище в слезах, ещё не увидев маминого портрета, научился держать себя в руках и не срываться снова и снова, несмотря на то, что на душе мне было все ещё тяжело. Мне казалось, что я никогда не смогу смириться с тем, что её больше нет, что она не поцелует меня, вернувшись с работы, не будет сидеть поздним вечером в кухне с кружкой кофе в руках, не будет говорить о том, как сильно меня любит. Мне не требовалось постоянного напоминания об этом. Но услышать её голос порой мне было просто необходимо. — Я так скучаю, мам, — тихо произнёс я, поставив её любимые желтые розы в вазу рядом с памятником и присев на край скамьи. — Ты все ещё мне нужна. Я смотрел в её глаза, пусть и ненастоящие, а всего лишь напечатанные на фотобумаге, и вспоминал, как много мы вместе пережили. В голове, словно смонтированное видео, обрывками всплывали моменты, когда мы оба были счастливы, несмотря на все то, что происходило в нашей жизни. — Кажется, мне тогда исполнялось лет тринадцать, помнишь? Ты работала в тот день допоздна, а я так хотел, чтобы ты попробовала торт, который я сам испек, несмотря на то, что ты утром оставила купленный в холодильнике, что ждал тебя и в итоге уснул на кресле в прихожей, так и не задув свечи в свой праздник? — я мягко улыбнулся, смотря куда-то в небо и щурясь от нежданного в ноябре солнца. — А на следующее утро ты хвалила меня, хотя сразу поняла, что коржи пропеклись плохо. Я понял, что она так сказала, чтобы не обидеть меня, когда попробовал торт на завтрак сам, пронаблюдав как воодушевленная и гордящаяся мной мама взяла даже пару кусочков с собой на работу и быстро скрылась за входной дверью, перед этим поцеловав меня в макушку и легко взъерошив волосы на моей голове. — А восемнадцатилетие помнишь? Тогда уже ты уснула в том кресле, — снова улыбнулся я, закусив губу, и скрестил руки на груди. — А до этого весь вечер собиралась со мной в бар неподалеку от нашего дома, боясь, что я там так напьюсь, что не сумею найти обратной дороги, и не догадываясь, что уже следующим вечером я отведу тебя в один из самых красивых и дорогих ресторанов. Думаю, никто там и подумать не мог, что ты моя мама. Тебе так идеально подходило красное платье, — мечтательно произнёс я, вспоминая, как молода была самая близкая мне женщина, которой я так быстро и несправедливо лишился. Ещё чётко помнил, что до сих пор хранил его в шкафу вместе с другими вещами и фотографиями, которые я часто пересматривал, потому что они возвращали меня в те времена, когда мне не было грустно и больно; когда, чтобы увидеть маму, мне не нужно было ехать через весь город на кладбище; когда мое настроение могло мгновенно подняться с нуля, стоило ей только заговорить со мной и улыбнуться. Мама всегда улыбалась, хотя жизнь была порой к ней слишком жестока. Она осталась совершенно одна и не заслуживала этого. Я уверен, она не мечтала о том, что однажды окажется ни с чем, кроме маленького меня на руках, а её главной задачей тогда будет сделать так, чтобы я не чувствовал дискомфорта от того, что рос в неполноценной семье. Об этом не думают. Этого не желают с замиранием сердца, не ждут и уж тем более не загадывают, задувая свечи на праздничном торте. И если бы я не родился, то, не думаю, что маме удалось бы быстрее оправиться от того, как с ней поступил папа. А со своей задачей она справилась, хоть и старания её сопровождались потом, кровью и миллионом нервных клеток. Мама была сильной женщиной. Самой сильной, которую мне когда-либо удавалось видеть, и, видимо, именно поэтому она была для меня примером. Я рос в безграничной любви и постоянной заботе, я был её единственным сыном и смыслом жизни, даже несмотря на то, что в то же время являлся ходячим напоминаем о том, как неудачно она однажды