Певчая для Тёмного Лорда

От сегодняшнего утра ничего не осталось. Кроме нервно подрагивающих пальцев. Это движение настолько незаметно, что, кажется, оно вообще не существует. Его не существует. Он не жив. Он не мёртв. В животе только что-то крутится, хочет выползти наружу. Скребёт своими длинными пальцами с покусанными когтями, от которых становится только больней. И даже это не смягчает тот факт, что он всё ещё жив. Гарри всё ещё жив. Рукой хватает себя за горло, не позволяя желчи снова пройти через глотку. Чувство, что уже просто нечего из себя выдавливать. Только органы. Хотя даже это было бы приятней, чем осознание того, что произошло. Всё тело дрожит, трясётся от истощения, от нехватки воды, от принятого наркотика, который просто не успели ещё вывести из организма; от потрясения. Гарри сжимает руку на горле сильнее, стараясь как можно дальше отогнать все эти мысли. Перед ним стоит поднос с едой. Мясо, картофель, чай. Всё это принёс какой-то мужчина низенького роста, который при виде Гарри улыбнулся как-то радостно и грустно. Он не сказал ни слова. Просто поставил поднос, развернулся и ушёл, оглянувшись лишь один раз. У него были забавные уши — всё, что запомнилось. И нос. Еду Гарри не трогает. Он даже не смотрит на неё. Одного взгляда было достаточно, чтобы сразу понять, что это не влезет в глотку. За которую Гарри сейчас сжимает себя ещё сильнее. Уже чувствуется, как пальцы начинают холодеть. Но горлу даже не больно. Нет ни одного намёка, что близко то самое забвение. Кто-то в животе вонзает свои кривые острые когти в плоть. Гарри чувствует кровь во рту, которую хочется выблевать вместе с желчью. Но он не позволяет. В ответ кому-то Эванс ещё сильнее сжимает пальцами шею, вдавливая ногти в кожу. Будут синяки и, возможно, царапины, но не более. Если этот город не хочет видеть его мёртвым, то плевать — Гарри постарается сделать так, как он хочет. Нужно просто забыть… Как он там сказал? — Гарольд Эванс, ты пойдёшь со мной. Человек, которого он видел только мельком три дня назад, просто сказал, что нужно делать. И Гарри повиновался. Потому что у него больше ничего не осталось. Дом сгорел, Сириус наверняка опять пропал, если не хуже. То, за что цеплялся Эванс всю свою жизнь, просто исчезло. Ему больше некуда было податься. Что делать дальше? Как выживать? Ведь если ничего нет, как можно жить дальше? В голове просто что-то жужжало, будто телевизор сломался и показывал непонятные серые мошки. Гарольд отключился на неопределённое время, иногда возвращаясь в мир живых, чтобы зачем-то услышать: — Мы с тобой уже встречались недавно, вряд ли ты запомнил. Гарри помнил его. Мужчина с засаленными чёрными волосами, которого он видел только со спины. Это было в том большом доме. А значит в скором времени будет назначена встреча с Томом Реддлом. Всего одна ночь, проведённая в обществе со спящим Реддлом, заставила Эванса понять, что этот человек может убить, но по какой-то причине не убивает. Этот монстр тоже чего-то боится и во сне зовёт на помощь. Гарри вспомнил, как Том кричал его имя. Если человек в беде, ему нужно помочь, независимо от того, кем он является. И всего одна ночь, проведённая в комнате спящего Реддла, дала понять, что его нужно бояться ещё больше. Гарри видел её, ни с чем не сравнимую. Такое зрелище нельзя забыть. Вроде лишь картинка, но мороз бежал по коже. И всё, о чём потом можно было думать, это об этой мерзкой картинке. Татуировка на всю спину. Дело не в том, что Гарольд боялся татуировки. У него самого их четыре, скрытые под одеждой. Не вызывало отвращение и то, что рисунок выполнен в традиционных чёрно-белых тонах, которые Гарольд терпеть не может. Изображение смерти, так сначала подумалось. Смерть, которая обязательно придёт за каждым, кто посмотрит ей в глаза. Огромный череп от лопаток и до середины спины будто бы насмехался, а змея, выползающая из открытых челюстей черепа готовилась к прыжку на свою жертву. Разве после этого можно остаться равнодушным? Искусно выполненная работа была