вышла замуж. Она не заменила мне отца, потому что, как и я, знала, что ей никогда не удастся этого сделать. Как бы она не скрывала и не сдерживалась, я все равно задавал неудобные вопросы с раннего возраста, видя другие семьи, и постоянно думал о том, почему же был не нужен собственному папе. Но ей и не нужно было заменять отца, потому что мне вполне хватало и её одной. С осознанием этого простого факта, что моя жизнь не так уж и плоха, несмотря на сложную семейную ситуацию, пришло и осознание, что мама нуждалась в мужчине, который бы всегда был рядом, поддерживал и просто любил. И поскольку она не спешила, да и вовсе всю оставшуюся жизнь не стремилась заводить новые знакомства, вступать в отношения и, куда больше, в брак, то так же ясно становилось и то, что таким сильным мужчиной рядом с ней нужно было быть мне. — Все ещё помню, как ты заплакала, когда я отдал тебе свою первую зарплату, а я говорил, что понимал тебя, поскольку денег в том конверте действительно было не очень много. И, кажется, ты подумала, что я не понял тебя в тот день, но, мамочка, я знал, что поразил тебя поступком, а не огорчил маленькой суммой. Маме не очень нравилось, что со временем я стал забивать на школу, иногда прогуливая не столь уж важные для меня уроки, и в большей мере отдавал себя работе, нежели получению образования. Но также я видел, что она была рада моим успехам, когда осознала, что наша жизнь маленькими шагами налаживалась. — Я уже как-то говорил тебе, что у твоей шарлотки на горизонте появился серьёзный конкурент, благодаря Китнисс, — начал я, прочитав сообщение девушки о том, что по пути домой мне следовало заглянуть за чаем, кофе и какими-либо фруктами. — Сегодня ночью мне казалось, что она устроит переполох на нашей кухне. Нет, мам, она правда маленькая бестия. Утром девушка никак не хотела просыпаться, но стоило мне напомнить ей о том, что уже вечером мы собирались встречать гостей, как она тут же подлетела, найдя в себе силы, привела себя в порядок, умывшись, и стала метаться по кухне в приготовлениях, жалуясь на то, что я мешал ей и занимал слишком много места, сидя на барном стуле и доедая заслуженный кусок торта, который пообещал съесть. — Уверен, ты бы могла подсказать мне, как ей все рассказать. Я бы хотел этого, потому что совершенно не понимаю, что должен делать, мам, — я шумно выдохнул, потирая пальцами глаза, а затем проводя ладонью по волосам. — Знаешь, я понял, что, кажется, и не любил её толком до того момента, как узнал настоящую Китнисс. Меня всегда тяготило любопытство, я чувствовал симпатию, да и вообще долгое время жил воспоминаниями о том, как был счастлив, и слепо нуждался в том, чтобы такой пазл мне удалось собрать в реальности, в которой не было абсолютно ничего из того, чем я жил во ремня комы. А сейчас… Сейчас я её действительно полюбил. Полюбил за то, какая она здесь, а не за то, какой она мне когда-то казалась. Я полюбил её дерзкой оторвой, которая была слишком упряма, чтобы признавать свою неправоту, даже если во время спора она прекрасно поняла, что ошиблась в своих суждениях. Она никогда не лезла за словом в карман, могла нахамить, если действительно видела в этом особую надобность. Её взрывной характер был похож на бутылку шампанского: одно неверное движение и уже в следующее мгновение пробка незамедлительно вылетает в твой глаз. Милой девчонкой, у которой в одном месте все ещё играло детство, если судить по тому, как она бежала из спальни в гостиную к телевизору, услышав заставку из любимого мультика, не могла спокойно переходить из одной комнаты в другую, предпочитая пританцовывать и распевать песни, от которых я сам потом не мог отделаться и бубнил их себе под нос весь оставшийся день. Она не могла пройти мимо зеркала без кривляний или же без пары каких-нибудь бесподобных танцевальныхсвязок, которые придумывала на ходу под абсолютно рандомно игравшую музыку, которая в нашей квартире переставала играть только в случаях, когда мы спали или же никого дома не было. Она любила саму себя и в то же время все чаще смущалась, стоило мне сделать ей комплимент. Эвердин всегда точно знала, что выглядела отменно, но, каждый раз собираясь на работу, переспрашивала чуть ли не сотню раз, можно ли было в таком виде идти на улицу или же ей стоило переодеться. Стеб был для неё стилем жизни, брюнетка безумно любила шутить и подшучивать, чувство юмора у неё было просто замечательное, порой я даже начинал бояться, что однажды не смогу ей достойно ответить и у неё, благодаря этому, появится дельный повод надо мной насмехаться, припоминая мне мой провал утром, днём и вечером. После того, как мы начали встречаться, мы оба решили сменить место работы. Я все же решил попробовать себя в роли учителя, поскольку почти окончил университет по специальности «Теория и методика преподавания иностранных языков». Финник, ранее решивший многие мои проблемы с учебой, возникшие после аварии, договорился с директором школы, в которой преподавал, о собеседовании для меня, а Джоанна в очередной раз позаботилась о любимой подруге и пристроила её на декретное место хореографа одной спортивной команды, спонсором которой была фирма её отца. Теперь Китнисс совмещала тренировки по направлениям «Dancehall» и «Vogue» в подростковых группах вместе с постановкой стрип-номеров с девушками своего возраста в клубе Гейла, в которых ранее сама принимала участие и была солисткой. Неугомонная Эвердин никак не вязалась чем-либо с той робкой и мягкой Китнисс, которую я себе представлял. Все совпадения были малейшими и случайными, девушка была совершенно другой, а вот я с прежней силой хотел быть с ней. Когда я думал о том, что должен ей сказать, то меня всего буквально выворачивало наизнанку. Я всего лишь хотел быть с ней честным, хотел, чтобы она знала всю правду, но никак не желал снова пережить расставание с ней, а потом видеть, как она ужасно счастлива с кем-то другим. — Моя жизнь после твоей смерти стала таким бредом, мам, что я даже сам не хочу в это верить, — подытожил я, перестав улыбаться.***
— Лет в пятнадцать мы пришли с Питом домой, прогуляв, кажется, математику и биологию, и бесцеремонно докуривали пачку сигарет прямо у него на балконе, — рассказывал Финник уже в разгаре вечера, целиком и полностью посвящённого мне, — и тут в дверях появляется его мама и спрашивает: «Молодые люди, а для меня сигаретки не найдётся?», — гостиная наполнилась нашим дружным смехом. — А в следующую секунду мы оба получаем хорошего подзатыльника. Сначала мы оба выслушали лекцию от его мамы, потом пришла моя и отчитала нас снова, а потом я ещё и дома получил по первое число. — Знаешь ли, после того, как ты переступил порог нашей квартиры, меня тут тоже не расхваливали, — констатировал я, а затем продолжил смеяться. Тем временем за окном уже стемнело, Китнисс спешно убирала все со стола, пообещав вскоре принести десерт, и мыла на кухне посуду, параллельно беседуя с Джоанной, которая, как и сама брюнетка, пребывала в восторге от знакомства с Энни. Все три девушки оживлённо что-то обсуждали и довольно-таки часто заливисто смеялись, что я, Финник и Гейл поочерёдно переглядывались и надеялись на то, что они не обсуждали кого-то из нас. Я был заинтригован тем, как они все впятером, украсив вместе квартиру, поздравили меня словами и многочисленными тостами, а затем, сказав, что они решили сделать мне один большой подарок, ещё долго извинялись, что не могли показать мне его сегодня. Я долго не понимал, в чем