испорчена многочисленными шрамами. Левый глаз у черепа был выжжен, несколько линий перерезали туловище змее. Может быть раньше эта татуировка выглядела впечатляюще. Но жизнь будто бы пыталась содрать это проклятое изображение с тела Реддла. Ко всему прочему добавились новые ожоги, которые Том получил при взрыве и падении. Пока тот спал, Гарри с ужасом рассматривал татуировку. Он не мог оторвать взгляд, хотя и понимал, что никогда в жизни больше не захочет увидеть такое зрелище. В какой-то момент пальцы сами потянулись обезображенной плоти. Любопытство раздирало изнутри. Было интересно, сможет ли ожить рисунок, если прикоснуться к нему. Но Гарри не успел удовлетворить своё любопытство. В комнату вошёл мужчина одного возраста с Томом Реддлом и, буквально взяв за шкирятник Эванса, вытолкал его за дверь, пригрозив, что если ещё раз увидит — убьёт. И говорил он это серьёзно. Спорить не было нужды. Фактически его только что освободили от заточения. Гарри с плохо скрываемой радостью пулей выбежал из квартиры, пешком спустившись по лестнице. Мимо консьержа, сквозь стеклянные двери, туда, где его ждал Сириус. По крайней мере Эванс на это рассчитывал. И прогадал. Ни Сириуса, ни дома по адресу площадь Гримо, 12 не оказалось. Пепел и камень. Всё, что когда-то звалось домом, просто исчезло. — Я отведу тебя туда, где о тебе позаботятся. И когда Гарольд осознал, что идёт за тем, кого встретил в том большом доме, было уже всё равно. Он уже предполагал, куда его ведут. И вряд ли действия Лорда можно было назвать заботой. Он не помнил, как шёл за этим человеком, не помнил и быстро сменяющихся улиц. Ему что-то говорили, а он не слышал. Будто мозг полностью отключился от управления телом. Будто всё существовало отдельно. А потом перед ним открыли дверь в тёмный коридор. Какая-то девушка говорила, что комната сейчас свободна, а мужчина попросил позвать кого-нибудь из какого-то ордена. Гарольд не обратил внимание, как выглядела девушка, он сразу же шагнул в коридор и пошёл вперёд, не дожидаясь мужчину. Единственное, что советуют делать — двигаться дальше. Вот Эванс и двигался. Он очнулся только тогда, когда мужчина приказал ему раздеться. Гарри вдруг решил оглядеться. Небольшая комната в приглушённо-красных тонах, двуспальная кровать с золотистым покрывалом, потайная дверь, из которой выходит красивая девушка индийского происхождения в одном лишь прозрачном пеньюаре. Эванс почувствовал, как его щёки загораются от одного взгляда на напряжённые розовые соски, которые пеньюар даже не пытался скрыть. — Я — Падма. — Она приблизилась слишком близко к Гарри, прислонилась грудью к его груди, напрягая ещё больше, и невесомо поцеловала в щёку. — Северус сказал, что тебя зовут Гарольд, правильно? Эванс сразу же посмотрел на мужчину и догадался с задержкой, что это и есть Северус. Также с запозданием кивнул Падме и, нервно сглотнув, снова посмотрел ей в глаза, только в глаза. Падма сунула в руки Гарри чистую рубашку, брюки и туфли. Она объяснила наличие мужской одежды тем, что у них работают тут несколько парней. И исчезла Падма также внезапно, как и появилась. Ещё с минуту так простояв с новой одеждой в руках, Гарольд посмотрел на Северуса, который, казалось, вовсе раньше не замечал присутствие Эванса, теперь не отрываясь смотрел прямо в глаза. Будто увидел что-то пугающее знакомое. Он сделал несколько шагов к Гарри и остановился слишком близко. Было видно, что он хотел что-то сказать. Несколько раз то открывал, то закрывал рот. В результате он не выдержал и поднял руку, чтобы затем подушечками пальцев едва ощутимо прикоснуться к щеке Эванса, куда поцеловала Падма. Это не было похоже на обычное человеческое прикосновение. Гарри вдруг подумал, что Северус просто хотел удостовериться, что перед ним стоит живой человек. Тот, с которым очень давно не виделся. — У тебя её глаза, — прошептал Северус, будто заворожённый, а потом резко убрал руку и отступил на несколько шагов. Он снова стал хмурым и серьёзным, что немного выбило Гарри из