проблема, но Гейл доходчиво объяснил, что в этот подарок также вложился отец, но по каким-то причинам, которых папа в свою очередь не уточнил, поздравляя меня утром по телефону, он с миссис Хоторн был в отъезде и должен был приехать только завтра. Гейл жаловался на то, что Джоанна снова передумала насчёт имени ребёнка, Финник еле сдерживал себя от того, чтобы во всех красках рассказать, как его бесила тёща, которая наводила в доме Одейров свои порядки и которую ему придётся терпеть ещё больше недели. Мужчины друг друга понимали и поддерживали, а я был рад тому, что они тоже сумели найти общий язык. — Китнисс, ты тоже шутила про голубую рубашку? — оживлённо спросил Финник, когда девушки вернулись с кухни: Джоанна с чайником, Энни с кружками, а Китнисс снова держала в руках торт и спички, от чего мне сразу стало смешно и я тут же забрал их у неё из рук, сказав, что на этот раз зажигание свечей стоит предоставить профессионалам. — Я просто не смогла удержаться, — засмеялась Эвердин, поправила причёску, убрав кудри назад, и рассказала девушкам, о чем шла речь. — Я так классе в седьмом над ним подшутил, а потом на физкультуре мне «случайно» прилетел в голову волейбольный мяч, правда, Пит? — продолжил Одейр, а после с наигранной обидой переспросил, был ли тот бросок случайным. И, если быть полностью честным, то не был. — Кстати, помнишь ты тогда в музыкальную школу ходил? На переносном пианино ещё играл на всяких праздниках, которые мы для родителей устраивали. — Я не играл на переносном пианино. — Да как же нет, если да?! Я что, по-твоему, совсем дурак и ничего о тебе не знаю за столько лет? — Ты дурак, потому что тебе двадцать пять лет, а ты до сих пор не запомнил, что это синтезатор, а не переносное пианино на ножках от гладильной доски, — договорил я под смех присутствовавших и за талию приобнял Китнисс, присевшую на мои колени и выжидавшую момента, когда я, наконец, зажгу свечки. После она снова взяла торт в руки и заставила меня встать, пока Энни, добравшись до выключателя, тушила свет. Китнисс улыбалась и, смеясь, говорила, что над вторым загаданным за это день желанием я думал намного дольше, чем над первым. Гейл кричал, что мечтать — не вредно, а Джоанна лишь напомнила ему, что однажды ответила ему так на приглашение на свидание. — Ты знаешь, до чего меня довели все твои мечтания, Хоторн, — уточнила девушка, указав руками на совсем немного выпирающий живот, который был виден лишь за счёт того, что она была в облегающем платье. — Да, до Рика Хоторна, — притянув жену к себе, самодовольно ответил мой сводный брат, нахально улыбаясь. — Моего сына не будут звать Риком, сколько раз тебе это повторить? — Твоего, конечно, не будут, а вот насчёт нашего сына я бы поспорил. Все снова засмеялись, а я лишь довольствовался тем, что за счёт их маленькой перепалки мог продолжать смотреть на Китнисс и думать о том, как она красива и как мне с ней повезло. Я продолжал думать об этом, когда задувал свечи под нелепое и любительски спетое «Happy Birthday to you!». Однако, мгновенно проклял девушку, как только она, избавив торт от свечей, отрезала примерно половину и отложила на отдельную тарелку, а другую приберегла для того, чтобы окунуть в неё мое лицо. Я еще не успел сообразить что к чему, как девушка уже умело и быстро склонила мою голову над тортом. А после слышал восторженные вскрики и звонкий удар ладоней, будто брюнетка, совершив злодеяние, сразу же кому-то дала «пять», пока я раздирал глаза и облизывал губы. — Безумно вкусно, Эвердин, ты превзошла сама себя, — смеялся я, пальцами собирая с лица сладкий крем и поднимаясь из-за стола, дабы отправиться в ванную и умыться. — Ну, Пит, не сердись, пожалуйста, — по-детски выпячивая нижнюю губу, просила Эвердин, которая отправилась следом за мной, обещая помочь. — Ты такой сладкий и такой бука, — рассмеялась она, слизав языком крем с ещё грязной щеки. Я тут же притянул её к себе и поцеловал, беспорядочно водя руками по её спине. Она ответила на мой порыв с той же страстью, осторожно положив ладони на мои плечи, пока я, оттянув её нижнюю губу и слегка прикусив, слушал, как она отозвалась на это тихим и протяжным стоном, после чего слегка оттолкнула меня, отстраняясь. — Мы не одни, ты помнишь? — Помню, — усмехнувшись, ответил я и снова её поцеловал. — Вызваться умывать тебя было плохой идеей, — констатировала она, довольно улыбаясь и облизывая собственные губы. — Говоришь так, будто тебе самой это не нравится, — утвердил я, накручивая на палец прядь её волос. — Нравится, но ты заставляешь гостей скучать, — прошептала она в непозволительной близости от моих губ и вышла из ванной прежде, чем я успел её остановить, вновь поцеловав. Уже самостоятельно закончив начатое и отделавшись от такого неожиданного сюрприза Китнисс, я обрадовался тому, что не запачкал рубашку и вышел обратно в гостиную, но, увидев происходящее, тут же показательно вернулся и даже закрыл за собой дверь, услышав заразительный хохот Мейсон. — Просим, просим, — скандировали друзья, провожая меня взглядами за синтезатор, который Финник нашёл явно не без участия в этом моей любимой брюнетки. Одейр наигранно отодвинул стул, как бы приглашая меня за инструмент, а после услужливо задвинул, стоило мне начать на него садиться. Все друг друга перебивали, предлагая различные варианты песен, которые бы мне затем нужно было сыграть. Когда спустя минут пять, я понял, что к единому мнению они не придут, я дотянулся до шкафчика рядом с телевизором и достал из одного из ящиков свою толстую тетрадь, от и до исписанную, поскольку, научившись, я предпочитал подбирать ноты сам, а не искать их где-либо. По квартире пронеслись первые аккорды, заставив всех, наконец, замолчать и рассесться обратно на свои места. Финник и Энни, не спеша, вернулись за стол и принялись пить чай, а Гейл и Джоанна, уже опустошившие свои кружки за то время, что я был в ванной, удобно устроились на диване. Китнисс сначала стояла в проходе, а потом ласково обняла меня сзади, стоило веселой песне, которую все дружно пели, смениться более медленной и романтичной. Одна за другой звучали песни, пока на кухне свистел чайник, а Китнисс снова суетилась, желая, чтобы все остались довольны; пока гости стали спешно собираться, решив, что уже засиделись и хорошо не только отпраздновали мой день рождения, но и почти проводили его. Китнисс плавно передвигалась, иногда пританцовывая, между кухней и гостиной, слабо освещенными, поскольку я почти выключил свет, позволив ему лишь мягко распространиться по комнате. Китнисс убирала со стола, пока я все ещё играл и обещал, что обязательно займусь чем-нибудь более полезным, например, помогу ей, если она не вспомнит очередную песню, которую ей бы хотелось услышать в моем исполнении, или же не заставит меня сделать это самостоятельно.Just turn off the lights and you could be my private dancer, When we close the curtains, You and me can forget all our manners, oh!