равновесия. — Переодевайся, скоро подойдёт Перси Уизли и отведёт тебя к самому главному в Ордене. Гарольд тогда не понял ни слова. Он ещё не отделался от одного шока, как тут же наслоился другой. Будто он стал субстанцией из нескольких разжёванных жвачек. И Северус исчез также быстро, как и Падма. Ничего не оставалось, как привести себя в порядок. Гарри нашёл ванную и наскоро умылся, чтобы потом сменить рубашку и брюки. Потому что и эта пижама была уже обычным тряпьём. Гарольд смотрит в окно на парк. Красивый. В сумерках он, вероятно, не так привлекателен, как в дневное время суток, но не менее волшебный. То, что скрывает темнота, додумывает воображение. Несколько минут назад прекратился дождь, поэтому парк выглядит слегка освежённым. Чего не скажешь о памяти Гарри. Он почти забыл, что случилось дальше. Большое спасибо таблетке, что дал другой парень, не Драко. Кажется, беловолосого так и зовут. Хотя Гарри уже ни в чём не уверен. Но он бы расцеловал того парня за ещё одну дозу. Потому что лучше забыть, что случилось дальше. Гарри медленно отводит одну руку от шеи, морщась от мелких мурашек, что теперь наполовину покрывают тело. Он смотрит в одну точку и свободной рукой хватается за ручку окна, которое распахивает настежь. Свежий воздух нисколько не помогает с прозрением. Наоборот. Когда Эванс так бездумно закинул таблетку в рот, он совершенно отключился от всего. Его мозг будто отлучился на время. Голос Седрика был узнан не сразу. Несколько секунд ушло на то, чтобы вообще сообразить, что перед ним не белая пустота, а живой человек. Эванса подняли с земли за плечи, потрясли, покричали. А Гарри смеялся. Он слышал свой собственный смех и ему было невыносимо смешно. Мышцы живота начали болеть, а он всё никак не мог остановиться. — Ешь, — сказал Седрик, поставив перед Эвансом тарелку с большой порцией спагетти. Пожалуй, с этого момента Гарри начал понимать, что в действительности происходит. Точнее действие наркотика начало сходить на нет. Он сидел на кухне в незнакомой квартире. Там было просторно и светло. Будто в каком-то американском фильме: белые стены, жёлтая мебель, красные посуда, салфетки, занавески и цветы на столе. Гарри огляделся и заметил, что между тем за окном уже ночь. И удивился прежде тому, что в помещении-то светло. Либо были хорошо настроены и расположены лампы, либо его самого всё ещё мутит от наркотика. И он запаниковал. Потому что между расставанием с блондином и спагетти Седрика прошёл целый день. В первом случае был рассвет, а во втором — ночь. И в каком именно моменте Диггори подобрал друга? Опять. Гарри было стыдно, что он вот так не вылазит из проблем, да ещё и втягивает друга. Седрик сидел напротив, ожидая, когда Гарри всё-таки начнёт есть. И так было неловко, а изучающий взгляд вовсе не успокаивал. — Во что ты вляпался? — спросил Седрик, когда Гарри только впихнул в рот вилку с намотанными макаронами. Отвечать было трудно: с набитым ртом и немотой вообще неудобно, листочка рядом не оказалось, а Седрик не владел языком глухонемых. Но похоже, что друг и не ждал ответа. Вместо этого он обернулся на звук шагов. В кухню вошла очень красивая девушка с длинными чёрными волосами и тёмными глазами с восточным разрезом. Гарри уже видел её в доме Седрика. Но не запомнил её имени. Или их просто не представили. Седрик не улыбался даже этой девушке. Он был расстроен чем-то. Не познакомил их, не предложил девушке еду. Он просто взглянул на неё, получил в ответ самую искреннюю улыбку, отвернулся и опять с тяжёлым взглядом стал следить за Гарри. Будто если он не спустить с него глаз, то ничего и не случится. Эванс вдруг почувствовал, что находился в самой настоящей семье, где его поддержат в любой ситуации. Гарри жутко захотелось остаться здесь навсегда, и было плевать, что это за место и кто эта девушка. Он доел огромную порцию спагетти и понял, насколько был голоден. С дурацкой улыбочкой на лице, которая, он знал это, вызвала у Диггори лишь очередное раздражение, Гарри попросил добавки, подставляя тарелку Седрику почти под нос. Раздался смех девушки. Она смеялась мелодично, не как сам Седрик: звонко и легко. Девушка прикрыла рот рукой, чтобы хоть как-то сдержать смех, но у неё это слабо получалось. Хоть ситуация и казалась до чёртиков банальна, Гарри тоже рассмеялся. Ему нравилось, что это был смех не от эффекта наркотика. Так смеются только с друзьями. Смех, который всегда живёт внутри, даже когда грустно. — Чжоу, прекрати! — прокричал рассерженный Седрик, стараясь выглядеть серьёзным. — И ты, Гарри. Оба прекратите! Но слишком быстро и Седрика захватила сила заразительного смеха. Втроём они смеялись неизвестно сколько времени. Гарри любил счастливого Седрика. Можно было терпеть, когда тот сердился, но слышать смех друга — бальзам на душу. Седрик легко потрепал Эванса по волосам, възерошив их ещё больше. Всё плохое забылось в момент. Казалось, что прошло ещё около суток. Никто не мог остановиться. Самая жестокая пытка — смех. Но даже эта мысль не заставила Гарри прекратить. Зато это сделал звонок в дверь. Чжоу пошла открывать дверь, вытирая слёзы с глаз. — Кажется, ты рановато вернулся в Лондон, не находишь? Гарри и сам успел уже об этом подумать несколько раз. Но сначала он понадеялся на Сириуса, а потом все его документы сгорели. Отправиться обратно в Америку нет возможности. Да к тому же без документов не достать и деньги. — Кто вы?  — спросила Чжоу, открыв входную дверь, а затем послышался глухой удар, и будто бы что-то тяжёлое упало на пол. Седрик и Гарри тут же вскочили со своих мест и помчались в коридор. — Чжоу, ты в порядке? — с паникой в голосе первое, что выкрикнул Диггори. — Спокойно, сладкий, она дышит. Там на полу лежала Чжоу, не двигаясь, а над ней возвышался мужчина с длинными спутанными волосами, одетый в кожаные штаны, рубашку свободного покроя и жилет. Плащ болотного цвета он перекинул через локоть. Словно истинный джентльмен, он стоял на коврике и тщательно вытирал потрёпанные мартенсы, которые были более чем просто грязные. Как будто этот человек только что из леса выбежал. — Эй, кто вы? — уже вовсе не со смехом спросил Седрик, не решаясь подойти к Чжоу, не выяснив личность этого человека. — Я пришёл за мальчиком, — ответил мужчина и, посмотрев прямо за спину Диггори на Гарри, помахал рукой. — Привет, Гарольд. Собирай вещички — хозяин ждёт. Отчего-то Эвансу захотелось слиться со стеной, к которой прижимался. Казалось, что это желание начало преследовать его, как и некоторые персонажи. — Кто это сказал? — Седрик снова разозлился. Он привык защищать своих друзей, в частности Гарри. Поэтому Эванса не удивило, что друг прикрыл его собой. — Я это сказал, — раздался ледяной голос на лестнице. Гарри весь сжался и вцепился в плечи Седрика. Он знал, кто прислал этого неопрятного головореза, но уже по привычке все его органы застывали от страха. Будто сам Реддл запихивал руку в грудную клетку и сдавливал сердце в своих длинных пальцах. Гарри больше всего не хотел сейчас снова слышать этот голос, видеть эти тёмные глаза и понимать, что вся злость холодной сталью вонзился именно в него. Но почему-то судьба распорядилась по-другому. Том вошёл в квартиру, как в собственную. Он не осматривался, его взгляд был сразу прикован к Эвансу, который повторял про себя, как мантру, что хочет провалиться сквозь пол. Реддла, видимо, никак не задело, что Гарри прижался к Седрику, ища защиты. Он даже не казался удивлённым. Просто стоял в дверях, скрестив руки на груди, и следил за своей жертвой, как самый хищный кот. — Мистер Реддл? — потрясённо спросил Диггори, поворачивая голову к Гарри и приподнимая одну бровь. — Это он твоя проблема? Гарольд кивнул и ещё сильнее сжал плечи друга. Меньше всего он хотел, чтобы Седрик тоже вляпался в это. — Мистер Диггори, — официально вдруг заговорил Том, будто испытывал уважение к Седрику, — позвольте нам с Гарольдом решить наши проблемы наедине. — Нет! Вы не уведёте Гарри без его желания, — Седрик был серьёзен, таким его ещё Гарри не видел. И такому Седрику