Она поставила стул рядом и села напротив меня, изучающе наблюдая за тем, как я менял положение пальцев и пел, иногда подсматривая в собственную тетрадь. Брюнетка мягко улыбалась мне, параллельно распуская волосы и бросая невидимки куда-то на тумбочку. — You wanna be reckless, restless, right until tomorrow, — шёпотом напевал я, неотрывно наблюдая за тем, как она подпирала рукой голову, а затем заинтригованно кусала нижнюю губу, смотря в мои глаза. Я терял рассудок. Я сходил с ума из-за неё. Моя жизнь была бредом ещё и из-за неё, потому что куда бы я ни пошёл, что только бы ни делал, она всегда была в моей голове, и я уже серьезно сомневался в том, что был полностью здоров и оправился от произошедшего со мной. Мне бы хотелось винить во всем сотрясение, которое я получил в той аварии. Но прошло уже достаточно времени, моя голова точно шла кругом не от него. Я пел, закрывая глаза и отрывками вспоминая то, что когда-то сам себе выдумал. Эти руки на моей шее, её бархатную кожу, пальцы, путавшиеся в моих волосах, страстные поцелуи. Наши сплетённые тела, плавные и резкие толчки, припухшие губы и багровые засосы. Громкие стоны, рваное дыхание, выкрики, отрывисто разносившие по квартире мою фамилию, и смятую постель. Меня тянуло к ней. Меня с головой засасывало в этот омут, я был готов отдаться безумию, что ходило за мной по пятам. Я был в неё влюблен и, кажется, уже было поздно что-либо с этим делать, если я хотел остаться в здравом уме. Но проблема была в том, что я больше этого не хотел. Моя жизнь последние пять лет с натяжкой достигала значения «адекватная». И, наверное, мне оставалось лишь соответствовать этому и держать планку. — When I put my lips on you, — допел я, аккуратно протягивая последнее слово и не спеша открывая глаза. Чтобы тут же их закрыть. Китнисс, встав со стула, склонилась надо мной и, взяв мое лицо в свои руки, утянула в очередной поцелуй, вторгаясь языком в мой рот и нетерпеливо, даже жадно, сплетая его вместе с моим в новом страстном танце. Не отрываясь от меня, брюнетка обошла инструмент и села на меня сверху, а я лишь по-хозяйски положил руки на её бёдра. — Я уже говорил, что сегодня весь день в своей голове сравнивал тебя с золушкой? — спросил я, чередуя между собой слова и короткие поцелуи. — Неужели я настолько прекрасна? — поинтересовалась она, откидывая волосы и позволяя мне оставить пару жарких поцелуев на её шее. — Нет, просто я самодовольно желал того, чтобы в полночь этого платья на тебе уже не было, — прикусывая нежную кожу, сообщил я, а после снова вернулся к губам девушки, стирая с них застенчивую усмешку.When I put my lips on you, I feel the shivers go up and down your spine for me…
Кажется, по её телу мурашки пробежали быстрее, чем я успел снова коснуться её шеи. Китнисс тихо шептала моё имя, прижимаясь ближе ко мне и выгибаясь в спине, после чего, снова поцеловав и отстранившись, она начала спешно расстёгивать пуговицы на моей рубашке, а, покончив с ними, стянула с меня тёмную ткань, небрежно бросив её куда-то в сторону дивана. — Мне казалось, что она тебе нравится, — сказал я, вспоминая, как восторженно она всучила мне вешалку с чёрной рубашкой в руки, заявив, что ей плевать, нравится мне этот цвет или нет. Девушка, облизывая губы и улыбаясь, водила пальцами по моей груди и торсу. — Я не виновата, что в полуголом виде ты тоже привлекательный, — томно прошептала Эвердин, будто боялась, что кто-то мог нас услышать, несмотря на то, что теперь мы были в квартире одни. Она медленно встала и, взяв меня за руку, потянула за собой, направляясь в сторону спальни. Щёлкнув выключателем, я погасил люстру в гостиной, а после зажег такой же мягкий, как прежде, свет в своей комнате, наблюдая за тем, как игриво блестели глаза девушки, когда я снова оказался рядом. Ближе, чем следовало, если мы оба хотели после столь фееричного вечера лишь спокойного сна. Мы не были пьяны настолько, чтобы спешно срывать друг с друга всю одежду, дабы поскорее получить желаемую разрядку, насладившись, наконец, физической близостью. Нет, вместо этого каждый медлил, предпочитая пока осматривать другого, нежели брать инициативу в свои руки. — Слушай, я могу остановиться, — предложил я, когда медленно опустился на корточки перед девушкой. Зацепив край платья, я