верилось с одного дыхания. Если таким тоном сказать, что Земля на самом деле квадратная, то ему вручат награду за великолепное открытие. И когда таким тоном друг сказал: — Гарри останется здесь… … то никто и глазом не успел моргнуть, как Седрик рухнул на пол и огромной дырой во лбу. Остановилась работа мозга, а значит остановилась и жизнь. Его глаза были мертвы. Всё его тело было мертво. Бездыханное, холодное, бледное. Гарольд не кричал. Его потрясение было настолько велико, что он не мог выдавить из себя вообще ничего. Он просто опустился на колени рядом с другом и, смотря в тускло-серые глаза, на ощупь нашёл руку. Сжимая пальцы, которые уже начали терять тепло, Гарри боялся прикоснуться к лицу, чтобы окончательно поверить в произошедшее. На его глазах умер самый дорогой друг. Секунд десять назад его руки были тёплыми, а теперь стремительно остывали, будто мясной пирог на окне. Почему именно такая ассоциация? Потому что Седрик оказался таким же использованным мясом, как, по сути, и каждый человек на земле. Сильные этого мира запросто могут приготовить себе пирог с мясом, особо не утруждаясь. — Струпьяр, займись этим, — сказал Том, указывая на лежащих рядом на полу Седрика и Чжоу. А сам схватил Эванса за шкирку и оттащил от мёртвого друга, несмотря на все отпирания. Так и не переодевшись, Гарольд стоит в мокрой грязной рубашке, которую ему так мило всучила Падма. Холодный ветер морозит кожу, а от влажной ткани становится ещё хуже. Но уже всё равно, как реагирует тело. Скоро оно уже не будет реагировать. Парк ночью выглядит завораживающим и пугающим. То, что скрывает темнота, додумывает воображение. Значит существует огромная вероятность, что внизу под окном растёт большой кустарник роз или шиповника. Что не может сделать этот город, Гарри с этим справится самостоятельно. Почему второй раз ему приходит мысль в голову выпрыгнуть из окна? Вчера это было скорее спасением, нежели самоубийством. Но сегодня это способ закончить все проблемы, которые просто оказались не по силам. Это не глупость, которую можно совершить по неосторожности, просто потому, что нет времени на раздумья. Это осознанный шаг, который всем своим существованием Гарри готов сделать. Просто потому, что люди, которые поддерживали в нём жизнь, теперь где-то в другом месте. Потому что теперь просто некому довериться, некому решить его проблемы. Всегда было прикрытие. А теперь Гарри остался один. Он чувствует на своей коже прикосновение холодного воздуха. Эванс делает всё слишком продуманно. Если снять рубашку, то будет небольшая вероятность, что кустарник обдерёт кожу. Пусть это будет вся кожа. Гарри снимает брюки, чтобы случайно не зацепиться за что-нибудь и не замедлить своё падение. Плевать, что эти действия выглядят со стороны слишком безумно, но кто сейчас смотрит, верно? Ботинки летят в сторону, потому что они могут предотвратить перелом ступней. Единственное, что Эванс оставляет на себе — трусы и носки. Трусы вообще ничем не смогут помешать. А носки — вдруг повезёт поскользнуться на подоконнике и удариться головой об край — это будет именно та самая удача, о которой он сейчас молит. Залезть оказывается нетрудно. Не удержать себя от этого шага — тоже легко. Схватиться за оконную раму, высунуться верхней частью тела наружу, закрыть глаза и в последний раз впустить в себя слишком много прохладного воздуха, чтобы можно было захлебнуться. Да, он сделает то, что не может доделать этот город. Но его за руку хватают и снова затаскивают в комнату. Даже гадать не приходится, кто это. Вечный кошмар по имени Реддл. Гарри после оказывается на полу, но находит в себе силы подняться и взглянуть на Тома. Он смотрит так, будто хочет убить. Он разозлён, несомненно. Гарри думает, что сделай он сейчас хоть одно движение, и Реддл убьёт одним только взглядом. Лучше бы так и случилось. Потому что чем дольше он живёт, тем больше отнимает Реддл. Один за другим. Что следующее? После Сириуса определённо останется только собственная жизнь. Кажется, что Тому вовсе не нужен Блэк. Кажется, что он хочет просто извести очередную жертву. И в этот раз этой жертвой стал Гарри. И даже как-то не страшно пошевелиться. Когда кажется, что время застыло, становится легче принять одно единственное верное решение. Сжатый кулак врезается о челюсть с левой стороны лица, заставляя Реддла лишь откинуть голову. Этот удар становится неожиданностью. Том лишь задерживает дыхание, не вполне понимая, что только что произошло. Он смотрит на разъярённое лицо Гарольда, в его потемневшие глаза, которые кажутся ещё более восхитительными. Медленно поднимая руку к горящей от боли щеке, Том надеется, что ему это не приснилось. Потому что он вдруг осознаёт, что хочет почувствовать ярость Эванса на себе. Второй удар заставляет ждать себя не долго. Гарольд, видя, что Реддл не реагирует, решает выплеснуть всё, что у него накопилось за последнее время. Беллатриса, мёртвый рыжий парень, змея, лес, Сириус, дом, татуировка, Северус, Седрик… Всё то, что пробудило страх. Маленькая месть, которая не возымеет никакого эффекта. Но третьего удара не следует. Гарри даже не пытается, но Том всё равно хватает его запястье и швыряет к стене, к которой прижимает Гарри всем своим телом, стараясь напрочь обездвижить брыкающегося. На глазах Эванса появляются слёзы, ему больно: его грудную клетку сжимают так сильно, что трудно вздохнуть, к тому же ещё Реддл вовсе не хочет раздавить его — если бы захотел, давно бы сделал. — Ты ещё не понимаешь, насколько важен для меня, чтобы я позволил тебе умереть? — спрашивает Реддл, совершенно не задумываясь, почему вообще это сказал. Он смотрит в сияющие от слёз зелёные глаза, которые находятся достаточно близко, чтобы рассмотреть мельчайшие голубоватые вкрапления. Он тяжело дышит прямо в губы Эванса, потому что действительно испугался, что тот сейчас выпадет из окна. Он думает, что совершать ритуал раздевания перед самоубийством достаточно глупо, но это имеет определённый смысл. И целует Эванса слишком бездумно. Жёстко, грубо, больно, до крови. Том захватывает губы Гарри, совершенно не заботясь о том, что возможно будет нечем дышать им обоим. Конечно, о себе он заботится куда быстрее, чем о Гарри. За секунду проглотив воздух, Реддл впивается зубами в нижнюю губу и оттягивает её, будто хочет оторвать. Страшно представить, что именно это он и хочет сделать: съесть целиком этого проклятого мальчишку, чтобы прекратились все эти бесконечные вопросы. Сейчас не сон, которому нет конца. Сейчас Гарри может умереть по-настоящему. Но сил нет убить его. Забывшись всего на секунду, Том позволяет себе закрыть глаза и увлечься этим больным поцелуем, от которого начисто сшибает всё из головы. Сжимая в своих руках тонкое тело Гарольда, он понимает, что хотел этого каждый раз, когда видел этого засранца. Прижать, впечатать в себя, поглотить целиком. Потому что как будто они вдвоём так составят единое целое. Пальцами ощущать нагое тело, не оглаживать каждый дюйм, а впиваться в мягкие бока, чувствовать, насколько Эванс худ, ещё сильнее вдавливать пальцы в рёбра. Потому что в его руках живое и тёплое тело, а не то, что могло бы стать, не успей он вовремя подбежать. Всего секунды хватает, чтобы заметить, что Гарри начинает отвечать на поцелуй. И всего секунды хватает, чтобы понять, что это вовсе не ответ, а защита. Эванс прокусывает губу Реддлу настолько сильно, что на губах обоих остаётся кровь. Том резко отрывается ото рта Гарольда и смотрит ему в глаза, в которых уже не слёзы сверкают, а злость. Попытавшись отпихнуть от себя Реддла, Гарольд упирается руками в грудь своего мучителя. Но он слишком слаб, чтобы сейчас хоть что-то сделать против высокого и сильного Тома. Поэтому Гарри плюёт в лицо Реддлу его же кровью. И Том реагирует так же, как и с другими людьми в такой ситуации: за горло прижимает Гарри к стене и слегка приподнимает. Он чувствует бешено колотящуюся жилку под пальцами и замечает полное отсутствие сопротивления. Будто Эванс ждёт, что его придушат. Что ж, может исполнить его желание?