расположил руки на её бёдрах, после чего медленно стал их поднимать, огибая ягодицы и задирая платье до талии, застопорившись на приятном чёрном кружеве. Затем и вовсе снял с неё платье через голову и бросил куда-то в коридор, а сама Китнисс поспешила прижаться ближе ко мне. — Как видишь, я тебя об этом не прошу, — смотря мне в глаза, ответила брюнетка, после чего кончиком языка провела по моей шее дорожку от уха до ключицы и обратно. — Надеюсь, ты заметил? — Да, Китнисс, я уже оценил, — поцеловав девушку, ответил я, накрыв ладонью её грудь и медленно сжав. — Кажется, чёрный тебе идёт не меньше, чем мне, — улыбнувшись, прошептал я, поглаживая девушку по волосам и потянувшись к застёжке бюстгальтера прежде, чем повалил её на кровать и навис сверху.When I put my lips on you, I hear your voice echoing all through the night for me.
Она прогнулась в спине, стоило мне только коснуться языком её соска, а после провести влажную дорожку от шеи до кромки трусиков и обратно, выцеловывая буквально каждый миллиметр кожи девушки. Дотронувшись до возбужденной точки через тонкую ткань кружева, я со свистом втянул в себя воздух, наблюдая и чувствуя, как сильно Китнисс желала продолжения. Поднявшись и проведя языком по моему торсу, девушка остановила свои руки на кожаном ремне, который мы в итоге вместе вытянули из моих брюк, а затем Эвердин самостоятельно расстегнула молнию, кажется, считая несправедливым тот факт, что на мне все ещё оставалась одежда. Лунный свет слабо пробивался в комнату, пока я, впечатав руки Китнисс в постель над её головой, навис над таким желанным телом девушки и снова поцеловал её в припухшие губы. Медленно и тягуче, потому что нам совершенно некуда было торопиться. Обрывки серебристой упаковки, которую я выудил из прикроватной тумбочки, блестели, медленно падая на пол к нижнему белью. На кухне едва слышно капала вода из крана, что, впрочем, все равно мгновенно заглушилось протяжным стоном девушки, начавшей практически сразу двигаться навстречу мне и закрывавшей глаза от удовольствия и ощущения наполненности. Она крепче сжала наши переплетенные пальцы, охотно отвечая на мои поцелуи, а после закусила нижнюю губу, извиваясь подо мной и ожидая продолжения. Я медленно входил и выходил, слушая приятную для ушей мелодию и наблюдая за тем, как она приподнимала и опускала таз в такт мне, пальчиками комкая под собой простынь. Она вновь и вновь притягивала меня к себе, пока я все быстрее и резче вколачивался в её податливое тело, заставляя со свистом вдыхать в себя такой нужный воздух. Я ощутил, как она стала сжиматься вокруг меня, от чего издал еле различимый горловой стон, который сопровождался потом беспорядочными ругательствами, выражавшими то, как мне было хорошо. По-настоящему хорошо, потому что я был с ней. Её пальцы путались в моих волосах, пока мои руки держали её за тонкую талию или же массировали грудь. Китнисс, выгибаясь, позволяла мне терзать поцелуями-укусами её шею, сладко постанывая и умоляя не останавливаться. Короткие и звонкие стоны девушки слились в один протяжный крик перед тем, как нас обоих настигла волна оргазма. Достигнув пика практически одновременно, я полностью зашел в неё, чувствуя, как её ногти легко процарапали мне спину, и вышел, связал и отшвырнул презерватив в сторону, а после опустился на место рядом и приобнял девушку, накрывая одеялом и слушая, как медленно восстанавливалось её дыхание. — Пит, — Китнисс оборвала повисшую в квартире тишину, в очередной раз поцеловала мои губы и перелегла на меня сверху, снова умолкнув, будто ожидая подтверждения, что я её слушал. — Да? — непонимающе взглянув на неё, отозвался я, снова поглаживая её по волосам. — Мне кажется, я тебя люблю.When I put my lips on you… o-oh.